И не то, чтобы она контролировала себя сознательно — в таком случае ее невинность пала бы давным-давно, поскольку она имела довольно горячий темперамент и богатую фантазию, — ничего подобного не было. Просто в те годы ее еще согревала мечта лечь в постель с парнем, который будет не просто хорошим или даже очень хорошим, а — единственным. Все же остальное представлялось несущественным и малоинтересным. Терпеливый Юра мужественно сносил такое положение вещей, причем, как не раз потом с ощущением сильной неловкости вспоминала Катя, сама она об этом даже не догадывалась. Развязка наступила на вечеринке по случаю чьего-то дня рождения. Они оба выпили, но Катя была еще не настолько пьяна, чтобы повести себя так, как того от нее ожидали. Юра же, похоже, выпил ровно столько, сколько было необходимо, чтобы у него отказали тормоза. Он попытался овладеть ею в темной спальне, где на кровати были грудой свалены пальто и шубы гостей. Когда Катя поняла, что происходит, ей вдруг стало нестерпимо смешно, хотя что в этом смешного, она не смогла бы сказать даже под угрозой расстрела. Юра тогда страшно обиделся — настолько, что у него все увяло, — застегнулся и ушел. С этого дня их отношения начали стремительно охлаждаться, и через месяц он уже провожал домой из школы Марину Букаеву, а Катя как-то между делом стала женщиной, почти не заметив этого события. Помог ей в этом полузнакомый парень из другой школы, которого привел в компанию кто-то из Катиных одноклассников. Тогда она не смеялась, будучи пьяной как раз в меру для того, что должно было произойти...
...Она перевернулась на живот, оттолкнулась от пола руками и попыталась вскочить, но тяжелый пинок в ребра отшвырнул ее к стене. Падая, она обрушила полку и почти до кости распорола ладонь обо что-то острое. Машинально посмотрев на попавшийся под руку предмет, она увидела, что это горлышко бутылки, которую она швырнула в стену всего несколько часов назад. Бутылка была толстостенной, осколков получилось мало, и горлышко переходило в длинный кривоватый стеклянный зуб, о который Катя и распорола ладонь. Это было, как во сне или в кино, и в Кате внезапно вспыхнула злоба: “Какого черта, — стиснув зубы, подумала она, — какого черта, ведь это не кино, ведь эта жирная скотина хочет изнасиловать меня и убить, и никто ему в этом не помешает! Так какого же черта ты в такой момент думаешь про какое-то дурацкое кино!”
Ненависть подействовала, как ледяной душ.
В глазах прояснилось, шум в голове куда-то исчез. Катя стала спокойной и сосредоточенной. Спокойно и сосредоточенно она сомкнула скользкие от крови пальцы на горлышке бутылки, и, все так же спокойно и сосредоточенно собрав последние силы, со всего размаха погрузила стеклянный клык в мошонку незнакомца, когда тот обрушился на нее сверху, пытаясь распластать ее по полу.
Он отшатнулся, тяжело опустившись на колени и обхватив двумя руками свое полуотрезанное хозяйство. Руки его мгновенно покрылись красной блестящей кровью.
Он с почти комичным недоумением посмотрел вниз, и тогда Катя хрипло спросила, с трудом шевельнув разбитыми губами:
— Больно?
— Сука... — растерянным тоном произнес он, глядя, как, просачиваясь между пальцами, капает на пол его кровь.
Катя хотела еще раз ударить его своим импровизированным оружием, но обнаружила, что стеклянный клык обломился при ударе и, похоже, засел в теле насильника. Она отшвырнула в угол ставшее бесполезным бутылочное горлышко и изо всех сил ударила пяткой по прикрывающим пах окровавленным рукам. Ее гость пронзительно закричал, как раненый заяц, и тяжело повалился на бок, корчась в конвульсиях. Забыв о боли в избитом теле, Катя вскочила на ноги и метнулась в сторону прихожей, но взломщик, которого она слишком поспешно сочла выведенным из строя, успел схватить ее за лодыжку, так что в прихожую она влетела головой вперед и с маху рухнула грудью на что-то твердое и угловатое, едва не потеряв сознание от новой боли.
— Су-у-ука-а-а, — выл искалеченный ею человек, тяжело ворочаясь на полу. — Убью, сука-а-а...
Катя с трудом подняла тяжелую, как чугунное ядро, голову и оглянулась, явственно услышав, как хрустят шейные позвонки и поскрипывают дрожащие от напряжения сухожилия. Убийца попытался встать на колени, но, зарычав от боли, снова упал на пол. Спустившиеся до середины бедер голубые джинсы стали ярко-красными, рот широко разевался в зверином вое. Пачкая кровью куртку, он полез правой рукой за пазуху, извлек оттуда большой черный пистолет и попытался взвести курок большим пальцем. Окровавленный палец соскочил — раз и еще раз, пистолет прыгал в дрожащей руке так, что Катя все время теряла из вида черное отверстие дула, завораживающее, как змеиный зрачок.
Взведенный курок сухо щелкнул. Истекающий кровью на полу Катиной квартиры человек вдруг перестал выть и сказал почти обычным человеческим голосом:
— Убью, тварь.
Со стоном Катя попыталась откатиться в сторону, но кричащее от боли тело подвело, и она осталась на месте. Убийца нажал на курок, пистолет громыхнул, и Катя услышала, как в ванной посыпались осколки кафеля. Не веря себе, она поняла, что все еще жива — стрелок промахнулся, о чем свидетельствовала черневшая в двери ванной пробоина. Со второй попытки Кате удалось сдвинуться в сторону, и теперь все еще закрытая створка когда-то застекленной двери комнаты скрывала ее от убийцы, не давая тому прицелиться. Теперь Катя видела обо что ударилась, падая: посреди прихожей лежал топорик, выбитый взломщиком из ее руки.
Возня и стоны в комнате возобновились: убийца явно старался подползти поближе к двери, чтобы занять более удобную позицию для стрельбы. Катя поразилась силе этого человека: по ее понятиям, любой другой на его месте давно потерял бы сознание, а то и умер от шока и потери крови. Этот же ни в какую не желал умирать, и она поняла, что надеяться на то, что он поведет себя по правилам и угомонится прежде, чем всадит в нее пулю, значит дать ему шанс довести начатое до конца.
Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув через нос, она рывком выбросила вперед руку и схватила топорик. Немедленно прогремел выстрел, но пуля лишь вспорола линолеум посреди прихожей и рикошетом шмякнулась в стену. Невидимый стрелок издал вопль ярости и разочарования и снова тяжело задвигался, видимо, подползая ближе. Он явно не хотел действовать вслепую, стреляя сквозь дверь, и от этой целеустремленности полумертвого от потери крови человека Катя была близка к панике.
Она едва не завизжала от ужаса, когда страшная окровавленная рука вдруг уцепилась за дверь, оставляя на белой поверхности красные полосы. Пальцы напряглись, подтягивая за собой грузное тело, и тогда Катя, истерично закричав, ударила по ним топориком. Из-за двери ей ответил дикий вопль, и рука убралась. Борясь с подкатившей к горлу тошнотой, Катя смотрела на отрубленные фаланги двух пальцев, лежавшие на светлом линолеуме прихожей. Из ступора ее вывел новый выстрел. В зашитой фанерой нижней части двери появилась круглая черная дырочка, и что-то с тошнотворным визгом пронеслось мимо Катиной щеки.
— Мамочка, — дрожащим голосом зашептала Катюша, — мамочка, что же это такое? Что же это делается, мамочка, за что, я не хочу...
— Убью-ю-у, сука-а-а, — подвывал за дверью слабеющий голос.
Катя всхлипнула и покрепче сжала топорик. Теперь он лежал в ладони плотно и надежно. Теперь она знала, что нужно делать.
— Ты достал меня, мудак!!! — надсадно закричала она, вскакивая и бросаясь в комнату.
Навстречу, прямо из-под ног, хлопнул выстрел, но она не обратила на него внимания, почти не услышала. Ударив ногой по ходящей ходуном руке с пистолетом, она опустила топор на эту ненавистную, слипшуюся от пота рыжеватую шевелюру, подняла его и снова опустила.
— Ты достал меня, достал меня, достал! — хрипло кричала Катя, раз за разом занося и опуская топорик. После третьего удара глухой стук сменился сырым чавкающим звуком, и на стену брызнула кровь. Но Катя ударила еще несколько раз, прежде чем заметила, что человек на полу перестал шевелиться. Она выронила топорик, мельком заметив приставшие к окровавленному лезвию пучки волос, и едва успела отвернуться в сторону, чтобы ее не вырвало прямо на труп.
Старательно отводя глаза, она перешагнула через убитого ею человека и, шатаясь, подошла к телефону. Телефон по-прежнему молчал.
— П...дюк, — пьяным голосом сказала ему Катя и уронила трубку. Белая пластмассовая трубка грохнулась о край столика и закачалась на шнуре. Катя увидела, что она густо перепачкана кровью, и вспомнила о своей руке.
— Перевязать, — сказала она вслух, — надо перевязать...
Держась рукой за стену, она побрела к ванной. Ладонь оставляла на обоях четкие кровавые отпечатки. До ванной она, однако, так и не дошла.
С лестничной площадки донесся шум подошедшего лифта, и сразу вслед за ним послышались медленные, осторожные шаги по кафельному полу, явно приближавшиеся к дверям ее квартиры.
— Боже, — прошептала Катя, — ну и дерьмо.
Она развернулась на сто восемьдесят градусов и пошла в залитую кровью комнату, более всего напоминающую декорацию к фильму ужасов. Она даже не торопилась — у нее не было сил торопиться.
— Ну и дерьмо, — бормотала она, как безумная, наклоняясь и поднимая отлетевший к стене пистолет, — вот так дерьмо. Что же это за дерьмовое дерьмо? Мамочка, мама, какое дерьмо!
До нее только сейчас дошло, что ее посетитель мог приехать не один.
Позади заскрипела осторожно открываемая дверь, и она резко обернулась на звук, двумя руками поднимая пистолет и моля Бога лишь об одном: только бы эта штуковина выстрелила, только бы выстрелила, больше мне ничего не нужно, господи...
Когда вновь прибывший шагнул через порог, она нажала на курок и почувствовала, как резко и зло подпрыгнул в руках пистолет. Оглушенная грохотом, почти ничего не соображая, Катя увидела, как вошедшего толчком отбросило к дверному косяку, и он, нелепо взмахнув руками, беспорядочной грудой рухнул на пол, путаясь в длинных полах своего невообразимого брезентового балахона. Тогда она уронила пистолет и заплакала.
— Черт побери, — не вставая, сказал вошедший, — вчера куртка, сегодня плащ... Сколько можно?
Глава 7
— Ты всегда так встречаешь гостей? — спросил вновь прибывший, легко поднимаясь на ноги. — Так ведь можно и убить кого-нибудь ненароком.
Он запустил руку в недра своего необъятного брезентового балахона и выставил наружу указательный палец, просунув его в простреленную Катей дырку. После этого он укоризненно поднял глаза на Катю и только теперь, кажется, заметил, в каком та состоянии.
— Виноват, — сказал он, — я, похоже, взял неверный тон. Что тут было — коррида?
Катя сползла спиной по стене и села на корточки, продолжая молча плакать с закрытыми глазами. Человек в брезентовом плаще некоторое время смотрел на нее, потом обвел взглядом прихожую, молча покачал головой и, хрустя осколками стекла, прошел в комнату. Остановившись на пороге, он осмотрелся, длинно присвистнул и, наклонившись, с натугой перевернул лежавший возле двери труп.
— Н-да, — сказал он, — зрелище не для нервных. Привет, Костик. Допрыгался, донжуан занюханный.
Мертвец смотрел в потолок и молчал. Его открытые глаза неприятно блестели сквозь прорези кровавой маски. Человек в плаще скользнул взглядом вдоль его тела, мимоходом отметив отрубленные пальцы, и поспешно от вернулся, увидев остальное. Еще немного постояв на пороге комнаты, он вернулся к Кате и, шурша брезентом, опустился перед ней на корточки.
— Покажи руку, — сказал он.
Когда она не отреагировала, незнакомец мягко, но уверенно взял ее за правое запястье и развернул кисть ладонью вверх.
— Скверно, — скривился он. — Что еще?
Катя пожала плечами.
Смешно наклонив голову на бок, незнакомец заглянул ей в лицо снизу и с шипением втянул в себя воздух через стиснутые зубы.
— Ясно, — сказал он. — Знакомое зрелище. Аптечка у тебя есть?
Катя мотнула головой в сторону ванной.
— Подожди, — сказал незнакомец, несильно тряхнув ее за плечо, — я сейчас.
Он прошел в ванную, и было слышно, как он там хлопает дверцами, роняет пузырьки и тихо матерится.
— Тоже мне, аптечка, — бормотал он, вытряхивая содержимое картонной коробки на крышку стиральной машины. — Лейкопластырь, лак для ногтей и просроченный аспирин... Так, а это что, йод? Ладно, сойдет для сельской местности... Неужели в этом доме бинта нету? Ага, есть все-таки...
Он вернулся, широко шагая, и снова присел перед Катей на корточки.
— Давай руку, — невнятно сказал он, зубами вынимая пробку из флакончика с йодом.
Катя отрицательно затрясла головой — она с детства боялась йода, и сейчас, несмотря на все, что с ней произошло, нашла в себе силы удивиться, откуда в ее аптечке взялась эта жгучая дрянь.
— Ну конечно, — сказал незнакомец, — этого и следовало ожидать. Давай руку, бестолочь, некогда мне с тобой! — строго прикрикнул он.
Катя всхлипнула и протянула руку. Незнакомец быстро и умело обработал ее и критически оглядел результат своих трудов.
— Пока сойдет, — сказал он. — В больницу бы тебя... И как это тебе удалось? — кивнул он в сторону комнаты.
— А вы кто? — спросила Катя без особого, впрочем, интереса. Единственное, чего ей сейчас хотелось, так это проснуться.
— Прохожий, — ответил незнакомец. — Шел мимо, дай, думаю, загляну... А вообще-то я знакомый Славика.
— Вот как... Сигарета есть, знакомый?
— Обязательно. Держи. Впрочем, постой, я сам прикурю... Ты ведь не брезгливая?
Он прикурил сигарету и вставил ее Кате в губы. Катя машинально кивнула в знак благодарности и сделала глубокую затяжку, в упор разглядывая незнакомца. Следовало признать, что при других обстоятельствах он вряд ли оставил бы ее равнодушной. У него было умное нервное лицо, русые волосы, стянутые на затылке в конский хвост, и широкие плечи. Все остальное скрывал безобразный плащ с дыркой от пули как раз напротив пупка.
— Слушай, прохожий, — спросила Катя, затягиваясь сигаретой, — а почему тебя пули не берут?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46