– Хорошо, мадам, – произнесла Жюстина сквозь слезы, – сходите к Дюбуру. Я вернусь к нему, потому что вы дали слово, что он не причинит мне зла; да, я вернусь, этого требует мое несчастье, но помните, мадам, сгибаясь под ударом судьбы, я буду иметь хотя бы право всю свою жизнь презирать вас.– Наглая тварь, – сказала Дерош и прибавила, закрывая за ней дверь; – ты добьешься того, что я больше не буду вмешиваться в твои личные дела. Но я не для тебя делаю это, таким образом мне наплевать на твои чувства. Прощай.Нет нужды описывать ночь, полную отчаяния, которую провела Жюстина. Искренне преданная принципам религии, целомудрия и добродетели, которые она, как говорят, впитала с молоком матери, Жюстина ни на мгновение не допускала мысли отказаться от них без жесточайших душевных страданий. Осаждаемая самыми печальными мыслями, в тысячный раз перебирая в голове, впрочем, безуспешно, все возможные способы выбраться из затруднений, не запятнав себя пороком, она нашла один единственный – поскорее убежать от мадам Дерош, и именно в эту минуту хозяйка постучала в дверь..– Спускайся вниз, Жюстина, – поспешно сказала она, – ты будешь ужинать с одной из моих подруг и заодно поздравь меня с удачей: господин Дюбур, которому я пообещала твое послушание, согласен принять тебя.– Но, мадам…– Перестань разыгрывать из себя ребенка, шоколад готов, следуй за мной.Жюстина спустилась вниз. Недаром говорят, что неосторожность – спутница несчастья, но Жюстина внимала только своим невзгодам. Кроме Дерош и Жюстины за столом сидела очень красивая женщина лет двадцати восьми. Женщина блестящего ума и очень развращенного нрава, настолько же богатая, насколько любезная, столь же ловкая, сколько очаровательная, она, как мы скоро увидим, станет тем средством, которое с наибольшим успехом употребит Дюбур для того, чтобы завершить обращение нашей милой героини.– Какая прелестная девочка, – начала мадам Дельмонс, – и я искренне поздравляю того, кому выпадет счастье обладать ею.– Вы очень любезны, мадам, – печально отозвалась Жюстина.– Будет вам, радость моя, не стоит так краснеть; целомудрие – это детская причуда, от которой следует отказаться при достижении возраста разума.– О, я умоляю вас, мадам, – вступила в разговор Дерош, – немного вразумить эту девочку. Она считает себя погибшей оттого, что я оказала ей услугу и нашла для нее мужчину.– Боже мой, какая чепуха! – воскликнула мадам Дельмонс. – Да вы должны быть бесконечно признательны этой женщине, Жюстина, и считать ее своей благодетельницей. Мне кажется, милая моя, у вас превратное представление о скромности, коль скоро вы считаете, что юной девушке недостает этого качества, если она отдается тем, кто ее хочет. Воздержание в женщине – это никому не нужная добродетель, и никогда не вздумайте хвастать тем, что вы придерживаетесь ее. Когда в вашем сердце вспыхнут страсти, вы поймете, что такой образ жизни для нас невозможен. Как можно требовать, чтобы женщина, изначально слабое существо, противилась соблазнам наслаждения, постоянно осаждающим ее? Как можно ее осуждать за то, что она не устояла, когда все, что ее окружает, маскирует цветами пропасть и манит в нее? Не обманывайтесь, Жюстина: от нас требуют не добродетели, но только ее маски, стало быть, необходимо научиться притворству. Женщина, по-настоящему скромная, но имеющая репутацию легкомысленной и развратной, будет гораздо несчастливее, чем та, которая предается самому безудержному распутству, сохраняя при этом славу честной и добропорядочной дамы, поскольку, и я не устану это повторять, жертва, принесенная на алтарь добродетели, никому не приносит счастья, которое немыслимо в условиях подавления естественных побуждений. К истинному счастью ведет видимость этой добродетели, и на это обрекли наш пол нелепые предрассудки мужчин. Примером тому, Жюстина, может служить моя собственная судьба. Я замужем уже четырнадцать лет и за это время ни разу не вызвала подозрений своего супруга, и он готов поручиться жизнью за мою скромность и добродетельность, между тем как я окунулась в либертинаж в самые первые годы своего брака, и сегодня в Париже нет женщины, развратнее меня; не проходит и дня без того, чтобы я не совокупилась с семью или восемью мужчинами, часто я развлекаюсь сразу с тремя; нет в городе сводницы, которая не оказывала бы мне услуги; нет ни одного красивого самца, который не удовлетворил бы меня, однако же мой муж убьет каждого, кто осмелится усомниться в том, что его супруга целомудрена как Веста Богиня домашнего очага у древних римлян.

. Абсолютная скрытность, лицемерие, доведенное до совершенства, лживость, граничащая с искусством – вот средства, которые мне помогают, вот из чего состоит маска, которую осторожность надела на мое лицо и которую я ношу перед людьми. Я распутна как Мессалина, а меня называют скромницей почище Лукреции, я – безбожница как Ванини , но в глазах окружающих я набожна как святая Тереза; я лжива как Тиберий, а меня в смысле правдивости сравнивают с Сократом; я неразборчива как Диоген, хотя сам Апиций Итальянский философ 16 века, последователь Аристотеля. Знатный римлянин, гурман, либертен.

не предавался такому разврату, каким наслаждаюсь я. Одним словом, я обожаю все пороки и презираю все добродетели, но если ты спросишь обо мне моего мужа или мою семью, тебе скажут: «Дельмонс – ангел», хотя в действительности сам князь тьмы был меньше склонен к разврату.Так тебя пугает проституция? Фи, дитя мое, это несусветная глупость! Давай рассмотрим это занятие со всех сторон и поглядим, с какой стороны можно считать его опасным. Может быть, сделавшись распутницей, девушка вредит себе? Конечно же нет, потому что она только уступает самым сладостным побуждениям, идущим от природы, которая наверняка не внушила бы их, если бы они были вредны и опасны. Не сама ли она вложила в нас желание отдаваться всем мужчинам подряд и сделала его одной из первых потребностей в жизни? Есть ли на свете хоть одна женщина, которая могла бы сказать, что не испытывает потребности сношаться, столь же настоятельной, сколько потребность пить или есть? Еще я хочу спросить тебя, Жюстина, как могла природа сделать преступной готовность женщины подчиниться желаниям, составляющим высший смысл ее существования! Может быть, либертинаж представительниц нашего пола следует считать преступлением против общества? Отнюдь, дорогая, и я считаю, что нет ничего приятнее для противоположного пола, который живет рядом с нами на земле, чем обладание красивой женщиной, и чем бы стал этот пол, если бы все женщины, восприняв ложные максимы добродетели, которые внушают нам глупцы, отвечали бы упорным отказом на притязания обезумевших мужчин? В таком случае они были бы обречены вечно заниматься мастурбацией или содомией между собой. Ты можешь возразить, дескать, на земле остались бы брачные связи, но ведь мужчина так же не может довольствоваться одной единственной женщиной, как она не в состоянии удовлетвориться одним мужчиной. Природа презирает, отвергает, отторгает все догмы вашей нелепой цивилизации, и заблуждения вашей глупой логики не являются ее законами, так давайте слушать только природу, чтобы никогда не обманываться. Короче говоря, Жюстина, поверь мне как человеку, имеющему опыт, эрудицию, принципы и убежденному в том, что самое лучшее и самое разумное для юной девушки в этом мире – совокупляться с теми, кто ее захочет, сохраняя при этом, о чем я только что говорила, внешние приличия. Вчера ты укоряла нашу любезную и честнейшую мадам Дерош за участие, которое она приняла в твоей судьбе. Ах бедная моя Жюстина, что бы мы делали без этих услужливых созданий? Чем можем мы оплатить им за их заботу о наших удовольствиях или наших интересах? Есть ли на свете ремесло более благородное и необходимое, чем ремесло сводницы? Эта честная профессия уважалась всеми народами и до сих пор уважается: греки и римляне ставили сводницам памятники, мудрый Катон сам был сводником для своей жены, Нерон и Гелиогобал брали налог с борделей, которые они держали в своих дворцах. Все элементы в природе занимаются сводничеством, да и сама природа непрерывист делает то же самое. Этот талант является наиболее важным и полезным для общества, и благородные люди, которые честно пользуются им, достойны высших почестей и наград.– Вы очень любезны, мадам, – растроганно сказала Дерош, обрадованная такой похвалой.– Нет, нет, я говорю то, что думаю, – продолжала Дельмонс, – и говорю это от всего сердца. Теперь, воздав должное этой профессии в целом, я поздравлю Жюстину с тем, что она встретила вас и нашла таким образом, опытную наставницу, которая поведет ее по сладострастной дороге наслаждений. Пусть она слепо следует вашим советам, мадам, пусть слушается только вас, и я ей предсказываю, помимо больших богатств, самые изысканные в жизни удовольствия.Не успел закончиться этот необыкновенный разговор, как в дверь постучали.– Ах, – воскликнула мадам Дерош, открывая дверь, – пришел юноша, которого ты у меня просила, дорогая Дельмонс.В салоне появился великолепный кавалер ростом пять футов и десять дюймов, сложенный как Геркулес и прекрасный как Амур.– Он действительно очарователен, – сказала наша блудница, разглядывая прибывшего. – Остается узнать, так ли он силен, как обещает его фигура. Дело в том, что давненько я не ощущала такой готовности совокупляться: посмотри в мои глаза, Дерош, и ты увидишь в них жаркое пламя желания. Черт побери, – добавила потаскуха, бесцеремонно целуя молодого человека, – черт побери мои ненасытные потроха, я больше не выдержу.– Надо было меня предупредить, – улыбнулась Дерош, – и я пригласила бы троих или четверых.– Ладно, ладно, пока займемся этим.И бесстыдница, обняв одной рукой юношу, которого она ни разу до этого дня не видела, другой расстегнула ему панталоны, нисколько не заботясь о невинности и целомудрии юной девушки, которую так открыто оскорблял подобный цинизм.– Мадам, – пробормотала покрасневшая Жюстина, – позвольте мне уйти.– Нет, нет, что еще за капризы! – возмутилась Дельмонс. – Нет и еще раз нет. Заставь ее остаться, Дерош, я хочу преподать ей практический урок, который подкрепит теоретическую лекцию; я хочу, чтобы она была свидетельницей моих удовольствий, так как это единственный способ привить ей вкус к настоящей жизни. Что же до тебя, Дерош, твое присутствие на моих оргиях обязательно: я желаю, чтобы ты довела свое дело до конца, и ты знаешь, дорогая, что только твои ловкие ручки умеют приятно вводить мужской член; кроме того, ты так сладко ласкаешь меня, когда я сношаюсь, так усердно заботишься о моих бедрах, моем клиторе и моей заднице! Да, Дерош, ты – главная пружина моих наслаждений. Ну довольно, приступим к делу. Ты, Жюстина, садись сюда, перед нами, и не своди глаз с наших действий.– О какой позор, мадам, – жалобно вскрикнула бедная сирота и начала плакать. – Позвольте мне уйти, умоляю вас; поверьте, что зрелище ужасов, которыми вы будете заниматься, вызовет у меня только отвращение.Однако Дельмонс, которая уже вся была во власти своей похоти и полагала с достаточными, впрочем, основаниями, что ее удовольствия многократно возрастут, если при этом будет оскорблена добродетель, решительно воспротивилась уходу Жюстины, и спектакль начался.Взору нашего невинного ребенка предстали все подробности самого изощренного разврата. Ее заставили вместо Дерош взять чудовищный детородный орган молодого человека, который она с трудом смогла обхватить обеими руками, подвести его к влагалищу Дельмонс, ввести внутрь и, несмотря на все ее отвращение, ласкать эту мерзкую и в то же время утонченную в своих усладах женщину, между тем как та находила неизъяснимое удовольствие в жарких поцелуях, которыми она осыпала невинные уста девочки в то время, как мощный атлет пять раз подряд довел ее до экстаза глубокими и ритмичными движениями своего члена.– Клянусь небом, – проговорила Мессалина, тяжело переводя дух и раскрасневшись как вакханка, – я давно не испытывала такого наслаждения. Знаешь, Дерош, какое у меня возникло желание? Я хочу лишить невинности эту маленькую кривляку тем самым огромным инструментом, который только что столь усердно долбил меня. Что ты на это скажешь?– Нет, нет, – заволновалась та. – Мы ее убьем, и я ничего от этого не выиграю.Между тем оба наших турнирных бойца принялись восстанавливать свои силы обильными возлияниями шампанского, жарким и трюфелями, которые им подали незамедлительно. Затем Дельмонс снова легла на ложе и бросила вызов своему победителю. Жюстина, обреченная оказывать те же самые услуги, вынуждена была опять вставлять шпагу в ножны распутницы. Надо было видеть, с каким трудом, с каким отвращением она исполняла приказание. На этот раз бесстыдница захотела, чтобы девочка массировала ей клитор. Дерош взяла детскую руку и направила ее, но неловкость ученицы тут же привела Дельмонс в бешенство.– Ласкай, ласкай меня, Дерош! – закричала она. – Я заметила, что хотя развращение невинности льстит самолюбию, ее неопытность ничего не дает для физического наслаждения, тем более такой либертины, как я, которая может довести до изнеможения десять рук, не менее ловких, чем у Сафо, и десять членов, не менее стойких, чем у Геркулеса.Второй сеанс, как и первый, завершился бурными жертвоприношениями Венере, после чего Дельмонс несколько успокоилась, ярость ее стихла; Дерош поспешно взяла свою накидку и, извинившись перед подругой, сказала, что назначенная с Дюбуром встреча не позволяет ей остаться дольше.– Знаешь, Дерош, – заметила Дельмонс после недолгого размышления, – чем больше я совокупляюсь, тем сильнее меня затягивает распутство; каждый праздник плоти порождает в моей голове новую идею, а эта идея влечет за собой желание испытать новый, еще более оригинальный акт. Возьми меня с собой к Дюбуру, мне очень хочется увидеть, что придумает этот старый лис, чтобы получить удовольствие от твоей девчонки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111