— Вот видишь, — он щелкнул крышкой, — монограмма-то затерта, только герб остался.— Ты, чистоплюй, жил нищим и сдохнешь нищим. Иди учи за кусок воблы и сахарин маршировать фабричных недоносков.— Если бы ты, Виктор, приехав с Юга, как эмиссар генерала Деникина, предложил мне идти бороться с большевиками, я отказался бы из-за честного слова. Но ты приехал с Юга не драться и умирать, а убивать и грабить. Ты налетчик, Виктор.— Ну и что? — внезапно совершенно спокойно сказал Копытин. — Революция избавила меня от обязанностей перед обществом.— Но у тебя остались обязанности перед собой.— Ты трус, Климов.Полетел на стол тяжелый портсигар, полетел, кроша рюмки… ствол нагана уперся Климову в спину.— Убери своего… — тихо сказал Алексей.— Спрячь наган, Резаный.— Он продаст, Витя.— Спрячь.Лапшин спрятал наган.— Идите, штабс-капитан, учите, нищенствуйте… Но помни, продашь, сестренку твою, Елену Федоровну, побеспокоим.Копытин дернул щекой и провел ребром ладони по горлу.Климов вышел из комнаты.— Надо шлепнуть его, — сказал Лапшин, — продаст, фраер.— Нет, я его знаю.
Мартынов что-то писал, Козлов возился с печкой, Данилов чистил наган.Он уже собрал его и вытер ветошью масляные пальцы, как зазвонил телефон.— Мартынов. Так… Так… Выезжаем. В машину! Бандюги у Тверской заставы милиционеров стреляют.Климов в подъезде достал из кармана кожаный портсигар, вынул из него самокрутку, прикурил от зажигалки.Стоял, прислонясь к стенке. Курил и думал. Разговор этот страшный вспоминал.
На темных улицах гремят выстрелы. Ревет мотор автомобиля.От Лубянки к Тверской заставе мчится длинный черный «пежо» с чекистами. Рядом с шофером Мартынов.У порота на Лесную машет руками человек с винтовкой.— Притормози-ка, — командует Мартынов.— К Грузинам поехали они, к Грузинам.— На Грузинский вал, — скомандовал Мартынов.
Климов вышел из-под арки двора. В темноте угадывался павильон Патриарших прудов. У поворота на Спиридоньевку горел одинокий фонарь. В его желтом кругу ходил милиционер.Климов поднял воротник и зашагал к Спиридоньевке.— Товарищ гражданин, — окликнул его севший на морозе голос.Климов остановился.— Огонька не найдется? Страсть как курить охота.Климов подошел, достал зажигалку.— Ваше благоро… Тьфу, гражданин штабс-капитан… Не признаете?— Скурихин, ты?— Так точно, — улыбнулся постовой.— Ты же в деревню собирался, землю делить.— Вишь, дело какое, не доехал. В милицию служить пошел.— Ты что, партийным стал?— Уж полгода, а вы-то как, Алексей Федорович, значит, с нами?— Инструктором по военному делу служить буду.— Я с нашими спорил. Одни говорили, что вы на Юг подались. А я им — не такой человек наш ротный. Вас, как в шестнадцатом ранили, мы очень жалели… Новый ротный зверь пришел. А к вам мы всей душой.— Ты вот что, Скурихин, заходи ко мне. Адрес-то помнишь?— Это куда я в пятнадцатом сестрице вашей письмо передавал?— Туда. Заходи. Ждать буду.Климов бросил руку к козырьку. Шагнул в темноту.Многовато неожиданных встреч для одного дня. Он сделал несколько шагов, и темнота слила его со стеной дома.А сзади вылетели автомобильные фары.— Постовой! Как к Страстному монастырю проехать?Климов обернулся.Скурихин шел к машине.Три выстрела разорвали темноту.И падает, падает его солдат, георгиевский кавалер Скурихин, падает на землю, которую так и не успел поделить.А свет фар в сторону ушел. Разворачивается машина.И словно в Галиции, в войне, в окопах. Прыжок — и он рядом с убитым, выхватил наган из кобуры у лежащего.А машина буксует.Как на фронте, как в бою. Прыгнул ей наперерез штабс-капитан Климов.Выстрел!Разлетелось лобовое стекло.Выстрел!Кто-то закричал.Выстрел! Выстрел! Выстрел!Машина словно слепая ударилась в столб и застыла, задрав капот.Вывалился на снег человек и пополз.А у Климова еще один патрон.— Встать! Брось оружие!Упал к ногам Климова маузер. Он наклонился, ловко подхватил его.— Не стреляй… Ой, не стреляй… — заголосил человек, — не хотел я.— К стене! — скомандовал Климов.А из переулка снова свет фар и прямо на него. Значит, конец. Климов поднял маузер.Автомобиль затормозил, поехал юзом. Выскочили из него люди в кожанках.— Чека! Не стреляй!Мартынов подбежал к разбитой машине.Шофер уронил на баранку простреленную голову, рядом с ним еще один, двое сзади.Мартынов подошел к Климову:— Это вы их?— Да. Они убили моего солдата.— Милиционера.— Он был солдат моей роты на фронте.— Хорошо стреляете. Наган его?— Да.— А маузер?Климов кивнул в сторону бандита, которого обыскивали Данилов и Козлов.— Документы попрошу.— Извольте.— Федор, — подбежал Козлов. — Этот из банды Собана. Собан на даче в Сокольниках. Говорит, не расстреляете — покажу.— Двух человек оставь у машины. А мы в район милиции, протелефонировать надо, пусть людей в Сокольники шлют.Мчится по улицам Москвы машина. Между Даниловым и Козловым сидит задержанный, в углу — Климов.— Гражданин комиссар, — сказал Алексей, — дайте мне наган.Мартынов повернулся. Внимательно посмотрел на Климова. Молча протянул ему наган, насыпал в ладонь золотистую кучку патронов.От здания МЧК в сторону Сокольников отъехал грузовик с вооруженными бойцами отряда особого назначения.Кончилась Москва. Остался позади трамвайный круг. Началась Сокольническая роща. Мартынов приказал остановить машину.— Данилов, останься. Будешь ждать опергруппу.— Товарищ Мартынов…— Выполняй приказ.Машина пошла дальше. И остался Ваня Данилов один у края рощи.Темень. Глушь. Ветер шумит в деревьях.Он вынул наган, взвел курок и сунул руку с оружием за пазуху.
— Где? — Голос Мартынова спокоен, словно в гости едет к приятным людям.— Начальник, ты обещал…— Не скули, не тронем.— Сейчас поворот будет, а там вторая дача от края.— Стой! Егоров, — повернулся Мартынов к шоферу, — останешься с этим. Мы с Козловым пойдем. Вы тоже можете остаться, гражданин Климов.— Я пойду с вами.Мартынов помолчал. И сказал тихо:— Согласен.Они шли след в след по заснеженной просеке. Вот и дача.— Ну, пойдем, благословясь. Я первый, Козлов за мной, вы, Климов, за окнами смотрите, если с нами что, постарайтесь задержать их, опергруппа с минуты на минуту приедет.Мартынов поднялся на крыльцо и толкнул дверь. Она поддалась. Они с Козловым вошли на террасу.Еще одна дверь, распахнута настежь.Темнота дома таила неожиданную опасность. Мартынов шагнул в темную прихожую.Климов стоял за деревом, внимательно вслушиваясь в тишину.Где-то недалеко заурчал мотор автомобиля. Голос его ближе и ближе. На просеку ворвался грузовик. Люди с винтовками окружали дачу.Горела лампа в столовой, ходили по комнатам чекисты. Никого. Ушел Собан.
В окна здания на Малой Лубянке пришел рассвет. Залил тусклым светом комнату, растворил желтизну электрической лампы.— Сколько же один человек наврать может, немыслимое дело! — Мартынов встал из-за стола, подошел к печке, приложил ладони к темному кафелю. — Слушай, — продолжал он, — ты раз правду скажи, тебе же легче будет.Арестованный сидел у стола, вжавшись в спинку огромного резного стула, затравленно глядел на Козлова и Данилова, устроившихся на диване.— Поехали по порядку, — Мартынов подошел к нему, сел на край стола: — Имя?— Ну, Петр.— Отца как звали?— Ну, Евсей.— Ты что, извозчик — ну да ну. Говори толком. Петр Евсеевич. А фамилия?— Бухин.— Значит, Петр Евсеевич Бухин. И в машину ты попал случайно, ни в кого не стрелял?Мартынов перегнулся через стол, достал из ящика маузер арестованного.— Твой?— А я откуда знаю?— Ты же не дурак, вот показания разоружившего тебя военрука Климова. Сколько в нем патронов должно быть?— Ну, десять.— Так, — Мартынов вынул обойму, вытряхнул на стол шесть патронов.— Теперь гляди. Видишь, патроны у тебя редкие. Пули в никелированной оболочке.— Ну.— А вот пуля из убитого милиционера на Патриарших, медиками извлечена, — Мартынов бросил на стол деформированный никелированный кусок металла. — А теперь… — он вскочил со стола, схватил арестованного за руку, — смотри.На правой руке был выколот синий меч и имя: Степан.— Так что, Степа, дальше нукать будем?— Не докажешь… не докажешь, — заголосил арестованный.— А чего мне тебе доказывать. Сам грамотный, декрет читал. Был взят с оружием в руках…— Скажу я, что знаю, скажу… Только не стреляй ты меня… Я ж молодой совсем, двадцать лет… Жизни не видел…— А те, кого вы грохнули вчера ночью, они жизнь видели? Моя бы власть…Мартынов замолчал, побелел и опять отошел к печке.— Ты, комиссар, запиши, что я сам, добровольно… Прими во внимание мое рабоче-крестьянское происхождение…— Поздновато ты о нем вспомнил. Ты нам теперь классовый враг. Но помощь учтем.
Кабинет Манцева изменился. В нем появились сейф и шкаф, стулья и диван, и даже часы, похожие на крепостную башню.Василий Николаевич читал бумагу, а Климов пил чай за маленьким столиком в углу.Зазвонил телефон.— Манцев… Слушаю, Феликс Эдмундович… У меня… Конечно, Феликс Эдмундович… Если позволите, через час. — Манцев положил трубку: — Алексей Федорович, я прочел ваши показания. Армия есть армия. Сухо, по делу, точно, в деталях.Манцев встал из-за стола, подошел к Климову, сел рядом:— Вы начинаете работать инструктором военного дела на фабрике?— Так точно.— В декабре семнадцатого вы дали слово не поднимать оружие против народа.— Так точно.— Я не спрашиваю вас, Алексей Федорович, почему вы не идете в Красную Армию. Не надо, не отвечайте. Мы, большевики, привыкли уважать чужие убеждения. Но у меня есть к вам просьба.— Чем могу служить?— Нам нужны хорошие военные инструкторы в резервы милиции…— Простите, гражданин комиссар, но я офицер…— Зовите меня Василий Николаевич. Вчера ночью бандиты убили шестнадцать милиционеров. Многие из них погибли из-за неумения обращаться с оружием. Мне звонил сейчас Феликс Эдмундович Дзержинский, он просил поблагодарить вас за помощь и научить рабочих, пришедших в милицию, защищать граждан Москвы от бандитов. Я жду.В комнату вошел Мартынов со свертком в руках и протянул Манцеву бумаги.— Так как же, Алексей Федорович? Решайте.Климов молчал. Вспоминал вчерашний день. Разговор с Копытиным, Лапшина, наган, упертый в спину, Скурихина, лежащего на земле, короткую схватку.— Почту своим долгом, — Климов встал, щелкнул каблуками.Мартынов с интересом посмотрел на него:— Вот и хорошо. — Подошел к столу, взял ручку, подписал бумаги.— Алексей Федорович, вот ваш мандат. Вы направляетесь МЧК старшим инструктором военизированного резерва милиции. Мы очень благодарны вам за помощь. В своих показаниях вы перечислили награды, полученные вами за войну, — Манцев открыл стол, достал из ящика наган: — У нас пока нет наград. Но этот наган носил ваш солдат. Мы отдаем его вам.Климов взял револьвер:— Спасибо. Это оружие мне вдвойне дорого.Он сунул наган в карман.— Нет, — засмеялся Мартынов, — так не пойдет, Алексей Федорович. Вы же не заговорщик, чтобы оружие прятать, а боевой наш товарищ.Он развернул сверток, протянул Климову новенький офицерский ремень с кобурой.Климов ушел, Мартынов и Манцев остались вдвоем.— Плохи дела, Мартынов, — Манцев закурил, — уголовники хозяйничают в городе. Что арестованный?— Пряхин Степан, кличка Зюзя, из тех, кого Керенский по амнистии выпустил.— Удивительный человек был русский либеральный интеллигент. Керенский — присяжный поверенный, сам участвовал в сложных уголовных процессах, и вдруг амнистия тысячам опаснейших уголовников.— Гад он, — мрачно сказал Мартынов.— Нет, Федор, это сложнее, значительно сложнее. Так что Пряхин?— Работала вчера банда Собана. В ней всего тридцать четыре человека.— До вчерашнего дня. Теперь двадцать девять. Хорошо учили стрелять господ офицеров.— Теперь о базе. Меняют ее постоянно после каждого дела. Есть в банде еще один руководитель, Витька Залетный, ростовский налетчик. Его даже Собан боится. Это его идея убивать милиционеров.
Мартынов спал на диване. Старые пружины осели под его большим телом, и казалось, что он лежит в яме. Перед уходом Козлов сильно растопил печку, и в комнате было тепло.Мартынов снял только сапоги, а ремень с кобурой положил в головах. Телефон он поставил рядом с диваном, чтобы можно было дотянуться сразу. Свет луны падал в комнату, и в ее зыбком свете предметы неестественно вытянулись и расплылись. Мартынов спал, вздрагивая во сне, перегруженный заботами мозг не давал ему полностью отключиться от пережитого днем.Сначала телефон звякнул коротко и мелодично, как серебряная кавалерийская шпора, потом голос его, набрав силу, стал пронзительным и длинным.— Мартынов у аппарата! — откашливаясь со сна, крикнул в черный раструб начальник группы.— Спишь, Федор?Голос Манцева был по-утреннему свеж и спокоен. И Мартынов еще раз подивился способности зампреда скрывать усталость.— Есть немного, Василий Николаевич.— Ты уж извини, что побеспокоил тебя, но на этот раз известие приятное.— Деникин умер!— К сожалению, пока жив, а вот человек с Юга у меня.— Бахтин! — радостно крикнул Мартынов. — Иду.Он начал натягивать сапоги. Сон как рукой сняло, уж слишком приятным и неожиданным было известие.Бахтин сидел в кабинете Манцева и курил, в воздухе, прорываясь сквозь махорочную горечь, плыл запах асмоловских папирос.Одет Бахтин был, как всегда, щеголевато. Даже трость с серебряной ручкой лежала на столе.— Здравствуйте, Федор Яковлевич, — Бахтин поднялся, улыбаясь, протянул руку.— С возвращением, Александр Петрович, — Мартынов сжал ее от полноты чувств и удивился, что этот тонкий, слабый на первый взгляд человек ответил ему сильным, коротким рукопожатием, от которого у Мартынова слиплись пальцы.— Ну и рука у вас, Алексадр Петрович, как у кузнеца.— Постоянные занятия гимнастикой. Я вам, Федор Яковлевич, подарочек привез, — кивнул головой Бахтин.Мартынов повернулся: весь угол кабинета был завален картонными папками.Он взял одну из них. На обложке: «МВД. Департамент полиции. Третье делопроизводство».
Далее фамилия и имя.— Это действительно подарок. Как же вам удалось, Александр Петрович?— Понимаете, Федор Яковлевич, когда душка Керенский выпустил из тюрем всю эту сволочь, немедленно был разгромлен архив сыскной полиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10