«Товарищ капитан, все позади – и наши беды, и ваши оттяги на нас. Вы парень свой, обидок нет. Но ради бога – кто был ротный стукач? Кто эта недостойная наседка, что молотила вам на нас все эти долгие годы? И про пьянки, и про баб, и про то, как зиму с летом прогоняли из казармы… Из любопытства, а, товарищ капитан?» Ротный похохотал и раскололся. Это был удар. Это был шок, адекватный ошеломительной развязке закрученного детектива, когда истинным злодеем оказывается тот, на кого не подумаешь. Дембеля не поленились – всем гуртом покатили в Томскую область (сутки на плацкарте) – в один пристанционный рабочий поселок. Там провели разведку, подождали семеро одного и затащили в овраг идущего по проселку «барабанщика». Генка Корытов из хозвзвода, ротный заправила и легендарный драчун, кулачищ которого побаивались не только сосунки-новобранцы, но и степенные гранатометчики с пулеметчиками! Били жестоко. По ходу Корытов пару раз терял сознание, а когда приходил в себя, вчерашние товарищи участливо интересовались, как это его маму угораздило вырастить такое чмо (чем удобряла, все такое), и вновь били, и так продолжалось без малого час. Под занавес Корытову отбили причинное место (чтобы таких же не делал), переломали ребра, своротили скулу и с чувством перевыполненного долга удалились. С той поры, видать, и не задалась жизнь Корытова…
Он вернулся к тяжелой реальности. Ничего не профортунил. Быстро сообразил, где находится. Бездыханное тело Корытова посчитал неэтичным прятать в нору. Да и надоело носить тяжести. Пусть очнется, здесь воздух посвежее… Первым делом он проведал Динку – не сыграла ли утреннюю зорьку? Сладко спит, и слава богу. Просыпаться в этом гадком состоянии – штука вредная. Только и мечтаний, что о пистолете с одним патроном.
Он прислушался. Уцелевшие не спешили расставаться с челюстями. Бродяжили где-то. Наличие под боком этой сладкой парочки опасений не вызывало. Отобьется. Куда серьезнее четверо угрюмых с манерами профессиональных охотников. Не дождавшись конкретных результатов от «смежников», они могут начать самостоятельную операцию. Он отправился вверх по галерее – к свету. Грохот Черноярки становился явственнее. Он подобрал тяжелый камень, изготовился к метанию и вышел из скалы на обрыв, зажмурившись от уходящего на закат солнышка.
А когда глянул под ноги, задрожал от возбуждения. Обрыв на коротком участке сглаживался. Он увидел тропу к реке, петляющую между завалами! Никто ее, разумеется, не топтал, сама получилась, но по назначению ее пользовали. След ноги отпечатался на глинистом участке – аккурат навстречу Туманову. Он поспешно огляделся, присел на корточки. Не кирзач, явно. Слишком рифленый узор – гражданская обувь и, помимо прочего, спортивная. И оставили-то сегодня – вчера дождь был, открытое место, наверняка потускнел бы следок. Поднимался кто-то от Черноярки, а кто еще как не этот мутный парень Гулька, затоптанный толпой? Оттого и поперся через две реки, что висела у него лесенка под приметной уродливой сосной, а обходить посчитал рискованным – предпочел вплавь. Но это Сузур вплавь. А Черноярку? Выдающийся пловец? Или лодку все же заныкал?
Осененный логичной догадкой, он пустился вниз по тропе, перепрыгивая через естественные преграды. И замер, не добежав до подножия. Ай да услада для глаз! Аж кровь забурлила в жилах. Под скалой, укрытая от глаз и непогоды, лежала самая настоящая лодка! Плоскодонное корыто с высокими бортами – не для профи ультра-класса, понятно, но в том и хитрость, что перевернуть такую консервную банку проблематично. Хоть сейчас садись да сплавляйся вплоть до Оби, напевая под нос: «Все перекаты, да перекаты…»
Он помчался вверх с жутко колотящимся сердцем. Подъем, рота!.. И успешно проглазел в этой жизни что-то важное. Две плечистые фигуры с перекошенными рожами, храня молчание, выметнулись ему наперерез.
Упустил момент! Покуда хлопал ушами и наслаждался плодами своей смышлености, двое подкрались с разных сторон, затаились за камнями… А теперь благополучно выворачивали ему руки, поскольку силушку имели богатырскую и намерения все те же. Он пытался развернуть плечи, но никак – умаянные жилы напрягались вхолостую. Он взвыл мучительно и яростно, для придания тонуса, выгнул ногу, надеясь соорудить кульбит, но получил под дых коленкой. Дыхание перехватило. И к земле потянуло со страшной силой. Только слез ему напоследок не хватало… Он сопротивлялся из последних сил, но после очередного удара бросил. Ослаб, рука с хрустом вывернулась за спину. Семе-ен Семе-еныч…
– Берегись!!! Убью!!! – заорали на гор? нечеловеческим голосом.
Он почувствовал, как ослабла хватка. Рука пошла обратно, не собравшись вырваться из сустава. Он собрал остатки сил, поднял голову.
Могучий булыжник на краю обрыва – сантиметров восемьдесят в обхвате, угловатый, с острыми гранями – дрогнул, поворотился. Снова дрогнул и пришел в движение – со скрежетом качнулся, замер… и грохоча, закувыркался по склону, таща за собой сопутствующую мелочь. Хватка на руки совсем ослабла – растерялись парни. Дура такая несется… И согбенная фигурка на краю обрыва – Динка! Чума! Взор дикий, волосы всклокочены! Энергия плеснула кипятком – видно, в пятках осталась парочка неучтенных очагов. Какой-то дурной индейский вопль исторгся из глотки. Еще мгновение, и он стал бы отличным прикроватным ковриком!.. Толчок – и сжатое тело пружиной выстреливает вбок, уносясь от разрушающего воздействия. Кульбит не удался, он изобразил нечто среднее между параболой и гиперболой, но на посадку зашел молодцом: приземлился на руки, напряг пресс и кувыркнулся, шарахнув пятками по внушительной плите. Рюкзак за спиной смягчил падение. Да неужто я живой? – озарилось в голове. Он на всякий случай выждал: а все ли?
Все.
Поднимался он, как зомби из могилы. Первым делом утвердился на корточках, мотнул головой, извергнув рычание. Шатаясь, привстал на колено, мобилизовал чего-то, поднялся на ноги. Земля держала. Но не более. Обстановка в эпицентре событий была далека от пасторальной, но пока терпела. Динка оставалась на краю тропы, молчала. Словно ей минуту назад сообщили, что к ней едет ревизор. Оппоненты тоже помалкивали. Один из невезучих попал-таки под разрушающее воздействие. Булыжник качественно переломал ему позвоночник, да еще и придавил. У второго были серьезные проблемы с несварением. Газообразование повышенное. Он держался за живот и медленно, ощупывая свободной рукой воздух, поднимался. Лицо калечила болезненная гримаса.
Туманов изобразил в адрес Динки одобряющий жест – похожий и на «но пасаран», и на «хайль Гитлер», отправился на сближение. Мучительно долго пришлось идти – невыносимо долго. Оппонент не трогался с места, стоял, страдая от боли, пошатывался. Молодой совсем парень, не испорченный татуировками и заколюченный жизнью. Откуда его умыкнули? Из спортзала? Из молодежной туристической компашки?
– Иди отсюда, доходяга, – устало проговорил Туманов. – Видеть тебя не желаю. Договорились? Убью же, не поморщусь.
В глазах у парня зажегся фанатичный огонь. Установка впиталась в мозг и кровь. Догнать и убить. Он сжал кулаки, сделал шаг. Позабыл о несварении.
– Ну смотри, – вздохнул Туманов. – Дело предлагал.
Ударил несильно, пяткой. Простой такой народный «маваси-гери». Парень рухнул в двух шагах от лодки, захлебнувшись блевотиной.
А неспящая красавица, надо думать, весь ресурс исчерпала. Стояла на краю обрыва, не в силах постичь элементарную вещь – пора спускаться. Замкнуло в голове, бывает. Качалась былинкой. То ли девочка, а то ли виденье.
Он отправился к ней, как на вершину Джомолунгмы. Поднимался долго и со скрипом. Добравшись, взял за руку. Она подняла на него воспаленные глаза.
– Прости, – пробормотала. – Но другого я не выдумала. Фантазия ни к черту.
– Ну отчего же, – возразил он. – Очень своевременное решение. Одного я не пойму – ты же вроде спала?
– Страшный сон приснился, – она сделала попытку улыбнуться. Лучше бы не делала. – Проснулась, а тебя со мною нет.
– Потрясающе, – оценил Туманов. – Вот и не верь после этого в байки про судьбу… Побредем со мной, Динка, есть у меня для тебя аналогичный маленький сюрприз. Ты как относишься к алым парусам, плывущим к райской жизни?
И вновь он выкладывался на полную катушку. Благо отдохнул минуты три. И на дне лодки обнаружил удобное «обоюдоострое» весло. Динка корчилась на дне – безропотная, почти неживая; брызги окатывали дрожащее тельце, она захлебывалась, а Туманов лавировал меж камней, справляясь с потоком. Их сносило от места впадения Сузура. Дважды лупило по камням. Трещали борта. Водичка бурлила, придавала сил. Западный берег Черноярки приближался рывками, медленно превращаясь из виртуального в настоящий. Завершающий удар предотвратить он не мог. Бросил весло, упал на Динку, а когда правый борт разнесло в щепки, не стал дожидаться, пока их понесет дальше. Берег понятие непостоянное. Воспользовавшись случаем, он схватил подругу под мышки…
Он выволок ее на внушительного вида «оладушек», покрытый белым налетом. Выдавил из легких воду – пусть покашляет, постонет. Жить будет. Лег рядом, отдышался. По его прикидкам, их проволокло километра полтора. При таком течении – дело рядовое. Он постучал по часам, приложил к уху – тикают как миленькие. До моста, стало быть, километра три. Там пролегает единственная дорога в Зональный. В Зональном три бабки и никаких удовольствий. И посты на каждом углу. Очень весело. А если на юг, то до моста на Бирюлино верст шесть с гаком. Там дневалят ребята в погонах и берут всех подряд. А убивать их жаль, да и нечем. Тоже весело. Через Усть-Каир не сунешься – альпинизм, конечно, штука популярная, но Туманов к ней никаким боком. Так уж сложилось. Возвращаться назад? Жить на этом берегу? Как старик со старухой у синего моря? Постепенно до него стал доходить весь комизм положения. Сколько народу угрохал, а что дальше? Как ни думай, хоть задумайся, а продвигаться можно только параллельно Черноярке – по камушкам, по водопадикам, по всяким красивым штучкам. И что самое смешное, все их предстоящие передвижения распрекрасно будут видны с противоположного берега. Достать не достанут, но нервы попортят. Отсюда вытекает что? Правильно. Всенощная. Он приподнялся на локтях, осмотрелся. В десяти метрах от «оладушка» росла безнадежная скала. За ней – следующая. Между ними – третья. И так весь берег – скалистый камень, который не обойти, не перепрыгнуть. На той стороне потока – лес. Хвала всевышнему, без живых свидетелей. По крайней мере, визуально глаз не режут, и то отрадно. На переднем плане корноухие деревца, побитые бурями, голые стволы, обглоданные короедами. На заднем, за короткой пустошью – сплошные хвойные. Молчат, глазеют недобро.
Он взял Динку на руки, сполз с окатыша. Перебрался через вереницу причудливых валунов и с самого крайнего – здорово смахивающего на приплюснутого с боков гиппопотамчика – перепрыгнул на плоскую плиту, ведущую в полость под скалой. Пролез еще пару глыб и обнаружил впереди довольно вместительный по ширине грот с провисающим в метре от пола потолком. Уложил Динку на сухое, вынул из мешка мокрые бинты, разложил для просушки. Сел рядом, стал мечтать. Минут через десять она зашевелилась.
– Чем тут пахнет? – были ее первые связные слова.
– Тот самый запах, – отозвался он. – Плесень, гниль, свежие горы. Спешу тебя обрадовать, это не сера.
– О господи, – она замерла с откинутой головой. – Что с нами было, скажи, Туманов?
– С нами? – удивился он. – Ничего. Славный денек. Одно тревожит – мы забыли на том берегу палатку и гитару. И костер развести не сможем, потому что камень не горит, а зажигалка отсырела.
– Не смеши, – прошептала она. – У меня ребра болят. Я ими дважды… А то и трижды… Как ты думаешь, это что?
– Это ушибы, – объяснил он серьезно. – Переломов быть не может. Какие, прости меня боже, переломы? Твой скелет – это одна берцовая кость. Лежи смирно.
Он стал расстегивать на ней мокрую одежду. Бережно поддев ладонью за спину, снял, разложил сушиться. Потом взялся стягивать тело бинтом – от поясницы до груди. Он был нежен, она не стонала. В завершение процедуры он поцеловал ее в губы, снял с нее штаны, расстелил их ближе к свету. Сел на корточки и стал любоваться на плод проделанной работы.
– Колючий, – с запозданием пожаловалась она.
– А ты красивая, – с каким-то огорчением констатировал он.
– Опять издеваешься? – вспыхнула Динка.
Он вздохнул:
– Я бы рад. Да не могу. Защемило меня чего-то в нервах. Хочешь, в любви признаюсь?
– Признайся…
– Признаюсь.
Настала тишина. Он растянулся с ней рядом, не касаясь, стал слушать, как за пределами пещеры грохочет, разбиваясь о камни, Черноярка. Она заговорила нескоро.
– Я не знаю, – сказала она тихо. – У нас была другая жизнь или приснилось?.. Как после этого можно продолжать жить? Жизнь – это наказание…
– Можно, Динка, – сказал он убежденно. – Нужно. Жить нужно всегда. Даже если не хочется. И обязательно, чтобы красиво и с большим смыслом. И главное, ребята, сердцем не стареть. Ты полежи, отдохни. Нам еще до ночи куковать. Позже перекусим. Помнишь кашу перловую? И водица под боком, я в ладошках принесу, ты только намекни.
– Нельзя тебе выходить, – прошептала она. – Увидят нас…
– Правильно, – удивился он. – Соображаешь. Но если надо, я выйду… Болит?
– Не знаю… Ты спеленал, я себя не чувствую…
Он встал над ней на колени.
– Будет больно, не молчи.
И принялся медленно, без нажима, ощупывать ее пальцами. Сквозь бинты, конечно, толку не было. Да и мануалист из него был примитивный. Переломы не прощупывались. Дай надежду, боже.
– Ну как?
– Терпимо…
– То есть от вскрытия ты отказываешься? – неловко сострил он.
Она не приняла шутку. Не двигаясь, лежала и слушала, как где-то под толщей пластов, под какофонию реки, капает вода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40