Мимо шел трамвай. Копытин на ходу прыгнул на подножку.Елена Климова читала на диване в комнате брата. Прошли дни после визита Манцева. Февраль уже на исходе. Никто ее, слава богу, не беспокоил. И она начала жить, как прежде.В дверь позвонили. Елена вышла в прихожую.— Кто там?— Леночка, — за дверью тихий мужской голос, — Виктор Копытин. Откройте, за мной гонятся.Елена открыла дверь.— Вы одна?— Конечно.— Укроете на пару дней?— Да. Я сейчас поставлю чай.— Спасибо, Лена, — Копытин обессиленно опустился на стул в прихожей.Елена вошла на кухню и задернула занавески. Человек, сидящий у окна в доме напротив, встал, подошел к телефону, висящему на стене.Ночью Копытин проснулся. Полежал недолго, прислушался к тишине. Встал, вышел в коридор. Толкнул дверь в комнату Алексея, где спала Елена. Заперто. Усмехнулся, дернув щекой.Пошел обратно, запер дверь, засветил свечу, раскрыл чемодан. На мгновение Копытин даже закрыл глаза — в чемодане лежали бриллианты, золото, толстые пачки денег.Он вскочил, сжал кулаки и, дергая щекой, начал тихо приплясывать. Потом успокоился, закрыл чемодан, дунул на свечу, лег и уснул крепко.Его разбудили звонки и стук. Он вскочил, схватил маузер, бросился к двери.В прихожую вышла Елена.— Кто это? — шепотом спросил Копытин.Она с недоумением пожала плечами и спросила:— Кто?— Барышня, Елена Федоровна, это я, дворник, дрова привезли.— Ой, какое счастье! — всплеснула руками Елена. — Сейчас.Она махнула Копытину рукой: мол, спрячьтесь.Копытин ушел в комнату, запер дверь, начал быстро одеваться. За дверью гудел бас дворника и слышался голос Елены. Дверь захлопнулась. Копытин выглянул в коридор.— Сейчас дрова принесут, а потом мы чай пить будем, — лучезарно улыбнулась Елена. — Вы посидите пока у себя.Копытин закрыл дверь и прильнул глазом к замочной скважине.Сначала пришел дворник с огромной охапкой дров. Потом второй, в рваном армяке. Потом армяк заслонил скважину, и Копытин слышал только стук дров и голоса мужиков.Потом Елена благодарила и расплачивалась. Мужики ушли. И снова тишина. И голос Елены:— Виктор, чай.Копытин бросил на кровать маузер, сунул наган в карман брюк, вышел в коридор.У стены аккуратно сложены дрова, немного сора на полу. Он шагнул в коридор… С двух сторон ему заломили руки Данилов и Мартынов.Вспыхнул свет. В коридор из комнаты вышел Манцев.— Поручик Копытин?Копытин скрипнул зубами, дернул щекой.— Я заместитель председателя МЧК Манцев. Вы арестованы. Москва. Март 1919 года Копытина вели по длинному коридору мимо белых двустворчатых дверей, мимо бронзовых, потемневших ручек, мимо бачка с водой на табуретке, так не вяжущегося с этими дверями и ручками.Копытин смотрел на все жадно, впитывая в себя эти в общем-то обыденные вещи. И они казались ему необыкновенно прекрасными, потому что видел он все это в последний раз.Он сидел в кабинете Манцева и смотрел на половинку медали, лежащую на столе. Ему очень хотелось казаться равнодушно-ироничным и спокойным. Но он не мог.Странное чувство прощания жило в его душе, и оно было сильнее разума и воли.— Гражданин комиссар, — хрипло сказал он, — я хочу жить.Манцев долго смотрел на него. Через его кабинет проходили разные люди: холодные, убежденные в своей правоте, заговорщики, истеричные бандиты, говорливые эсеры, путающие допрос с политической дискуссией. Но такого он видел впервые. Человека не было, остался один облик.— Я не властен решать жизнь и смерть, — сказал Манцев, — для этого есть трибунал. На ваших руках слишком много крови. Но тем не менее полное признание дает вам шанс на снисхождение.— В чем я должен признаться?— Банда Собана нас уже не интересует. — Манцев взял в руки половинку медали: — Вот что мне интересно.Копытин молчал. Нет, внутри его не было жалости к тем, из подполья, он думал о слове «шанс». Мысленно прикидывал, как подороже продать то, что он знает.— Я знаю пароль, явку, людей. Я могу помочь. Дайте мне карандаш и бумагу, я напишу.Манцев молча протянул ему стопку бумаги и ручку.
У электромастерских на Пресне, прямо у проходной, наклеена газета.Стоят рабочие, читают. Жирными буквами на полосе: «МЧК сообщает о ликвидации особо опасной банды Собана…»
А над городом солнце. Яркое, мартовское. Солнце второй весны революции.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10