Им ответила длинная автоматная очередь, взревел мотор мотоцикла.Старший лейтенант лежал, отброшенный к стене тяжелой пулей парабеллума, глядя перед собой остановившимися глазами, из угла рта на гимнастерку сбегала тоненькая струйка крови. Игорь только на секунду задержал на нем взгляд и бросился к воротам.Степан, положив ствол нагана на изгиб локтя, целился в мчавшегося по улице мотоциклиста. Муравьев тоже вскинул пистолет, пытаясь поймать на мушку широкую, согнувшуюся спину.Наперерез машине выскочили Ефимов и два бойца с винтовками. Мотоциклист рванул машину к обочине, стараясь выскочить на поле. Глухо ударил винтовочный выстрел. Над мотоциклом взметнулся клуб голубоватого света. Водитель, выброшенный взрывом из седла, объятый пламенем, пролетел несколько метров и упал в траву.Когда Муравьев и Полесов подбежали к месту взрыва, Ефимов уже сбил огонь с одежды мотоциклиста. Игорь увидел сгоревшие волосы, черное, обуглившееся лицо и отвернулся.— Живой, — Ефимов поднял голову водителя, — дышит. Боец наш по шине стрелял, да попал в бак с бензином.У околицы в клубах пыли появилась «эмка». Это приехал Данилов. Данилов — Так, — сказал Иван Александрович, оглядевшись, — атака слонов под Фермопилами. Живой? — он кивнул на мотоциклиста.— Пока.— Срочно в машину. Полесов с ним. В город, в больницу. Потом обратно. Срочно. Виденеева жива?— Все в порядке, — ответил Игорь, — там, во дворе, еще один лежит.— Научились стрелять…— Данилов выругался. — Мне не трупы нужны, а свидетели.— Так ситуация…— Догадываюсь. Машинку новую не терпелось опробовать…— Иван Александрович…— Я сорок два года Иван Александрович. Давай веди.Они подошли к виденеевскому дому. У забора, прижав к себе Витьку, стояла старушка. Она с ужасом смотрела на оперативников.— Что, напугалась, мамаша?Старушка молчала, только сильнее прижимала к себе внука. Данилов вошел во двор, долго рассматривал убитого, словно пытаясь вспомнить, где видел это лицо. Нет, он просто был похож на всех покойников. А их много видел Иван Александрович на своем веку. Смерть делает всех людей похожими, покрывает лицо синевой, обостряет черты.— Обыскать, — повернулся он к Белову, — внимательно только, а потом в машину и в город. Где хозяйка?— Вон она, — кивнул Муравьев в сторону старушки.— Так, — Данилов подошел к Виденеевой. — Вас как зовут? Ага. А меня Иван Александрович. Этот человек, — он показал на убитого, — хотел вас застрелить.— Меня-то за что?— А вот из-за этой корзинки.— Не знаю, ничего не видела, — Виденеева закрестилась.— Да вы погодите, погодите. Если вы не скажете, кого видели в лесу в день убийства Ерохина, я не могу ручаться ни за вашу жизнь, ни за жизнь ваших близких.— Ишь ты как. Ты милиция, ты власть Советская. Ты меня и защищай. А то немец измывался, а теперь свои…— Да погодите же, — устало сказал Данилов, — вы только скажите, о чем он с вами говорил.— А о чем мне с кровопийцами говорить? Он мимо прошел, а я в кусты схоронилась.— Это точно он, вы не обознались?— Да я его рожу гадкую всю жизнь помнить буду. Он у немцев в городе бургомистром был.— Ну вот видите, мы и договорились. Сейчас ваши показания запишут, и все. Игорь! — позвал Данилов.— Иван Александрович, вот поглядите, — Белов протянул командирскую книжку убитого.Данилов взял ее, раскрыл: фамилия — Ивановский, имя и отчество — Сергей Дмитриевич, воинское звание — старший лейтенант.Все это, начиная с их приезда и кончая перестрелкой в Дарьине, произошло слишком быстро. Просто неестественно быстро. Создавалось впечатление, что кто-то специально следил за ними. Данилову даже не по себе стало. Казалось, что этот «кто-то» сейчас из темноты улицы смотрит в открытое окно. Впрочем, это и не исключено. Ведь успели уже о поездке Ерохина в город узнать и о старухе Виденеевой тоже. Информация была получена быстро. Двое преступников угнали военный мотоцикл, который ротозей связист оставил на улице. Неужели это Кравцов? Но для того чтобы руководить группой, он должен скрываться в городе. А это же неразумно. Не может человек, хорошо известный в районе, скрываться там, где его каждый знает. Нет, не может. Но ведь именно его видели на месте убийства. Данилов пытался выстроить мысли в логическую цепочку: «Погоди, погоди, давай-ка вспомним показания Виденеевой». «Я услышала выстрел, очень испугалась и легла на землю, и тут мимо меня пробежал человек, в котором я узнала бывшего работника райисполкома, а потом немецкого бургомистра».
На вопрос Муравьева, сколько времени прошло между встречей и выстрелом, Виденеева ответила — минуты две. Не получается: от места засады до опушки рощи быстрым шагом минут пять — семь. Значит, не Кравцов стрелял в Ерохина. Он был на месте убийства, но стрелял другой.У убитого «старшего лейтенанта» обнаружили пистолет ТТ Ивановского и его документы. Кроме того, в кармане у него находился пистолет «манлихер». Видимо, в Ерохина стрелял не он. Значит, есть еще третий. Он скрывается в городе, он убил Ерохина и, безусловно, руководит бандой. Теперь необходимо найти Кравцова. Непонятная с ним история приключилась.Врач сказал, что «мотоциклист» в очень тяжелом положении, хотя обещал сделать все, что в его силах. Но когда раненый сможет давать показания и будет ли давать их вообще? Нет, надо искать Кравцова. Кстати, его жена живет в городе. Где же ее адрес? Ах, вот он. Данилов прочитал на клочке бумаги: «Первомайская, 26».Он подумал, взять ли с собой кого-нибудь из ребят. Но они спят, не стоит будить. Лучше с Быковым.В сенях послышались шаги. Данилов зажег фонарь.— Кто там?— Я, товарищ начальник, — вошел Быков, щурясь от света. — Вам телеграмма из Москвы. "Начальнику оперативной группы МУРа Данилову.Срочно! Спецсообщение.9 августа сего года работниками отделения Муштакова в районе Тишинского рынка был обнаружен Шустер Владимир Григорьевич, он же Володя Гомельский. Из-за ошибки оперуполномоченного Петрова разыскиваемый ушел из-под наблюдения. По нашим данным, Шустер В. Г. часто появляется на рынке и в прилегающих к нему переулках, занимаясь спекуляцией драгоценностями. Предлагаю вести разработку Шустера параллельно с оперативными мероприятиями в райцентре, для чего откомандировать в Москву одного из работников вашей группы.Начальник МУРа". Данилов — Вы врываетесь ко мне ночью, и меня и Кравцова никто не может защитить. Я осталась за чертой? Всю жизнь учила детей гражданственности, объясняла им Советскую Конституцию, а теперь законы общества не распространяются на меня?— Конечно, я пришел к вам ночью, нарушив правовые нормы. Я вообще не должен был приходить.— Так зачем же вы пришли?— Для того, чтобы не вызывать вас в райотдел. Для того, чтобы никто не знал о нашем разговоре.— Что вам надо?— Где ваш муж?— Не знаю.— Неправда. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.— Я не знаю.— Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение — скрываете врага общества.— Он не враг.— Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?— Он выполнял задание райкома.— Вполне возможно. Но почему уже почти год он прячется в лесу или еще где-то?— Он выполнял задание райкома…— Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!— Мой муж спас город от взрыва, он…— Это эмоции, а мне нужны факты.— Он ранен кулаками, воевал с белофиннами.— Прошлое.— Вы не имеете права так говорить со мной!— Имею. Мне его дала все та же Конституция.— Он выполнял задание…— Послушайте меня. Вашего мужа перед войной исключили из партии.— Он мне сказал, что его восстановил подпольный райком.— Факты?— У нас во время оккупации был Васильев.— Секретарь райкома? Это он сказал?— Да.— Факты, где факты?— Отряд ушел, я не знаю, почему они не сообщили о муже.— Кто знал о его связи с отрядом?— Начальник НКВД и Васильев.— Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.— Этого не может быть!— Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?— Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.— Знаю. Но я знаю и другое: честному человеку нечего прятаться, правда всегда найдет дорогу. И помните, что если он большевик, вернее, опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что он сам должен найти меня. Найти и рассказать об убийстве Ерохина. Полесов Врач вышел, и они остались втроем: «мотоциклист», весь забинтованный, похожий на белую тряпичную куклу, сестра и он. Окно в палате было раскрыто, и поэтому горела синяя лампочка. В свете ее особенно резко выделялась обмотанная бинтами голова.После операции, когда хирург пообещал Данилову, что «мотоциклист» будет жить, Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для безопасности задержанного, во-вторых, надеясь на то, что в бреду раненый скажет что-то важное для следствия. В палате было тихо, только раненый дышал тяжело. Казалось, что работает старая, изношенная паровая машина. Степан даже представил ее мысленно: текущие трубки, разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в техникуме когда-то. На ней практиковалось несколько поколений будущих специалистов по ремонту подвижного состава.Он вдруг поймал себя на мысли, что не думает о задержанном как о человеке и что это сравнение с машиной в другой ситуации никогда бы у него не возникло. Он не жалел «мотоциклиста», а думал только об одном, как вытянуть из него показания. И сам внутренне подивился своему равнодушию. Даже постарался представить раненого среди дорогих и близких тому людей. Но так и не смог этого сделать. Он видел только вскинутый автомат, челку, упавшую на потный лоб, и прищуренные пустые глаза.Этот человек сам сделал выбор, став за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны, как понимал Полесов, многих можно было еще спасти, перевоспитать (ярким примером тому служил Мишка Костров), то те, кто остался за чертой в самое трудное для страны время, сами вынесли себе приговор. И разговор с ними должен быть коротким.Время тянулось бесконечно. Но именно это долгое однообразие успокаивало его, и Полесов постепенно начал думать о вещах, приятных ему. Он вспомнил Клавдию и ее сильные ловкие руки, накрывавшие на стол. Он пытался восстановить в памяти их разговор за столом, но детали его, как оказалось, забыл начисто. Главное же он запомнил. Они все-таки договорились встретиться. Степан сказал, что позвонит ей утром и уточнит время. Конечно, он может сказать Данилову, что надо еще раз сходить в Глуховку, поговорить с людьми, посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Данилов поймет его, наверняка поймет.Раненый застонал, сначала тихо, потом громче, заскрежетал зубами. Степан тронул сестру за руку.— Ничего, — прошептала она, — так бывает, так часто бывает, почти всегда.И снова наступила тишина, и снова будто остановилось время.— Витя, — внятно и отчетливо произнес чей-то голос.Полесов даже обернулся, но потом понял, что это сказал раненый.— Я туда не доеду, — проговорил «мотоциклист», — у меня бензина не хватит.Он застонал и затих.— Бредит, — шепнула сестра, — он теперь все время будет бредить. Я их, обожженных, много видела.Раненый опять начал стонать, иногда выговаривая отдельные фразы. Степан уловил несколько блатных словечек, которые обычно употребляют профессионалы, и понял, что «мотоциклист», как говорил Данилов, «самый сладкий их клиент».Степан даже сел ближе, наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и снова затих.— Сейчас я ему укол сделаю, — сестра встала, загремела чем-то в темноте. — Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное — покой.— Вы здесь начальник, — улыбнулся Степан, — вам видней.— Вот скажите мне, — после паузы спросила сестра, — мы его вылечим, выходим, дорогих лекарств на него убьем массу, то есть отнимем их от раненых бойцов, а дальше?— Что дальше?— Ну вот, к примеру, мы бойца лечим или командира. Он за Родину пострадал. Встанет на ноги — ив бой. А этот куда? К стенке? Так зачем же его лечить? Только для того, чтобы он показания дал?— Дело в том, что мы еще не знаем, кто он. Может, он случайно попал в банду. Вылечим, выясним.— Ну, а если случайно?— Значит, дадим возможность исправиться, вину искупить, и будет он таким же человеком, как все.— А если все же не случайно?— Это суд решит. Наше дело следствию материалы представить. Так сколько он спать будет?— Я думаю, до утра.— Тогда я пойду.Степан вышел из палаты в темный коридор. Осторожно, стараясь не стучать сапогами, прошел мимо дремавшей у столика дежурной медсестры и спустился на первый этаж в прихожую, залитую синим светом. Здесь уже можно было закурить, и Степан достал папиросы, чиркнул спичкой. Из синего мрака выдвинулась фигура милиционера.— Это вы, товарищ начальник?— Я. Ты что, один здесь?— Нет, у палаты второй дежурит.— Молодцы, а я его и не заметил.— Служба.— Где телефон?— Вот здесь, на столике.Степан подошел, поднял трубку. С минуту она молчала, наконец, женский голос ответил: «Город». Полесов положил трубку, так и не назвав номера. Произошло что-то необъяснимое. Он пока и сам не мог догадаться, что именно. Но это слово «город»! Обычный отзыв телефонистки на коммутаторе. Он звонил Данилову из Глуховки, и ему ответили: «Город». Заворг райкома звонил Ерохину, и ему тоже так ответили. Значит, был третий человек, слышавший все эти разговоры. И он сидел на коммутаторе. Так, так. Неужели он нашел? Этот третий слушал и передавал четвертому. А тот… Вот на него-то и надо выходить через телефонистку на коммутаторе. И как он раньше не догадался? Ах, идиот! Степан даже зубами заскрипел.— Вы что, товарищ начальник? — спросил дежурный.— Ничего, — Степан потянулся к телефону, потом отдернул руку. — Вот что, ты знаешь, где мы разместились?— Так точно.— Поспеши туда, то есть пусть ко мне сюда бегут. Понял? Скажи: очень важное дело.— А как же?..— Я пока здесь побуду. Беги.Он еще не верил сам, что нашел искомое. Слишком все это просто получилось: ведь тот, кого они ищут уже третий месяц, человек неглупый, точнее, умный и коварный. Хотя, может быть, потому и прибег к самому простому, а вместе с тем и необычному каналу связи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24