– Ты, Кобидзе, вертушечник, а в самолетах понимаешь? – спросил Костров.
– Кобидзе понымаит во всом, что лэтаит, Николай Трофимович, – отозвался тот, коверкая слова на кавказский манер, хотя вырос в России и отлично говорил по-русски.
– На этот раз будут большие деньги, Кобидзе, по… по линии "Феникс".
– "Фэникс" приказывает – Кобидзе дэлаит! Болшие дэнги – болте дэлаит и нэ задает лишних вопросов.
– И правильно, – вымученно улыбнулся Костров. – Без лишних вопросов – крепче сон, Кобидзе.
* * *
На следующий день Ольга уехала из дома чуть свет, сказав Серафиму, что у нее сегодня две смены монтажа на Шаболовке. Оставив "БМВ" на стоянке в Шереметьеве, она уже через три часа вышла из самолета в Женеве. Встречал Ольгу месье Фридман, ее адвокат, с которым она созвонилась из самолета.
– Месье Фридман, надеюсь, мои дела в порядке? – спросила Ольга.
– В адвокатской конторе "Фридман и сыновья" дела клиентов всегда в порядке, мадам, – с достоинством ответил тот, кивнув на портфель.
Родители месье Фридмана были выходцами из Гомеля, поэтому он неплохо говорил по-русски.
– А раз так, тогда в банк к нотариусу.
Дело, ради которого Ольга тайно прилетела в Женеву, заняло у нотариуса около часа.
Когда все было закончено, месье Фридман, присутствующий при сем, поднял на Ольгу печальные еврейские глаза:
– Вы, русские, стали такие непредсказуемые. С вами страшно иметь дело…
– Русские – фаталисты, месье Фридман, – ответила Ольга. – Мы верим, что у бога на скрижалях все наши судьбы по минутам расписаны…
В Москву Ольга вернулась далеко за полночь.
Глава 19
Бремя славы сверкает позолотой, но гнетет не меньше другого бремени. Как ни привыкла Ольга за годы работы в телеэфире быть всегда на виду, все же удел королевы грез часто тяготил ее. Порой она мечтала даже попасть в отдельную больничную палату, запереться в ней на неделю от жадных, похотливых глаз, льстивых улыбок и лживых речей.
Сегодня у нее выпал по-настоящему свободный день и она решила устроить себе нечто похожее на день рождения.
Летом ей исполнилось тридцать три. Из своего возраста она секретов не делала, но все эти банкеты, корзины с цветами и чествования были праздником не для нее. Ольге хотелось дня рождения только для себя одной, как ей устраивала в детстве горячо любимая бабушка. К бабушке она попадала обычно на второй день. Первый день проводила в кругу семьи.
Утром – подарок. Днем – торт со свечами. А вечером родители собирали разношерстных, но неизменно "нужных" гостей. Вечером центром внимания была не она, а ее "номенклатурный" папа. Да, в детстве и юности вечно занятые своими проблемами родители ее не баловали: на – и отвяжись!
Пусть она плохая мать и никудышная жена, но она хочет хоть один день в году жить для себя, не принадлежать всем сразу. Никто еще не дарил ей свободное время. Даже болонка мечтает побегать на свободе, хотя и в ошейнике.
И вот она уже въежает в самый обычный двор с некрашеными лавочками и покосившимся столиком для домино. Этот дом, дом ее бабушки по отцу, – корабль ее детства и ранней юности, расцвеченный сигнальными флажками трепещущего на ветру белья.
В этот дом она вырывалась из-под опеки своих "номенклатурных" родителей, чтобы погрузиться в стихию его двора и стать на несколько дней пацанкойоторвой, негласным предводителем в драках с пацанами из соседнего "генеральского" дома, в лихих набегах на цветочные плантации и яблони недалекого Ботанического сада. Как сладко замирало сердце в предвкушении опасности, когда делали подкоп под металлическим забором и попадали на охраняемую территорию сада. Как потом хвастались своей удачливостью, презирали трусов и маменькиных сынков.
В этом дворе она впервые затянулась сигаретой и выпила мутную жидкость под названием "Солнцедар", а опьянев, пела что-то несуразное и танцевала, пока добрая бабушка – ткачиха с "Трехгорки." – не увела ее домой. Двор любил Ольгу. Пацаны устраивали за гаражами ристалища с кровавыми соплями за право танцевать с ней до упаду под бешеные синкопы ВИА на открытой танц-веранде. В этом дворе Ольга впервые услышала от пацана с лиловым фингалом под глазом: "Оля, я тебя люблю навеки!" – и познала пьянящую боль первого поцелуя…
Теперь те пацаны пошли кто по тюрьмам, как тот мальчишка, признавшийся ей в любви, кто уехал строить БАМ и сгинул на просторах Сибири, кто спился или стал "пофигистом".
Бабушка давно умерла – оставив ей эту двухкомнатную квартиру, ключ от которой всегда лежал в ящике ее рабочего стола в офисе, рядом с ключом от гаража, который она великодушно уступила Скифу. Но даже ему она не уступила бы эту квартиру…
Тут даже бабки на лавочках у подъезда провожали ее понимающим, как ей казалось, взглядом, но, чтобы не будить память, тактично делали вид, что не узнают ее.
* * *
Она поднялась на пятый этаж. Открыла дверь заветным ключом.
С удовольствием скинула женские корсетные доспехи. Облачилась в мягкий халат и вольно расхаживала босиком по холодному паркету. Открыла бар, выпила сначала вишневки, потом земляничного ликера. Вкус того и другого напомнил ей дешевый "Солнцедар", которым ее впервые угостили дворовые ухажеры.
"Теперь сигарету", – подумала она и потянулась к сумочке. Вместе с пачкой "Вога" выдала визитная карточка Хабибуллы.
– Ну и ладно, душманский Ромео, – засмеялась она. – Можешь смотреть так на своих мусульманок, а я птица вольная, где хочу, там и клюю просо. Кто мне может запретить? Скиф?.. Скиф-то может, но ему я до лампочки, вот в чем проблема. Видел бы ты, с какой ухмылкой сообщил мне на днях мухомор Костров о романе Скифа с его квартирной хозяйкой. А как я могу помешать им, когда сама по уши в дерьме? Никак.
Отдав дань ностальгическим воспоминаниям об афганском медовом месяце со Скифом, Ольга налила высокий фужер шампанского, который можно пить бесконечно долго. Такой коктейль действовал безотказно: спало напряжение, с которым она жила с первого дня появления в ее офисе Скифа. Какое наслаждение пьянеть вот так после бесконечного стриптиза на людях!
Она ставила одну за другой долгоиграющие пластинки юности на старую радиолу со скрипучей иглой и танцевала босиком на холодному полу с бокалом шампанского в руке.
* * *
Звонок в дверь оборвал ее танец. На пороге стояла маленькая девочка с белым голубоглазым котенком в руке.
– Тетя, вам котик не нужен? А то у нас кошка сразу восемь накотила. Их ведь так жалко.
– Нужен, как же мне без котика. Он беленький?
– Беленький и пушистый.
– Голубоглазый?
– Голубоглазый и с длинными усами.
– Тогда ты не уходи, ладно?
Ольга на минуту вышла и вернулась с целой вазой конфет.
– Ну, раскрывай свои карманы! – весело сказала она маленькой оборванке, которая теперь лихорадочно думала, куда бы спрятать свой сладкий заработок от пьяной матери и драчливых сестер.
Ольга отнесла пушистого найденыша на кухню и налила ему молока. Котенок все пил и пил, стряхивая белые капельки с усов, и его худой животик на глазах округлялся.
Ольга вышла из кухни и набрала номер телефона.
– Лариса?.. Ларисонька, я тебя ругать за беспорядок не буду, не надо оправдываться. Я сделала по-другому. Теперь ты обязательно будешь приходить регулярно… Я завела котенка, который сдохнет, если его не накормить. Купи ему розового пушистого песка и научи ходить в туалет. Все – привет!
Ольга допила шампанское и налила себе стопочку армянского коньяка, который удивительно хорошо шел с шоколадными конфетами.
Уже через полчаса бутылка была пуста, а Ольга спала беспробудным сном, раскинувшись на сбитой постели. Еще через час квартиру открыли своим ключом Хряк и Бабахла и на удивление бесшумно прошли в спальню.
Побросали одежду и белье в пакет, саму Ольгу аккуратно завернули в одеяло и бережно вынесли из подъезда прямо в свою машину…
Так они поступали не первый раз, поэтому старушки на лавочке тактично отвернулись в сторону.
* * *
На следующее утро Серафим Мучник напористой походкой делового человека шел, опережая телохранителей, по узкому коридору радиостанции "Эхо Москвы".
– Серафим Ерофеич! – расталкивая свиту, его догнал Тото Костров. – Только на два слова!
– Москвичи ждут встречи со мной в эфире, – сурово ответил на ходу Мучник, демонстрируя важность происходящего момента. – Не могу, Анатолий Николаевич. Меня народ заждался.
В Симе больше не было ни грамма вальяжной удали блатняги. В строгом официальном костюме, а не в клубном пиджаке, неприступным утесом возвышался перед Тото "державник".
Он милостиво разрешил проводить себя в туалет, где Тото, создавая звуковой фон, включил воду и торопливо зашептал ему на ухо:
– Босс, фазеру звонил из Цюриха Коробов. Сказал, что Ольга втихую слетала в Швейцарию и перевела там все ваши активы на одного владельца – свою дочку.
– Как перевела? – заорал фальцетом Сима, забыв о конспирации. – А кто управляющий до совершеннолетия?
– Она сама.
– А на случай ее смерти?
– Держись за унитаз, босс: козлятина Скиф, отец пацанки, не слабо, а?..
– Скиф?.. Почему Скиф? – выпучил глаза Сима.
– Не знаю, босс… Если Скифа грохнуть… Свистни только – пару киллеров из Эсэнговии, в натуре, обеспечу.
– Придурок? – взвизгнул Сима. – Не въехал еще, на кого ты со своими дешевыми понтами дрочишь?
Хочешь, чтобы кодло Скифа с бандажами Ворона Симу Мучника в тот же день в деревянный макинтош одели?..
У Тото от его визга отвисла челюсть, но ответить он не успел. В дверь туалета постучала ассистентка звукорежиссера.
– Серафим Ерофеевич, эфир. Народ и журналисты вас ждут.
Сима со злостью двинул Тото локтем в грудь и, нахмурив густые черные брови, устремил взгляд в зеркало. Он очень долго добивался вечерами перед зеркалом выражения такой вот державной озабоченности на лице, как ему советовал один очень дорогой заокеанский имиджмейкер.
– Серафим Ерофеевич, уже идут звонки в прямом эфире, – пропищала за дверью ассистентка.
Не удостоив Тото взглядом, Сима покинул туалет и, стараясь не потерять державный вид, под объективами телекамер важно прошествовал в студию.
* * *
Приехав вечером в загородный дом, Сима застал Ольгу в гостиной перед телевизором. На журнальном столике стояла опустошенная наполовину бутылка "Кампари", а у ее ног лежал Волк, оскалившийся при виде Симы.
– Убери собаку, – потребовал Сима. – Идет треп, что ты все наши активы перевела на свою пацанку? – устремился он в атаку, когда Ольга затолкала Волка в спальню.
– Истинная правда, – ответила она, отхлебнув большой глоток "Кампари". – Теперь спроси, зачем я это сделала.
– Зачем?
– Объясняю, – посмотрела она на Симу отрешенным холодным взглядом. – Чтобы у вас, уважаемый Серафим Ерофеевич, или еще у кого впредь не было смысла угрожать моей заднице нарами и лагерными коблами, взрывать меня в машине. А если такое со мной все же случится, тогда не взыщи – по моему завещанию все перейдет отцу моей дочери Скифу до ее совершеннолетия. Еще вопросы будут?
– Будут! – взвизгнул Сима. – Со своими активами можешь делать что хочешь, но мою часть верни, если не хочешь иметь крупных неприятностей.
– Ха-ха, испугал!.. Дорогой муженек, я пересмотрела все наши коммерческие договора, и представь, действительно, ни на одной сделке с оружием нет твоей размашистой подписи. Да и ты сам, помнится, утверждал на днях, что чист перед законом, "как небо над Брайтоном". Господин Костров, думаю, подтвердит это. Кстати, его подписи тоже нет ни под одним договором, – Какое мне дело до Кострова? – взвился Сима. – Верни мне мои бабки!
– А разве тебе не говорил, Симуля, твой хитрожопый папа: "Кто не рискует, тот не пьет шампанского"?..
– Заткнись!.. Со мной не пройдет кидалово! Я не потерплю…
– Обсуди этот вопрос со Скифом, – засмеялась Ольга и потянулась к сотовому телефону.
– Курва, – прошипел Сима. – Пробы ставить негде, а прикидываешься ангелом небесным!
– В волчьей стае вой по-волчьи, дорогой муженек, – усмехнулась Ольга. – Не заказал бы ты тогда Скифа, я б, как дура набитая, думала – мой гомик и мухи не обидит. Грустно…
– Да, да – дерьмо последнее я, а ты у нас прям целка неломаная!…
– Ломаная, еще как… И так и эдак… Увы, мы с тобой, муженек, два сапога – пара. Куда ж нам друг от друга?..
– Ты.., ты уже хочешь сказать, что не уйдешь к нему? – вытаращился сбитый с толку Сима.
– Притормози на повороте…
– Чо, не так?.. От него же за три версты казармой прет.
– А от тебя, муженек, прет, пардон, тюремной парашей, хоть пользуешься ты умопомрачительными французскими духами. Что ж, буду терпеть твой козлиный запах, к взаимной нашей выгоде… Не с чем уходить Ольге Коробовой в скифские пустынные горизонты…
– Я дебил, дебил! – Сима бухнулся на колени и обслюнявил губами ее руку. – Подумал, что ты сконтачилась уже с ним…
Ольга, с трудом сдерживая отвращение, выдернула руку.
– Поехал бы ты, Серафим, сегодня в какой-нибудь кабак, – стараясь не разрыдаться, сказала она. – Сыграй там в рулетку, упейся до поросячьего визга, найди себе какого-нибудь бойфренда. А-а?.. Мне сегодня и без тебя тошно. Уйди, бога ради, не то Волка выпущу!..
Сима поспешно закивал головой и на цыпочках вышел из гостиной.
Глава 20
В охранном агентстве "Секретная служба" произошли не только косметические перемены. Ольга не пожалела денег на ремонт и даже по своей инициативе наняла опытного дизайнера. Фасад бывшего детсада блестел искристой облицовкой со слюдяной крошкой. Прогнившие деревянные рамы заменили на алюминиевые пакет-блоки. Вычурные двери на замысловатых крылечках блестели эмалью. Ручки всех дверей сверкали позолотой.
Мамы и бабушки, гуляющие с детишками во дворе у своих загазованных шнырявшими автомобилями подъездов, кляли "новых русских" и со вздохом вспоминали, что когда-то, во времена жуткого "коммунистического гнета", в их дворе был небольшой, но такой необходимый детский садик.
Из целой стаи бродячих кошек в "Секретной службе" по требованию Баксика был оставлен лишь один роскошный сибирский кот Аркадий, которому было позволено дневать и ночевать на диване рядом со столом с телефоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49