Пальто и шубу принял бережно, словно они из стекла.— Прошу-с, господа.Одна из комнат — буфетная. Да, здесь не знают о нужде и голоде. В свете свечей переливаются разноцветные бутылки, лежат в вазах фрукты, шоколад, бутерброды.— Ты выпьешь шампанского, дорогая? — спросил Данилов.— Немного.А буфетчик в черном фраке, белоснежной манишке, с бабочкой уже хлопнул пробкой.Заискрилось, запенилось в бокалах вино.К стойке подошел человек в щегольском пиджаке, с жемчужной булавкой в галстуке.— Папиросы есть?— Асмоловские.— Дай, любезный, пару пачек.Мельком посмотрел на него Данилов и узнал: видел этого человека в коридорах ЧК. И сразу ему стало спокойно:— Мне тоже пачку.Буфетчик протянул Данилову коробку:— На лошадок-с не желаете взглянуть?
В соседней комнате, огромной, без мебели, толпился народ. Кого здесь только не было: завсегдатаи скачек в модных, не потерявших лоска костюмах, дельцы, напуганные временем, шустрые карманники с Сенного рынка, спокойные налетчики.Были здесь двое из банды Собана. Пришли рискнуть да погулять малость.Данилов протолкнулся к огромному столу. Вот оно «пти шво» — механические бега.Крупье с истасканно-наглым лицом, с пробором, делящим редкие прилизанные волосы на две части, выкрикнул:— Ставок больше нет! — нажал рычаг, и побежали четыре лошадки вдоль стола. Круг, еще, финиш.— Первым пришел рысак под номером три. Получите ваш выигрыш, господин. — Крупье лопаткой подвинул груду денег к человеку в сером костюме.— Позвольте, — Данилов протолкнулся к столу, бросил пачку денег. — На все.— Ваш номер, сударь? Сколько ударов будете делать?— Двойка. Играю дважды.— Делайте ставки, господа, банк богатый.Посыпались на стол деньги.— Третий.— Третий.— Второй.— Двойка.— Игра сделана, ставок больше нет.Крупье вновь пустил лошадок.Круг. Еще один. На последнем вырвалась вперед черная лошадка с единицей, написанной на крупе.— Выиграло заведение, — крупье сгреб ставки в ящик. — Желаете еще? — он посмотрел на Данилова, улыбаясь нагловато-вежливо.Данилов стянул с пальца перстень.— Примете?Из-за спины крупье возник человек, стремительно глянул на перстень, что-то шепнул крупье.— Примем.Крупье положил перстень рядом с пачкой денег.А люди делали ставки, кидали деньги, дышали тяжело и азартно.— Ваш номер, не спите, юноша! — усмехнулся крупье.— Двойка.— Вы фаталист. Ставок больше нет.Лошади побежали, а серая с двойкой, так приглянувшаяся Данилову, словно услышав и поняв его, бойко взяла с места. И первой прибежала к финишу. Крупье лопаточкой подвинул Ивану перстень и кучу денег.— Больше не будете играть?— Нет.— Заведение желает вам приятно провести время.Никогда Данилов за свои восемнадцать не держал в руках столько денег.Да что там не держал. Не видел просто. Он и вынес их в буфетную комом.— Олежка! — воскликнула Нина. — Золотце! Как я рада.Данилов бросил деньги на стол, начал складывать.К Нине подошел вертлявый черный парень в коричневой пиджачной паре:— Так как же, барышня, не желаете испытать…Данилов взял его за лацканы:— Жить не надоело?— Пусти! — рванулся вертлявый, но рука, державшая его, была не по годам сильной, затрещал пиджак.Подскочил буфетчик:— У нас так не принято, господин. У нас тихо все должно быть.Данилов оттолкнул вертлявого:— Сделай так, чтобы я тебя искал.Давясь матерщиной, отошел вертлявый. Сел за столик к своему дружку.— Ты видишь, Туз, что он со мной делает?— А ты к чужим марухам не лезь.Туз ел и пил. Жадно, много, не обращая ни на кого внимания.— Олежек, — капризно протянула Нина, — возьми ликеру и шоколад домой.Данилов бросил деньги на стойку:— Три бутылки «бенедиктина» и две коробки шоколада.Буфетчик с поклоном начал упаковывать заказанное. Протянул сверток.— Прошу-с. Ждем-с. Дорогой гость.Данилов и Нина вышли в прихожую.А вертлявый вскочил, вбежал в соседнюю комнату, пробрался к крупье.— Кто это был, Кот? Что за фраер?— Какой?— А тот, что банк рванул.— Из Питера, Сеня, налетчик. Студент кличка. Он на Лиговке ломбард грохнул, трех красноперых замочил.— У-у, — с ненавистью протянул Сеня, — понаехало залетных. Московским уже авторитета нет.
В комнате у стола сидели четверо, в кожаных тужурках, в фуражках со звездами.Собан развалился на диване. Сидел тяжелый, сытый, в расстегнутой жилетке. Большое его гладко выбритое по-актерски лицо светилось покоем и добротой.— Сегодня вечером приедете, — точно и резко, словно командуя перед строем, говорил Копытин. Он стоял спиной к окну, прямой и строгий, как на плацу. — Приезжаете, говорите, что из ЧК, — продолжал он, — берете драгоценности.— Хозяев глушить? — спросил Семен.— Нет. Только попугать. Пусть по городу слух пойдет, что ЧК грабит.Собан захохотал. Встал, большой, плотный, сытый:— До ночи здесь сидеть будете, наши там смотрят на всякий случай.Часы в кабинете Манцева пробили пять раз.Василий Николаевич поднял голову от бумаг, покосился на телефон. Молчит. Он опять углубился в бумаги.В дверь постучали.— Войдите.— Разрешите, Василий Николаевич, — вошел Козлов.Манцев вскочил, вышел из-за стола.— Степан Федорович, что так долго? Садитесь.— Василий Николаевич, Мартынов велел передать, что вроде сегодня.— Факты?— Приходил человек из домкома насчет ремонта электричества. Проверили: домком никого не посылал, и человека такого там не знают.— Он заходил в квартиру?— Да. Всю обошел, проверял проводку.— Что еще?— Несколько раз телефонировали. Хозяин трубку поднимает, а там молчат. К соседке заходили двое. Представились — из милиции.— Зачем приходили?— Расспрашивали, нет ли посторонних. Теперь, дворника пытали, что, мол, и как, есть ли чужие, не было ли чекистов.— Дворник, кажется, вы?— Так точно.— Наверняка они придут сегодня. Действуем так. Если с ними приедет Собан, что маловероятно, то брать сразу. Если его не будет, пускайте Студента. Кстати, передайте Мартынову, что Данилов вел себя очень точно и правильно. Так сообщили наши люди из игорного дома. Поезжайте, Степан Федорович, начинайте операцию.Козлов вышел.Манцев поднял трубку:— Барышня, центр, 5-36… Александр Петрович?.. Это Василий Николаевич… Да… Товар вечером прибудет.Бахтин, постукивая тростью, шел по темной Маросейке. Его догнал извозчик:— Ваше сиятельство, гражданин, товарищ…Бахтин повернулся, разглядывая скучное бородатое лицо. Потом сел в санки.— Сверни-ка, братец, в Колпачный.— А нам, барин, что день, что вечер, зипун не греет.У двух тускло светящихся окон в первом этаже Бахтин толкнул тростью извозчика в спину.— Тпру-у.— Жди.Бахтин открыл дверь, на которой полукругом белела надпись: «Продажа случайных вещей». Звякнул над дверью колокольчик.Бахтин огляделся, маленькое помещение магазина было пустым. Под стеклом на прилавке лежала всякая чепуха: шпоры, снаряжение офицерское, фотоаппарат, кожаные и деревянные портсигары, тарелки.Бахтин постучал тростью по колокольчику.— Иду, иду, — послышался из глубины старческий голос. Внутренняя дверь раскрылась, и появился старичок, невидный, сгорбленный. — Чего изволите… — начал он и узнал Бахтина.— Господи, счастье-то какое, Александр Петрович! — Глазки старика засветились ласковостью, лицо разгладилось. — Господи, сподобился перед смертью увидеть.— Тебе, Фролов, на небе жизнь длинную отмерили. Так что не скромничай.— Забыли, совсем забыли старика, господин надворный советник.— А ты, Фролов, душой извелся, видать. Где говорить будем? Здесь или в комнатах?— В комнатах, в комнатах. Сейчас, только лавку запру.Он вскользь поглядел на Бахтина, настороженно и быстро.Они прошли в квартиру, соединенную с лавкой маленькой дверью.Гостиная была похожа на жилье мелкого чиновника. Бархатная скатерть с кистями на круглом столе. Громадный, как замок, буфет, лампа под зеленым абажуром на цепях под потолком, диван с зеркальцем, плюшевое кресло в чехле.— А у тебя, Фролов, все по-старому… Впрочем…Бахтин подошел к дивану. Над ним висел картонный плакат с плохо выполненными фотографиями и надписью: «Вожди революции».— Вместо государя императора повесил?— Именно, именно. Каждая власть от бога. — Фролов назидательно поднял палец.Бахтин сбросил шубу на диван, сел за стол.— Дело у меня к тебе, Фролов.— Значит, вы, Александр Петрович, снова вроде как по сыскной части?— Снова.— Ай-яй-яй. Потомственный дворянин, надворный советник, орденов кавалер императорских…— А ты, братец, никак, монархист?— Спаси бог, спаси бог, — Фролов перекрестился. — Только как же так? До нас слухи доходили, будто в семнадцатом вас товарищи шлепнули. А вы опять, значит? — голос старичка стал жестким.— Значит, опять, Фролов.— А мы-то обрадовались…— Рано.— Значит, опять по сыскной части. А не боитесь, Александр Петрович? Время-то не прежнее. Лихое время, разбойное. Власть слабая. Слыхали, намедни шестнадцать постовых замочили. Значит, не боитесь?— А когда я вас, хиву уголовную, боялся. Вспомни, Каин? Когда?— Лихой вы человек, Александр Петрович.— Ладно, — твердо сказал Бахтин, — любезностями мы обменялись.Он достал из кармана футляр, положил его на стол, раскрыл. Брызнул в тусклом свете лампы зеленый огонь камней. Лежало в футляре изумрудное ожерелье редкой красоты.— Продать желаете? — Фролов от волнения даже с голосом совладать не смог.— Знаешь, чье?— Как же, господина Васильева вещь, Григория Нилыча. Ординарного профессора Катковского лицея. Великой цены ожерелье.Фролов смотрел на камни жадно, как голодный на пищу. Он ласкал их глазами, ощупывал.Бахтин захлопнул крышку коробки, на которой причудливо извивались буквы из накладного золота — Г и В. И исчезло сияние, словно комната стала мрачной и тусклой.— Слушай меня внимательно, Каин. Завтра, а может и сегодня, тебя найдет Собан. Он спросит, не приносил ли тебе кто драгоценностей Васильева. Ты скажешь ему, что приходил залетный из Питера, Студент, и продал это ожерелье.Бахтин вновь открыл коробку, вынул ожерелье. Завернул в платок, сунул в карман.— Ему коробку покажешь, а ожерелье, мол, продал сразу.— Все? — твердо спросил Фролов.— Нет. Он спросит, где найти Студента. Скажешь, что он со своей марухой пасет кого-то в кафе «Бом» на Тверской. Теперь все.— Нет, Александр Петрович, ныне красный сыщик. Не сладимся мы. Собан из меня знаешь что сделает?— Дурак ты, Фролов, — Бахтин достал папиросу, — тебе не Собана, тебе меня бояться надо. Ты кому в одиннадцатом Сафонова Николая Михайловича, он же Собан, сдал? А Комелькова? А Гришку Адвоката? Так они нынче все на свободе. Я им шепну, а ты знаешь, они мне поверят, ножичками тебя на ремешки нарежут.— У-у-у, гад! Ни пуля тебя, ни нож не берут! — завыл, забился головой об стол Каин.— Кончай истерику. Понял?— Все понял, — поднял голову от стола услужливый старичок, — все понял. Только вы меня…— Ты мое слово знаешь.— Знаю. Печать слово. Да и пригожусь я вам по этому времени смутному.— Пригодишься. Но об этом другой разговор.Бахтин встал.
Как гора поднялся на Сретенском бульваре дом страхового общества «Россия».Запирала въезд во двор чугунная ограда. Ночь надвигалась, и гасли в доме окна, одно за другим.Мартынов, прижавшись лбом к стеклу, смотрел на бульвар. Шло время, били часы. Никого.Вот уже полночь куранты пробили. Потом отбили половину.Прошел по бульвару поздний трамвай, поискрил дугой. И опять пусто. Даже прохожих нет.Машина появилась внезапно, словно стояла долго где-то рядом. Подъехала, стала у ворот.Мартынов вздохнул с облегчением, повернулся к сидящим чекистам.— Начали.Из машины вышли четверо. В кожанках, фуражках со звездами. Маузеры через плечо. Болтаются у ног деревянные кобуры.Постояли во дворе. Поговорили о чем-то. Потом к подъезду.Вошли. Семен сегодня за старшего был.— Значитца так, поднимаемся. То да се, из Чеки мы, вот бумага, давай ценности. Он, конечно, упрется, вот тогда, Туз, ты его и погладишь.— Ясно. Пошли, — глухо, как в бочку, сказал Туз, вытащил из кармана сухарь и начал жевать.Они подошли к лестнице…Вниз спускались Данилов с Ниной. Он одной рукой поддерживал девушку под локоть, в другой нес желтый саквояж.Прошли мимо четверки в кожаном. Хлопнула дверь подъезда.— У-у, фраерюга, — скрипнул зубами Семен.На третьем этаже дверь нужной им квартиры полуоткрыта. Бандиты остановились. Достали оружие. Семен толкнул дверь.В прихожей беспорядок, раскиданы пальто, обувь, книги.— Эй! — позвал Семен. — Кто тут есть?— О-о-о! — простонал кто-то в глубине квартиры.Семен бросился к дверям гостиной.Здесь тоже все было перевернуто. На полу лежал связанный Васильев.— В чем дело, папаша? — Семен вынул мандат. — Из Чеки мы.— Помогите… только что… Ограбили… Все забрали…— Кто?— Молодой мужчина и женщина.— Мы их на лестнице встретили, — не прекращая жевать, сказал Туз.— Ушли. Теперь ищи. Ты, папаша, нам, чекистам, всю правду говори, что забрали и кто они?— Вон на столе опись и футляры. Они драгоценности из футляров вынули.— Как звали их?— Она его Студентом называла и Олежкой.Семен взял опись и пару футляров, сунул в карман:— Ты, папаша, не сомневайся, найдем.
Мартынов наблюдал, как от дома отъехало авто.В комнату вошел Козлов.— Все в порядке, товарищ Мартынов. Григорий Нилыч жив и здоров, только возмущается, почему мы их не переловили.— Порядок. Ну что, Александр Петрович, выйдет Собан на Данилова?— Бесспорно. Он пошлет своих людей к Каину, сам не пойдет, не тот человек. Они привезут Фролова к Собану, а тот укажет им кафе «Бом».— И Собан придет к Данилову?— Он пойдет давить блатным авторитетом. Таков их закон. А Собан живет в законе всю жизнь. Он по их табели о рангах генерал, а Студент — человек, чина не имеющий. Будем ждать.В гостинице «Лиссабон» в пыльном номере Собан сидел на кровати и слушал Семена.— Так, значит, — он взял в руки пустой футляр с золотой монограммой ГВ на крышке. Посмотрел внимательно на переплетение золотых букв. Бросил футляр на пол и начал топтать ногами.— Тихо, успокойся! — крикнул Копытин. — Семен, повтори.Семен, сидящий на краешке стула, хлюпнул носом:— Приехали мы, а он спускается…— Кто?— Тот фрей, что в «пти шво» играл. Идет с уголком желтым и марухой своей.— Дальше.— Мы в квартиру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10