Итак, веселенькая концовка: он пережил взрыв бензовоза, что, вероятнее всего, и позволило остальным членам экипажа поднять самолет в воздух, добраться до родного аэродрома на Аляску, а сейчас ему говорят, что впереди все равно неминуемая смерть.
Что ж, он был готов к ней, когда покидал «Старый Пес». Чего теперь бояться?..
Между тем штатский деловито продолжал:
— Поскольку суровый приговор, вынесенный уголовному преступнику, совершившему свои преступления на территории СССР, лишает вас всех прав, вы не можете направить прошение о помиловании, обратиться к Советскому правительству или к политическим лидерам любых других государств. Мы также не обязаны уведомлять кого-либо о вынесенном приговоре, фактически никакой рекламы и не делалось. Совершенные преступления имеют особую окраску, являются тяжкими, поэтому крайне маловероятно, что наказание будет отложено или заменено другим. И нечего надеяться на какую-то гуманность, на соображения психологического плана или то, что вы еще не до конца поправились, это не тот случай. Практически остаются одни формальности, и вскоре уже можно будет говорить о месте приведения приговора в исполнение. Думаю, в течение недели все будет закончено. — Мужчина сделал короткую паузу, потом добавил: — Приговор приведет в исполнение стрелковое отделение, семь человек, так обычно заканчиваются дела об особо тяжких преступлениях, входящих в компетенцию военных трибуналов.
Люгер всячески пытался спрятать страх, переполнявший душу, чувство, далекое от того горячего безумства, которое обуяло его тогда в кабине «Старого пса». Тогда он, словно отчаянный игрок, тянул карту, не зная, каков будет результат. Теперь он знал. Результат предопределен, и ждать осталось недолго. Впереди — смерть.
Неужели действительно ничего нельзя сделать? Он старался не смотреть мужчине в глаза, усиленно размышлял. Если они твердо намерены расстрелять его, почему не сделали этого раньше? Зачем настойчиво лечить, держать в больнице — только чтобы затем убить?
Нет, у Советов должно быть что-то другое на уме. Они хотят применить пытки, такой исход зачастую даже хуже самой смерти, в зависимости от используемых средств. Они будут «трудиться» над ним недели, возможно, месяцы. Вряд ли станут терять время на разную ерунду типа «имя», «фамилия», «воинское звание», «личный номер» и так далее. Черт побери, они уже знают его имя и звание.
Он, несомненно, приз, его захватили и обязательно попытаются использовать. Они выпотрошат всю душу наизнанку, станут вытягивать из него информацию о Стратегическом авиационном командовании, о «Стране грез» — строго засекреченном военном объекте в штате Невада, который находится под командованием генерала Брэда Эллиота, — там идеи становятся реальностью, теория воплощается в жизнь, создаются образцы вооружений, суперклассные системы. Или, допустим, они постараются узнать, что ему известно о специальном стратегическом плане, который США разработали на случай начала третьей мировой войны.
Люгер осознавал, что он больше, чем приз, он подопытная морская свинка русских, лабораторная крыса, так сказать.
Человек в штатском посмотрел ему в глаза, еле сдерживая улыбку. Он не сомневался, что американец усиленно размышляет. Вот он лежит здесь одинокий на больничной койке, забытый и покинутый своими друзьями, еще что-то взвешивает, рассуждает о своих шансах. Ничего, заговорит, обязательно заговорит. Там, на заброшенной базе в Анадыре, он вел себя просто геройски, но все имеет свои пределы, он не выдержит, сломается. Даже эти янки, хваленые американцы, иногда ломаются поразительно быстро. Люгера ждет та же участь.
Так, а что потом? Потом начнется промывка мозгов. Русский уже предвосхищал события, он думал о дальнейших шагах. В конце концов, это была одна из его «коронок», в подобного рода делах он не раз добивался успеха.
— Пожалуйста. Говорите со мной открыто. Если вы согласитесь оказать помощь следствию, проявите разум и добрую волю, военный суд может учесть это и оказать вам некоторое снисхождение, например, смягчить меру наказания. Вы сохраните свою жизнь. Подумайте. В итоге не исключен вариант, что известят ваше правительство и произведут обмен пленными. Конечно, я не могу что-либо гарантировать — все будет зависеть от вашей готовности к сотрудничеству. Но одно я могу сказать уверенно — сейчас не время молчания, бравад или упрямства, лейтенант. Поймите, вы один, находитесь далеко от дома. Вас уже все покинули и считают погибшим, даже ваш собственный экипаж.
Люгер сощурил глаза, он знал, что это неправда. Эти ублюдки заблуждаются, думая, что они такие умные.
— В чужой, совершенно незнакомой стране вас приговорили к смерти. Вы один, лейтенант Люгер. Будете молчать — сами понимаете, конец неизбежен. Говорите, лейтенант. У вас есть шанс, и, если вы им не воспользуетесь, все будет потеряно, а главное — жизнь. Вы что, не хотите жить?
Нет ответа.
Невозмутимым тоном русский продолжал:
— Я не прошу вас раскрывать какие-либо военные или государственные секреты. Мы уже располагаем о вас достаточной информацией. Честно говоря, я вообще сомневаюсь, сможете ли вы сообщить нам что-нибудь достойное. Так что глупо приносить себя в жертву... по сути из-за ерунды.
Люгер опять не отвечал. Он лишь облизнул языком пересохшие губы, попробовал шевельнуть руками и обнаружил, что это бесполезно — запястья туго стянуты ремешками. Так, теперь не остается сомнений, его определенно хотят пытать. Будь что будет, пошли они все...
— От вас требуется совсем немногое. Давайте просто проверим наши данные. Итак, дата рождения, лейтенант? Сколько вам лет?
Молчание.
— Ну же, не валяйте дурака. Ваш возраст не представляет ценности для Советского Союза с военной точки зрения. Надеюсь, вы хоть это понимаете? Хорошо, раз так, забудьте, что вы военный, вы ведь не нарушаете присягу. Исключительно в интересах Международного Красного Креста скажите: когда вы родились. А? Вы слышите меня, лейтенант?
Внезапно благодушное настроение незнакомца изменилось. Он навис над летчиком, полез во внутренний карман пиджака, достал какой-то крошечный тюбик, повертел его на свету, перед самым носом раненого.
— Догадываешься, что это, лейтенант? Не буду томить тебя, это транквилизатор, — произнес он тихим злорадным голосом. — Вот попробуй-ка на вкус, может, тебе и понравится. — Мужчина отвернул колпачок, помазал жидкость себе на палец, быстрым движением дотронулся Люгеру до верхней губы. Пахнуло холодом, затхлостью и сыростью, едкий травяной запах ударил в ноздри, заслезились глаза. Наркотик, догадался Люгер, вроде нашего ЛСД.
— Так вот, — продолжил незнакомец, — не хочешь по-хорошему, такие штучки заставят говорить любого. Правда, лучше с самого начала не доводить дело до крайностей и проявить благоразумие.
Человек в штатском — Люгер так до сих пор и не знал его имени, а может, ему говорили, да он забыл — отступил на шаг, но глаз с лейтенанта не спускал.
— В общем, будете упорствовать и молчать, прямо скажу — мы потеряем к вам всякий интерес. Если уж очень надо будет, заставим говорить, а нет — так и не нужно. В этом случае вы обречены, умрете от силы дней через семь. Будьте мужчиной, поймите: вы проиграли, и мы поможем вам сохранить достоинство и, пожалуй, жизнь.
Люгер закрыл глаза, стараясь отогнать от себя длинную карусель мыслей, которые вихрем кружились в голове. Он знал, что на него оказывают психологическое давление. Сейчас главное удержаться — ни одно неосторожное слово не должно слететь с уст... Дэйв, мысленно твердил он себе, ни одного звука, лишь слово — и ты уже не сможешь повернуть назад, развяжешь язык, как старая болтливая шлюха. Помни, чему тебя учили, помни отчий дом, друзей — не предавай...
— Приказываю тебе отвечать, лейтенант! — Человек явно сердился. Резкие слова и тон вернули Люгера на землю, карусель в глазах разом остановилась. — Я уважаю тебя как храброго солдата, профессионала и вправе рассчитывать на адекватную реакцию с твоей стороны. Скажи мне только дату рождения, ответь еще на пару безобидных вопросов, и я договорюсь, чтобы исполнение приговора было по крайней мере отложено на месяц. Откажешься — я отдам тебя в лапы громил, что ждут сейчас за дверями. Они не будут относиться к тебе, как к офицеру, военному летчику, для них ты лишь объект, живой кусок мяса, который очень удобно кромсать. Лучше говори. Ради собственного же блага.
Пульс у Люгера прыгал галопом, дыхание было затруднено. Он пытался ухватить каждое слово того сукиного сына, что стоял перед ним, но разум был затуманен, перед глазами плыли неясные картины. Такое ощущение, что нервы оголены, как провода. Сволочи — наверное, накачали его разными лекарствами. Он тяжело глотал слюну, напряженно всматривался перед собой и размышлял, размышлял, монотонно прокручивая в голове одну и ту же пленку...
— Черт с тобой, Люгер, подыхай, если хочешь! — взревел незнакомец. Казалось, он вконец теряет терпение, голос зазвучал хрипло, угрожающе. — Почему я должен тебя уважать, а? Ты вторгся в мою страну, напал на наших людей, ты — мерзавец, посягнувший на чужой дом и добро. Теперь вот лежишь здесь — в тепле, чистоте, уюте, о тебе заботятся, хотя ты этого не заслуживаешь. Ты вообще ничего не заслуживаешь, кроме сурового и справедливого наказания, слышишь? — Человек почти срывался на крик.
Внезапно русский схватил с ближайшего столика медицинские ножницы — Дэйв даже и не подозревал, что они есть поблизости, — и начал один за другим срезать бинты на правой ноге летчика.
— Не будет тебе никаких бинтов, койки, халата... — Мужчина был в неподдельной ярости. Ножницы уже добрались до поврежденных участков. — Смотри-ка, надо же! Они сделали тебе протез — искусственную коленную чашку. А своим отказываем. Советский гражданин вынужден месяцами ждать подобной операции, и еще нет уверенности, что ему в итоге повезет. Почему ты, гад, пользуешься такими привилегиями? Почему? Ответь!
Чужая слюна фонтаном брызгала Люгеру в лицо. Когда стальные лезвия ножниц дотронулись до швов, ногу инстинктивно подбросило вверх. А мужчина все не унимался, свистел, шипел в ухо, как змея:
— Мне все равно, будь что будет, но только мертвому не нужна целехонькая коленная чашка.
Люгер вскрикнул от боли. Он попытался сбросить мужчину со своей больной ноги, но тот держал его так же крепко, как плотник полено.
— Верни нам то, что украл, ты, падаль американская!
Ногу било в конвульсиях, он ощущал сильную дрожь.
Русский вскрыл один шов, другой, Люгер снова закричал, даже не от боли, от сознания, что еще чуть-чуть, и лезвия полностью искромсают кость...
Но на этот раз его, однако, услышали. Доктор и медицинские сестры вбежали в палату. Ножницы мигом убрали, мужчину выпроводили из комнаты. Уходя, он успел бросить напоследок резкие слова:
— Семь дней, грязная свинья, помни! Семь дней — и ты покойник.
Доктор внимательно осматривал кровоточащую правую ногу. Похоже, это был его лечащий врач. Закончив осмотр, он, к удивлению Люгера, сказал на английском:
— Не волнуйтесь, товарищ. Вам не успели причинить серьезного вреда. Конечно, есть опасность заражения, но кровь мы быстро остановим. — Люгер откинул голову на полушку, лежал и смотрел в потолок, пока рану обрабатывали антисептиками и снова накладывали шов.
— Он что, сумасшедший? — Люгер кое-как отдышался. Теперь он был один на один со своим лечащим врачом. — Он убьет меня, да?
Казалось, доктор не удивился тому, что его пациент заговорил. Он лишь боязливо оглянулся назад, проверил, плотно ли закрыта дверь, затем спокойно ответил:
— Этот человек здесь один из главных. Больше, к сожалению, сказать ничего не могу.
— Сволочь, мразь, — еле слышно шептал Люгер. Как таких допускают командовать? Его трясло от одной мысли о холодных ножницах, скрипучем треске разрезаемых бинтов, стальном острие, вонзающемся в плоть, теплой струе стекающей крови...
— Расслабьтесь, товарищ, пожалуйста, — успокаивающе произнес доктор. — Я здесь, чтобы лечить, а не вредить. — Он говорил по-английски с еле заметным акцентом, как и тот человек в штатском. У него в руках Люгер заметил шприц, наполненный какой-то прозрачной жидкостью.
— Сейчас, минутку, это поможет вам расслабиться и не думать о плохом...
Врач явно готовился сделать укол.
— Нет! — слабо вскрикнул Люгер. — Не надо лекарств, не нужно...
— Ну хорошо, если вы настаиваете. — Шприц исчез так же неожиданно, как появился. — Но отдохнуть действительно необходимо. Сможете?
Люгер кивнул головой, которая ныла и казалась ему сейчас тяжелой грушей:
— Да, только без лекарств. И прошу, вытрите эту пакость с моей губы. Думаю, он хотел дать мне наркотик.
— Как скажете. — Доктор аккуратно вытер его салфеткой, не переставая размышлять о своем пациенте. Тот факт, что американец заметил наркотик, боится лекарств, говорил ему о многом. Прежде всего янки наконец в полном сознании, напуган и постоянно просчитывает мрачные варианты своей злосчастной судьбы. Хорошо, так, собственно, и должно быть. Впрочем, когда он убирал шприц, в глазах у летчика промелькнуло что-то вроде благодарности. Вот это обнадеживает. Сначала благодарность, за ней доверие, затем следующий шаг. Очень похоже на вязание, где одна петелька следует за другой, и в итоге рождается красивый узор. Тонкая, кропотливая работа, зато в конце все получается как задумано. И сейчас несомненно получится. Летчик, правда, крепкий, но бывали ведь и покрепче. Янки вообще такие: с виду прямо сорвиголова, а все равно раскалывается. Главное, найти к ним подход, подавить волю, а там уж только успевай руки подставлять — орехи сами посыпятся. А если не удастся, что ж...
— В следующий раз я постараюсь присутствовать, если майор Терехов... — Доктор внезапно остановился, будто нечаянно прикусил язык или сболтнул лишнее.
— Терехов? Майор Терехов? — Люгер сразу же заинтересовался. Он даже попытался улыбнуться. — Так вот как его, значит, зовут? Он что, из КГБ?
— Право же, я больше не могу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86