Вертухаи. Оба в сером, у обоих на поясах рации и еще какие-то хреновины, и оба – ну вылитые копии моего первого охранника. Только повыше.
– Подъем, – тон не допускал возражений. – У вас есть пятнадцать минут на водные процедуры и прием пищи.
А понежиться?.. Я покосилась в просвет между тушами. По заведенной традиции на полу стоял поднос с чашкой и закрытой тарелкой.
– Можно я не буду принимать пищу? – жалобно прошептала я.
– Можно, – невозмутимо процедил вертухай. – Но зачем? Вы враг своему желудку?
Очень вязкая, смолистая туманность помутила мое сознание. Нет, я отдавала отчет в своих действиях. Но туман клубился, мешал думать – подлый, матерый, пахнущий экскрементами и грядущими ужасами, против коих я была бессильна. В умывальнике, куда меня пригнали, я столкнулась еще с одним бедолагой. Похожий тип. И одет похоже – в длинный балахон (номер не рассмотрела). Тщедушный мужичонка с тремя волосинками и кривыми ногами, он вышел из кабинки номер девять и засеменил к своему «качку», ждущему у проема. Бросив на меня затравленный взгляд, мужичок уткнулся в пол, засучил голыми ножками. Новенький – почему-то поставила я диагноз. Боится, не внедрился еще. Хотела оглянуться, но получила тычок в спину – и влетела в умывалку, едва не расквасив нос…
Через несколько минут взору предстали остальные обитатели «богадельни». Человек двадцать, согнанных в кучу – хаотично колышущаяся масса, – они выходили из казармы под присмотром жиденькой цепочки охранников. Кто-то замешкался – помогли. Но не сильно. Скорее даже учтиво, без затрещин. Видно, не было приказа распускать руки. Цивилизаторы хреновы… Но люди и не давали повода. Они уходили смиренно, не ропща, глядя в одну точку. Три или четыре женщины, остальные мужчины. Голоногие, сутулые, бледные, как призраки. Я встала, потрясенная: вылитые зомби, право. Персонажи Иеронима Босха… Глаза пусты, походка шаркающая. Босыми ногами – по грубому полу! Да это уже не ноги, это омертвелые отростки, у которых функция одна – донести и не уронить… Последним шел тщедушный мужичок с ноготок – мой знакомец из умывальни. Пожалуй, он один из всей компании возомнил о себе что-то человеческое. Я так и думала – новосел… Он обернулся и что-то прошептал губами. Я прочитала по-своему. «Оттоле не будет возврата…» – получилось у меня. В глазах заблестели слезы. Шмыгнув носом, мужичок вытер его тыльной стороной ладони и побрел на лестницу – догонять колонну. На меня ли он смотрел? Бог его знает. Или на мир, оставшийся за спиной?
Мелькнула здравая мысль, что сейчас меня, как последний вагон к составу, подцепят к уходящей массе. Но вышло иначе. У кого-то, видно, на мой счет имелись отдельные соображения.
– На месте, – бухнула в затылок охрана.
Я затормозила, всплеснув руками. Покосилась налево, направо. Вертухай за спиной был один. Сопел носопырками – ровно, размеренно. Второй смылся.
– Послушайте… – пробормотала я.
– Молчать. Не двигаться, – отрубил охранник.
От внезапности приказа перехватило дыхание. Я явственно различила «скрежет зубовный». Скрипели мои зубы – сжатая до упора челюсть собственным рецептом боролась с пронзительной болью, оседлавшей виски.
Шуршание толпы затихало. Охранник тянул резину. Мы выждали еще немного. Какое это идиотство, право, – висеть в воздухе, испытывая муторную дрожь в коленках.
– Вперед, – соизволил вертухай…
Уж лучше бы он приставал ко мне. Пусть бы он говорил на языке родных осин, лапал за задницу, дышал в лицо сивухой, чесноком, гнилыми зубами. Я бы поняла. Я бы оценила его потуги, как суть «наиземнейшего» из земных явлений. Пусть он будет мразью, быдлом, животным. Кем угодно. Лишь бы кем-то. Но в том-то и дело, что он был НИКЕМ. Он был запрограммированным роботом, тупым самодвижущимся механизмом, призванным бдить и нагонять, тащить и не пущать («Я робот, я Балбес, я должен быть рядом»).
Лестница выходила во дворик, который я уже видела из окна, – кирпичная стена и бетонная напротив. И небо над головой. Тучка на подходе…
Веселенький пейзажик.
– Направо, – последовала команда.
– Босиком? – машинально удивилась я.
– Направо, – реприза…
В сущности, по асфальту можно и босым, и голым. Я побрела по дорожке, облицованной разбитым бордюром. Кроме нас в проходе никого не было, толпа успела убраться. Над носом загудел комар. Я безотчетно махнула рукой, сбрасывая оцепенение. Жужжание пропало. Охранник смолчал – очевидно, я имела право на малую степень свободы. Сибирского антуража здесь не ощущалось. Все таежные красоты родного края остались за кадром. А в кадре мы шли вдоль помпезных пилястр казармы, тянущихся с первого по третий этаж. За углом повернули направо, и проход преобразился практически в тоннель – трехметровые стены и лента неба над головой. Метров через сорок тоннель повернул налево. В вышине закачались сосны. Асфальт под ногами преобразился в бетонную дорожку, которая закончилась метров через пятьдесят – бревенчатым пропускным пунктом и двумя парнями в сером. Свежеокрашенная «вертушка» (такое впечатление, будто красили из брандспойта) наводила на ассоциации с проходной замызганного заводика, у которого нет средств приобрести лицо.
– Куда? – поинтересовался один из парней, обозрев меня весьма равнодушно. Я стояла камнем.
– В чистилище, – охранник зашуршал бумагами. – Приказ Каймана.
Последовала пауза, соответствующая длительности изучения бумаг. В это время второй караульный медленно обошел вокруг меня, с каким-то проснувшимся интересом глянул мне в глаза и вдруг заявил дребезжащим тенором:
– Добро пожаловать, сестрица, в юдоль печали и греха…
Бетонная дорожка петляла по лесу. Нужно ли описывать, в каком состоянии я по ней передвигалась? По-моему, это неописуемо. Зато теперь я твердо знаю, почему заключенным этой каталажки не выдают обувь. Умно, между прочим. По дорожке вы можете пройти, не испытывая досадных неудобств. А вот в сторону – и шага не ступите. Колючки, шишки, коряги, «наждак» из пожелтевших иголок – все останется на ваших пятках. Не убежите. Пешком славируете – если с умом; а бегом – никогда.
Хотя и бежать особо некуда. Этот лес не тот, который тянется на тысячи миль. Это небольшой его клочок, обнесенный мелкоячеистой сетью в два человеческих роста. Я засекла ее, когда мы выходили из пропускного пункта. Она тянулась в обе стороны, теряясь за густыми елями, – серенькая, незаметная. Перекусывать ее надо неделю, а карабкаться и того больше – пальчики не пролезут. Так вот. Тоскливо…
Голова гудела. Я даже не запоминала, где мы идем. Пару раз от бетонки убегали ответвления, мы забирали вправо, двигаясь по какой-то замысловатой дуге. Вертухай односложно толковал дорогу, я безропотно подчинялась. Дважды мимо нас шли люди. Охранник сопровождал молоденькую девчушку – она блаженно щурилась. Мы прошли бок о бок – она и не покосилась. Потом проследовала женщина, безо всякой охраны – лет сорока, в пиджачке, брючках. В руке – папочка. Я оторопела, встала столбом. Протянула к ней руки.
– Женщина, гражданочка…
Она даже не обернулась на мою мольбу. Спешила…
– Вперед, – беззлобно буркнул вертухай.
Наиполнейший дурдом… Объект, к которому мы вышли, с трех сторон напоминал заурядный холм, обросший лесом, с четвертой – запертый на массивные ворота капитальный гараж. В нижней части ворот выделялась калитка, которая охотно отворилась при нашем появлении.
– Входите, – обронил охранник.
Иного выхода (и входа) у меня не было. Я нагнулась и втиснулась внутрь, благо помещение было освещено и не пришлось клюнуть носом. Но то, куда я угодила, оказалось лишь маленьким предбанником. Баня была дальше. До следующих ворот тянулся отрезок пространства – порядка метра, и в них имелась аналогичная калитка, которая также отворилась. Из проема смотрела абсолютно черная египетская тьма.
– Проходите, – сказал мужской голос из тьмы. – А вы, восьмой, пока свободны. Вас вызовут.
Я зачарованно ступила внутрь. Кто-то взял меня под руку и решительно повел вниз – на дно ада, где тьма была не только кромешной, но и с запахом…
Пахло химией… Это был полнейший сюр. Ноги не шли – волочились по ступеням. Первым электрифицированным помещением, куда мы выбрались из мрака, был продолговатый коридор, скупо освещенный красным светом. Проводник отставал на полкорпуса, придерживая меня под левый локоток, а я боялась обернуться, чтобы посмотреть ему в лицо. Справедливо полагала – разревусь, как кисейная барышня… Коридор перетек в сквозное помещение. Оно тоже освещалось, но совсем тускло. Такой свет, или очень на него похожий, если не путаю, применяется в фотолабораториях.
– Минутку, – протяжно произнесли в правое ухо.
Я отшатнулась. Это был не проводник. Проводник шел слева. Тогда кто? Почему незнакомец похож на облако, окутывающее меня плотной, не позволяющей дышать, массой?
Влажное вещество коснулось шеи. Я напряглась. Закрыла зачем-то глаза. Бежать? Спасаться? Куда!! Я ничтожество, разучившееся бегать. Куда я побегу?
«Проводник» сжал мой локоть.
– Что это? – простонала я.
– Это елей, моя хорошая… – слащаво прошептало облако, растирая мне шею чем-то мягким. – Сладкий божественный елей… Помазание, понимаешь? Ты уж извини, что не на лоб, но на лоб нельзя, там кость…
– Зачем елей? – всхлипнула я.
– Да ниспошлет на тебя благодать боже, – сказало облако, и опять, как в памятное намедни, в мою шею вонзилось шило.
Я застыла. Крик, рвущийся наружу, оборвался. Боль, по счастью, оказалась не так страшна, как обстановка. Игла быстро вышла из тела, оставив в подкожной ткани слабую судорогу.
– Все шуточки шутим, – неодобрительно заметили слева.
– Проезжайте, – сказали справа.
Меня подтолкнули… «Благодать», обещанная облаком (в штанах?), имела предельно хреновую природу. Красный фон зашатался. Далее все шло крещендо. Я влетела в невесомость…
Носились молнии, абсолютно черные «перегоны» сменялись ослепительными, а в наступающей за ними темени создавалось впечатление, будто глаза мои, не выдерживая напряжения, лопаются с треском, и я кричу, но крик мой уносится каруселью… В завершение ударила тяжесть. Пол под ногами качнулся. Проводник ослабил хватку. Окружающий мир обернулся бешеной центрифугой, и я стала падать, вращаясь по спирали. Я падала мучительно долго, утомительно долго, и все ждала, когда же придет оно – дно, но оно не приходило, а я все летела и не могла выбраться из крутого пике…
Очнулась я в маленькой комнате, где стоял стол, два стула, а стены окрашивала неброская пастель. Горел приглушенный свет. Человек, сидящий за столом и пишущий шариковой ручкой, был мне знаком (он всегда что-то пишет). Рубашонка, правда, другая. Но галстук-огрызок тот же. И глаза – сухие-пресухие, как валежник.
Я сидела на стуле. Руки покоились на коленях, ноги были сжаты, голова чуть откинута. Я попробовала изменить позу, но потерпела неудачу. Допустимой оставалась только такая. Все прочие организм отвергал.
Ощутив мои дерганья, молодой чинодрал покосился исподлобья. Но писать не бросил. Снова уткнулся в бумажку.
– Почему меня мучают?.. – прошептала я. Дурочка, я еще не потеряла надежду обрести четкий и вразумительный ответ! Оппонент пожал плечами:
– Вам принести жалобную книгу? Или прочесть пропедевтический курс на тему неадекватного восприятия действительности некоторыми экзаменуемыми?
Он был сегодня разговорчивый малый.
– Господи, да где я, в конце-то концов? – взмолилась я. – Почему меня держат насильно? Почему я не могу встать и уйти?
Молодой человек отложил ручку и посмотрел на меня взглядом, каковым строгий педагог смотрит на глупого, не ведающего азов ученика. То есть всецело неприязненным.
– Вы находитесь на территории учреждения, где проводятся исследования возможностей человека и его внутренних резервов в свете новейших достижений в области фармакологии и психотерапии.
Щедрый ответ. По совести сказать, примерно его я и боялась.
– Это государственное учреждение?
– Отчасти.
– А как в нем обстоят дела с правами человека?
– Напрасно вы, Дина Александровна, – молодой человек впервые улыбнулся. – К вашему сведению, в этих краях наша служба единственная, кто видит в вас человека, – он выразительно выделил слово «единственная».
– А ваши «прививки от бешенства»?.. – прохрипела я. – Они как сочетаются с человеколюбием? Зачем мне ставят уколы? Я не нуждаюсь ни в каких уколах… Отстаньте от меня с вашими уколами…
Внезапно я ощутила слабость. Голова стала набирать вес, клониться к груди. Я попыталась удержать ее в достойном положении, и на короткое время это удалось. Но ноги, в свою очередь, стали наполняться газом, в голове забродила химическая реакция. «Ну вот, опять…» – успела я подумать.
Бюрократ, склонив проборчик, посматривал на меня с «рабочим» любопытством и грыз при этом ручку.
– Ну что вы так смотрите? – с усилием вымолвила я. – Я похожа на голую Маху?.. На Афродиту из пены?..
Он покачал головой. Вынул ручку изо рта и взялся остервенело строчить в своем листочке. А я вдруг испытала полнейшее расслабление. Голова упала-таки на грудь, ноги поползли по полу, за ними я сама начала куда-то погружаться. Бюрократ встал.
– А теперь давайте разберемся поточнее, Дина Александровна. В свете новых данных. Начнем с того, что ваш муж никогда не работал в Энской дистанции пути. Он работал в органах и продолжает это делать. Вышесказанное относится и к вашему спутнику, при котором были найдены документы на имя некоего Сумина Сергея Егоровича. Мы хотим знать, Дина Александровна, истинную причину вашей поездки в Карадым и что ей предшествовало. А также все, что вам известно о работе обоих упомянутых мужчин. Начинайте, прошу вас. Любая мелочь, любой штришок. Зовите меня Александром Григорьевичем.
Необычайная легкость снизошла на мой язык.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40