— Все на выезд. Патриаршие, дом Кузнецова.
Лапшин стоял в дверях, опершись рукой о стену. Морда красная, жилетка расстегнута. И сразу увидел Климов перстень Басова на короткопалой руке Лапшина. Светился он синим светом.— А, ваше благородие… Чего надо?..— Где Виктор?— Ушел. И ты иди.— К стене! — уперся наган в живот Лапшина.Он икнул и повернулся к стене.Климов вынул из-за пояса бандита тяжелый кольт, сунул в карман:— Пошли.— Куда?— В ЧК.Увлекся Климов, не заметил приоткрытой двери в гостиную.Копытин поднял пистолет и выстрелил. Падая, Климов надавил на спуск нагана. И рухнул на пол Лапшин.А пули Копытина отбросили Климова к стене, и он упал, намертво зажав в руке бесполезный наган.— Сволочь… Сволочь… Чистоплюй поганый… — Копытин подбежал к двери, закрыл ее. Бросился на кухню, выглянул в окно. В темноту двора ворвались автомобильные фары.Копытин, перезарядив пистолет, бросился в гостиную.На столе груда золотых монет, кольца, серьги, пачки денег. Начал рассовывать деньги по карманам.А входная дверь уже тряслась от ударов.Схватил горсть монет, сунул в карман брюк. На ходу надевая пальто, выбежал в коридор. Трижды выстрелил в дверь.Забежал в уборную. Запер дверь. Локтем высадил окно. Выглянул. Внизу под стеной сугроб намело в человеческий рост.С грохотом рухнула входная дверь.Копытин перекрестился и выпрыгнул в окно.Манцев наклонился над убитым Климовым:— Эх ты, штабс-капитан. Сам хотел. Честь свою офицерскую берег… Мартынов, задержанного сюда, пусть опознает убитого.Подошел Козлов:— Ушел второй, товарищ Манцев.— А оцепление?— Обмишурились чуток, у него окно из гальюна на другой двор выходит, выпрыгнул, сволочь.— Товарищ Мартынов, — из дверей гостиной вышел Данилов, — тут золота много.Манцев вошел в гостиную. Часть монет рассыпалась на полу, остальные лежали на столе.Василий Николаевич взял в руки золотой квадрат, поднес к свету: гордый профиль в шлеме отчеканен по золоту.— Это монета Древней Эллады, — сказал Данилов, — огромная ценность. Их в музей надо, товарищ Манцев.— Ты разбираешься в монетах?— Мальчишкой собирал.— Вот и прекрасно, делай опись.— Так, товарищ Манцев, их же здесь…— Пиши, Данилов, достояние республики требует тщательного учета.Он замолчал. Потом сказал вдруг:— А что же я его сестре скажу?— Что, товарищ Манцев? — повернулся Данилов.— Ничего. Ты работай.
Климова похоронили на Ваганьковском, рядом с могилой матери. Над кладбищем кричали вороны и падал снег.Мартынов вдруг увидел, что снег не тает на лице покойного, и это странное открытие вдруг объяснило ему смысл слова «жил». Климова больше не было.Падал снег, плакала Елена, кричали вороны.Потом взвод милиционеров поднял винтовки, и птицы разлетелись, спугнутые залпом.Вырос над могилой холмик, и Мартынов думал о странностях судьбы. Пройти всю войну, не жалея себя, одному вступить в схватку с бандитами и погибнуть от руки человека, которому он так верил.Уходя, Мартынов оглянулся: свежий холм земли казался неестественно черным на фоне девственно белых сугробов. Москва. Февраль 1919 года Копытин шел по занесенному снегом Рождественскому бульвару.День выдался морозный и солнечный. Снег яростно скрипел под ногами. Копытин шел по узкой вытоптанной тропинке, помахивая щегольской тросточкой.— Поручик Копытин?Копытин повернулся.Перед ним стоял человек в черном пальто с бархатным воротничком, серая барашковая шапка чуть сдвинута на бровь, усы закручены.Все-таки как ни переодевайся, а офицера за версту видно.— Поручик Копытин? — повторил неизвестный.— С кем имею честь?Незнакомец снял перчатку. На ладони лежала половина медали «В память войны 1812 года».Копытин расстегнул шубу, из жилетного кармана вынул вторую половину, протянул связному.Тот совместил половинки:— Все точно. Господин поручик…— С кем имею честь?— Ротмистр Алмазов-Рюмин.— Слушаю вас, господин ротмистр.— Господин поручик, командование недовольно вашей работой.— То есть? — Копытин усмехнулся, дернул щекой.— Где активные действия, где организованное уголовное подполье? Кроме того, нам известно, что вы совершили несколько крупных экспроприаций, но где средства?Копытин молчал.— Помните, что у нас в организации состоят чины полиции. Люди, прекрасно знакомые с уголовным миром. Мы знаем все, что вы, ну… как бы сказать…— Граблю? — зло выдавил Копытин.— Изымаете, до последней копейки. Вы, поручик, просто недооцениваете нашу службу. Через неделю ждем денег. Адрес вам известен.Алмазов-Рюмин резко повернулся и зашагал в сторону Петровки.Манцев стоял, прислонясь к теплому кафелю голландки, и слушал Мартынова, меряющего шагами кабинет.— Мы все обдумали. Пойдут они к Васильеву. Мы их возьмем. А дальше? Собан-то опять уйдет, и Копытин тоже.— Ну и что ты предлагаешь, Федор?Мартынов подошел к Манцеву, наклонился.— Есть план, — азартно сказал он.— Излагайте.— Мы решили так…
Собан и Копытин играли в карты.— Карта тебе прет, Витя, как из параши.Копытин подтянул к себе выигрыш:— Ничего, Коля, карта не лошадь, к утру повезет, — Копытин начал быстро сдавать карты.Собан взял, поглядел, бросил:— Я тебе что хочу сказать, Витя. Интересовались тобой.— Кто? — дернул щекой Копытин.— Солидный мужик. Раньше в сыскной служил.— Что ему надо?— Не сказал.— Хочешь, я тебе скажу? — Копытин перегнулся через стол. — Хочешь?— Не психуй, гнида, — Собан оттолкнул Копытина.— Так вот, они хотят, чтобы мы с тобой часть взятого офицерскому заговору отдавали.— Точно?— Я же, знаешь, зря языком не бренчу.— Значит, — усмехнулся Собан, — опять експлатация. Мы бери, а им отдавай. Не выйдет.— Нет, ты не знаешь этих людей. А я их знаю.— Витя, ты кто будешь? А то о тебе разное говорят.— Я офицером был. А теперь свободный человек. Мне не нужны ни белые, ни красные. Жить хорошо хочу. Поэтому слушай меня, Николай.Копытин достал портсигар, щелкнул крышкой, протянул Собану.Они закурили.— Ты, Собан, дурак. Не прыгай, сиди тихо. Дурак. Все ты можешь в налете взять. Цацки, деньги, жратву. Все, кроме ума.— Ишь, падло, как заговорил, — лицо Собана налилось, губы стали тонкими и жесткими.— Ты глазами не зыркай. Я не из пугливых. Насмотрелся того, чего тебе с твоими сопливыми мокрушниками никогда не увидеть. Они кровью хвастают. Так я ее за день проливал больше, чем они за две жизни.Лицо Копытина обострилось, глаза стали прозрачными и страшными, тиком пошла щека.Собан посмотрел на него, ему стало неуютно в этой комнате. Словно кто-то вошел сзади и приставил наган к его затылку.— Слушай меня, — продолжал Копытин, — ну возьмем мы еще пять мешков денег. А дальше? Ну, пропьем, прогуляем… А потом? Через полгода ЧК и уголовка на ноги встанут и прихлопнут нас, как мух.Копытин ткнул окурок в тарелку с сардинами. Взял бутылку, разлил:— Я тебе вот что предлагаю. Проведем три дела и уйдем.— Куда?— Сначала в Петроград, оттуда в Финляндию.— Так нас там и ждут. — Собан в два глотка выпил водку. — Ждут и плачут.— Таких, как сейчас, с этим, — Копытин презрительно подбросил пачку денег, — с этим нет. Мы сделаем три дела. Возьмем камни у Васильева, валюту на Мясницкой, и еще одно. О нем потом скажу. А дальше век за границей живи, в богатстве и роскоши.— Когда уйдем? — Собан вскочил.— Сроку всего десять дней. В Петрограде у меня люди есть. Они за эту бумагу нас переправят. Так мы ее всю им отдадим.— Смотри, Виктор, — ощерился Собан, — со мной не шути.— Нас, Коля, одна веревка повязала. Ты без меня никуда, а я без тебя.
Манцев и Мартынов ехали по заснеженным улицам Москвы в сторону Пресни.Автомобиль остановился у фабричных ворот с надписью над ними: «Московские электромеханические мастерские».Они шли через чисто убранный, разметенный двор. Здесь, видимо, уважали свой труд. Стояли ящики под аккуратным навесом, железные отходы были по-хозяйски сложены у забора и даже прикрыты брезентом.— Вы к кому, товарищи? — окликнул их человек в фуражке с эмблемой техника.— Мы из ЧК, — ответил Манцев.— Пойдемте, я провожу вас в цех.Цех встретил шумом и ярким светом газосварки.— Подождите, товарищи, — провожатый ушел.А чекисты остались стоять, наблюдая, как работают люди. Был в их труде особый покой и порядок. Так обычно работают те, кто досконально знает свое дело.— Смотри, Мартынов, — Манцев положил ему руку на плечо, — видишь, как работают. Точно, быстро, ловко. А мы с тобой?— Но мы же еще учимся, Василий Николаевич.— Слишком дорого наша учеба народу обходится.Шум постепенно затихал. Рабочие останавливали станки, складывали инструменты. Вытирая руки ветошью, шли к дальнему концу цеха, где стоял дощатый помост.Манцев увидел человека, машущего им рукой.— Пошли, Федор.И вот они стоят в центре полукруга, а на них внимательно смотрят десятки глаз.Манцев осмотрелся. Народ все больше был степенный, немолодой. Подошел однорукий, в матросском бушлате:— Я секретарь комячейки. Начнем. — Он огляделся и вдруг крикнул зычно, как на палубе в шторм: — Товарищи! Вы писали в горком партии, вот приехали к нам товарищи из ЧК. Попросим их выступить.Манцев вспрыгнул на помост:— Товарищи, мы приехали к вам, чтобы узнать, какие у вас есть вопросы к Московской ЧК, что нам вместе надо делать, чтобы покончить с бандитизмом.Из толпы вышел человек лет под шестьдесят, с лицом, обожженным металлом, с рыжеватыми прокуренными усами, с седым ежиком на голове.— Скажи нам, товарищ, — обратился он к Манцеву. — Вот мы, — он обвел взглядом толпу, — работаем здесь. Значит, пролетариат. А вы кто будете?— Я — член коллегии Московской ЧК Манцев Василий Николаевич, а это — Мартынов Федор Яковлевич, руководитель группы по борьбе с бандитизмом.— Так, подходяще, — сказал пожилой рабочий, — а в партии с какого года?— Я с девятьсот шестого, а товарищ Мартынов с восемнадцатого.— Подходяще. Теперь ответь нам, товарищ чекист, на наши вопросы. Я читал в «Известиях» декрет о создании Московской ЧК, так с одним в шубе поспорил. Он говорит — новая охранка, а я ему — мол, это нашему рабочему делу охрана. Так, товарищ Манцев?— Безусловно.— Значит, ты со мной согласен. А тогда дай отчет нам, рабочим, по нашим вопросам. Первое — до каких пор шпана в Москве людей резать будет? Мы весь тот месяц без жалованья сидели, потому что бандюги артельщика убили, а наши кровные унесли. Так мы и семьи наши в скудности сплошной сидели. Это как, товарищ чекист? Теперь, товарищ, ответь нам, кто и за что убил нашего технорука, золотого человека инженера Басова? А знаешь, чем он занимался и мы с ним?— Приблизительно, — ответил Манцев.— Мы с ним электрохозяйство Москвы налаживали, чтобы в этом году, к лету, везде фонари как надо горели, трамваи хорошо ходили, чтобы на электростанции перебоев не было. И дело это техноруку нашему, товарищу Басову, Ильич поручил. Как же ты такого человека не уберег?Рабочий замолчал. Молчали и люди в цехе, только где-то противно, на высокой ноте визжала электропила.— Это еще не все. Среди нас есть такие, которые говорят, что Басова чекисты убили, мол, за дворянское происхождение да за деньги какие-то. Теперь скажи, что это за «черные мстители» в городе объявились, которые милиционеров бьют? Вот теперь все у меня. Отвечай, товарищ чекист.Манцев помолчал, оглядывая людей. Они стояли плотно, плечо к плечу. В спецовках, ватных куртках, фартуках. Они стояли и ждали ответа.— Товарищи, — голос Манцсва сел от волнения. Он откашлялся и продолжал: — Буду отвечать по порядку. Убийство вашего артельщика нами раскрыто. Бандиты Костыркин Михаил и Сиротин Семен пойманы и расстреляны.— Правильно!..— Стрелять их всех!— Верно!..Словно вздохнула толпа.Манцев поднял руку.— Теперь об инженере Басове. Мы с вами вместе скорбим о тяжелой утрате. Зверье из банды Николая Сафонова по кличке Собан убили его и ограбили квартиру. Мы обезвредили несколько участников банды. Нашли похищенное имущество. Нам еще нелегко приходится, нас сыскному делу не учили. Но мы учимся даже на своих ошибках, я обещаю вам, товарищи, что в ближайшее время революционное возмездие настигнет Собана и его дружков. А теперь покажите нам того, кто на чекистов клеветал и о «черных мстителях» рассказывал.Толпа зашумела, закачалась и вытолкнула к помосту человека лет сорока в очках с металлической оправой на птичьем носу.— Эсер? — Манцев спрыгнул с помоста.— Какое это имеет значение?— Значит, эсер, — улыбнулся Василий Николаевич, — я их пропаганду сразу узнаю. Уж больно красиво врут. Милиционеров, товарищи, тоже убил Собан со своими подручными. А что касается зверств ЧК, то хочу сказать: бандиты врываются в квартиры, выдавая себя за чекистов. У них две цели: уголовная и политическая, грабеж и убийство и дискредитация ЧК.Пожилой рабочий влез на помост, поднял руку:— Товарищи пресненцы! Довольны ли вы ответами?— Вполне!— Правильно!— Дело говорил.— Тогда выношу резолюцию нашего собрания. Кто за полное доверие нашим чекистам — поднять руки!Руки подняли все до одного.
В машине Манцев сказал Мартынову:— Я, дорогой мой, сегодня испытал и острое чувство стыда, и огромную радость.— Я думаю, Василий Николаевич, мы не охранка, надо чаще в газетах сообщать о нашей работе.— Правильно, Федор. Владимир Ильич всегда говорил, что у партии нет секретов от народа, а мы, чекисты, — вооруженный отряд партии. Гласность. Во всем. В успехах и ошибках. Тогда нам поверят.— Надо было, Василий Николаевич, этого, в очках, с собой прихватить.— Зачем? — улыбнулся Манцев. — Он уже не страшен нам. Нет ничего более действенного, чем публичное разоблачение. Он не враг. А сплетни, слухи, — они всегда бушуют. Главное — разоблачить их не словами, а делом. Так, милый Федор Яковлевич, нас учит Феликс Эдмундович. Наша власть еще совсем молодая. Впрочем, и мы с тобой не старые. — Манцев засмеялся.Машина уже въезжала на Лубянскую площадь, и Манцев спросил:— Что с операцией?— Квартира Васильевых под постоянным наблюдением.— Кого вводим в операцию?— Данилова.— Не молод?— Нет, парень серьезный, дерется здорово, джиу-джитсу знает, уроки брал, стреляет неплохо, а главное, его в Москве никто не знает.— Давайте готовить.
Данилов вошел в кабинет Манцева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10