«Естественное, инстинктивное чувство реального проявляется здесь с истинно чешской радостной полнотой, и можно было бы привести еще бесконечно много цитат, рисующих маленького чешского человека с пражской периферии в характерном для него окружении и свидетельствующих о симпатии автора ко всем этим сутенерам и воришкам, которая вызвана не только тем, что их преследует закон, но и самим их личным обаянием».Гашековское восприятие жизни не признает никаких границ. Вот отчего ему было суждено сделать неожиданные открытия. Внешне равнодушно, а в действительности жадно и внимательно впитывает он впечатления от причудливого бытия городской окраины, которая стала для него не только источником уродливо-гротескных и комических контрастов, не только гиперболическим зеркалом общественных конфликтов, но и поводом для нежной печали.За интригующим демонизмом гашековского мифа, окрашенного мрачной экзотикой плебейской грусти, вульгарности, скрывается светлая, проникновенная любовь к людям. Сараево История — не просто область преданий и фактов, оставшихся в памяти человечества. Она сурово и непреклонно вторгается в жизнь людей, ломает их судьбы, ставит под угрозу само их существование, порой пользуясь для этого случайными и не слишком значительными поводами.28 июня 1914 года в Сараеве, главном городе Боснии, был убит наследник австрийского престола — эрцгерцог Фердинанд. Покушение совершил член тайного сообщества, националистически настроенный сербский студент Гаврило Принцип. Австрийские и германские милитаристы воспользовались этим событием как предлогом для объявления Сербии войны.Политическая жизнь замерла. Смеяться над происходящим означало вести опасную игру, грозящую встречей с военным трибуналом. Лишенный возможности печататься как сатирик, Гашек обращается к гротесковой юмореске, в которой все еще оставался простор для свободного творчества. Читатели журналов «Гумористицке листы», «Светозор» и «Злата Прага» ослеплены гейзером неожиданных ассоциаций, идей и положений. (Ср., например, опубликованную в журнале «Злата Прага» юмористическую повесть «Счастливый домашний очаг», пародирующую одноименный семейный журнал Шимачека и пропаганду женской эмансипации. Для той же «Златой Праги» Гашек пишет большой рассказ «Моя дорогая приятельница Юльча» — великолепный образчик юморески о животных.) Казалось бы, гнетущая внешняя ситуация не влияла на полет писательской фантазии. И все же в юморе Гашека появляются ранее непривычные для него черточки сентиментальности.Пражские иллюстрированные журналы публикуют сообщения с полей сражений, госпитали принимают первых раненых с сербского фронта.Гашек пытается ни о чем не думать. Он разъезжает по чешским городам с кабаре Лонгена, бродяжничает с Кудеем, посещает пражские кабачки, ночует у друзей, у Вальтнера в «Монмартре» или у молодого Яначека, сына владельца прославленного кафе «Унион» — средоточия пражского художественного мира.Он еще раз провоцирует полицейскую бюрократию, желая показать, что даже обстановка войны не может совладать с его темпераментом. В одной из компаний возник спор, правда ли, что ночной привратник в трактире Валеша на улице Каролины Светлой — полицейский агент. Гашек тут же пообещал выяснить это.Шел ноябрь 1914 года. Русские войска прорвали га-лицийский фронт. Пражане острили по этому поводу: дескать, «в Находе Наход — город на северо-востоке Чехии.

уже говорят по-русски». Поселившись у Валеша в комнатах для приезжих, Гашек записался в книге регистрации постояльцев: «Ярослав Гашек, купец, родился в Киеве, приехал из Москвы». И в ту же ночь был арестован и препровожден в полицейскую управу. В разговоре со следователем он обосновал эту запись тем, что, мол, хотел убедиться, «принимаются ли в военное время надлежащие полицейские меры для установления личности подданных других государств». Пражская полиция благополучно сдала этот экзамен. А вот Гашеку пришлось туго. После строгого внушения его упрятали за решетку. В течение пяти суток — с 7 по 12 декабря 1914 года — ему вновь была предоставлена возможность на собственном желудке проверить, хорошо ли кормят в австрийской каталажке. Воспоминания о полицейском допросе и впечатления от пребывания в тюрьме в начале войны составят впоследствии ядро вступительных глав «Похождений бравого солдата Швейка». Вскоре «дела Австрии пошли так плохо», что она вспомнила и о Ярославе Гашеке. В конце января в рамках подготовки к контрнаступлению на галицийском фронте ему было предписано явиться в призывную комиссию. Гашек валяет перед комиссией дурака и дает о себе неверные и неполные сведения. Так, например, он сообщает, что из языков владеет только чешским, хотя в действительности писал и говорил по-русски, по-немецки, говорил по-венгерски, по-польски, по-французски. Столь же легко он называет себя холостяком, несмотря на то, что, как мы знаем, был женат и имел маленького сына. Комиссия признала Гашека годным, и он был зачислен в первую резервную роту 91-го пехотного полка, расквартированного в Чешских Будейовицах.Йозеф Лада вспоминал: «К вечеру того дня Гашек вернулся с призыва в истинно рекрутском настроении и, когда я открыл ему дверь, едва кивнул в ответ на мое приветствие. Не обращая больше на меня внимания, он направился в свою каморку, на все настойчивые расспросы, чем же кончилось дело в призывной комиссии, отвечал молчанием и наконец высокомерно заявил, что не станет тратить время на разговоры со всяким задрипанным шпаком. Потом заперся в кухне и своим до смешного немузыкальным голосом принялся распевать солдатские песни. С тех пор он разговаривал со мной не как с квартирохозяином, а как с неполноценным человеком. Вскоре вообще от меня съехал и до поступления в полк не возвращался».Перед отъездом на фронт произошел ряд инцидентов и эпизодов, самым важным из которых была болезнь, описанная в книге Лонгена. У Гашека открылось такое сильное кровотечение, что его пришлось отвезти в больницу. От его недельного — с 31 января по 9 февраля 1915 года — пребывания в Виноградской больнице сохранилась история болезни. Диагноз гласит: эпистаксия (кровотечение из носа) и головные боли. Есть опасность воспаления почек. Из-за пребывания в больнице его отъезд в полк был отсрочен почти на две недели (первоначально его должны были призвать 1 февраля 1915 года). Последние часы перед отъездом Гашек провел в обществе друзей в трактире «На Насесте» в Спаленой улице. Ко всеобщему изумлению, он заказал содовую, часто погружался в раздумье и только к полуночи повеселел и стал распевать солдатские песни. Очевидцы рассказывают: «Он выкрикивал, что всех нас перестреляет и пешком отправится в Будейовицы. Окружающие верили в это не больше, чем в то, что он захмелел от содовой, — ибо, как очень скоро выяснилось, в коридоре, ведущем к уборной, официант каждый раз оставлял для него рюмку сливовицы».Утром следующего дня Гашек действительно выехал в Чешские Будейовицы.В поведении Гашека на военной службе в первое время еще сказывается прежняя беззаботность. Но в его словах и поступках уже появляются горечь и едкость, говорящие о том, что он стал серьезнее и ощущает роковые исторические перемены, масштаб близящейся катастрофы.Швейковское рвение, которое он проявляет в среде пражских друзей, было, несомненно, иронической маской; сразу же после прибытия в полк Гашек отправляется в медицинскую часть и жалуется на ревматизм. Военный врач Петерка, знакомый Гашека, признал его больным. Фотографию писателя с группой солдат в госпитале опубликовал 30 апреля 1915 года журнал «Светозор». Мы видим здесь Гашека серьезным, подавленным, с «анархистскими» усиками.О пребывании Гашека в Будейовицах существует много примечательных преданий. Было бы, разумеется, интересно сравнить их с тем, что автор использовал позднее в качестве материала для романа. Вероятно, выявилось бы много сходных деталей. Так же как Швейк, его создатель страдал ревматизмом и начал военную карьеру с пребывания в госпитале; как и вольноопределяющийся Марек, он ходил по Будейовицам с «мароденбухом» («больничной книгой») и посещал многочисленные трактиры. По свидетельству современников, он разгуливал по площади в штатском и не пропускал ни одного питейного заведения.После нескольких нарушений дисциплины его исключили из школы вольноопределяющихся, посадили на гауптвахту и отправили помогать поварам; этим его биография тоже напоминает похождения вольноопределяющегося Марека. Соответствует действительности и утверждение, что в часть он явился в гражданской одежде и цилиндре, — австрийская армия в начале войны испытывала недостаток обмундирования.Своеобразные воспоминания о Гашеке остались у будейовицкого книготорговца Сватека. В приподнятом настроении популярный автор подписал договор, согласно которому за каких-нибудь 30—50 крон обязывался в течение десяти лет писать военные юморески только для него и ни для кого другого. Когда после войны появился «Швейк», будейовицкий скупщик «мертвых душ» тоже предъявил права на это произведение.Вскоре Гашеку было уже не до юморесок и не до книготорговца Сватека. Около 5 мая его маршевый батальон был переведен из Будейовиц в полевой лагерь в Бруке-на-Лейте. Там продолжается воинская «одиссея» Гашека.Бывший анархист и антимилитарист, Гашек неожиданно очутился в среде, где господствовала беспрекословная дисциплина, где требовалось исполнение приказа в полном соответствии с формулой: «Maul halten und weiter dienen» «Помалкивай и служи» (нем.) .

. Перед Гашеком, одетым в голубой мундир с зелеными петлицами, предстала государственная система в своем конкретном современном обличье.Давно миновали те времена, когда война означала грохот битвы, звон скрещиваемых клинков, риск единоборства, пусть бессмысленного, но дающего надежду, что победит сила или хитрость, что вообще кто-то победит, а кто-то падет. Первая мировая война не знала ни победителей, ни побежденных. По обе стороны фронта — хаос, вши, дизентерия.Надев австрийскую форму, Гашек на собственной шкуре убедился в бесперспективности индивидуалистического анархистского протеста. Единственной реальной силой в армейских условиях была товарищеская солидарность солдат, сплоченных общим чувством опасности. Недобровольное участие в исторических событиях толкало «маленького человека» на особое, пассивное сопротивление. Он становится «х», тем неизвестным, которое не принимают в расчет штабы воюющих держав. Но этот антигерой не хочет зря отдавать свою жизнь. В солдатской массе, одетой в серые шинели, начинают проявляться признаки разложения: источник его — равнодушие к «патриотической» идеологии, воспоминания о мелких, повседневных радостях жизни, о родном доме.Простой человек из толпы, выдвинутый по воле сильных мира сего на роль действующего лица истории, становится таинственной загадкой этой кризисной эпохи.В облике Гашека, как его воспроизводят фотографии, сделанные в Бруке-на-Лейте и на фронте, проявляются скепсис и отчаяние. Глаза неподвижно устремлены вдаль, на лице написана безнадежность. Выражение его ничем не напоминает благодушную, улыбчивую физиономию бравого солдата Швейка.Сначала Гашек еще хочет по старому анархистскому методу избежать воинской службы, симулирует ревматизм, несколько раз пытается дезертировать. Но, поняв тщетность своих усилий, с заметным рвением стремится приблизиться к фронту, чтобы оказаться в центре событий. Еще в Праге, живя у путешественника Фрича, он как-то объявил: «Пойду служить в армию и перебегу к русским». А покидая Будейовицы, пишет на титульном листе книги «Моя торговля собаками» такое посвящение одному из друзей: «Через несколько минут я уезжаю куда-то далеко. Может, вернусь казацким атаманом. Если же буду повешен, пошлю тебе на счастье кусок веревки, которая стянет мое горло».Сообщения о том, как Гашек проходил службу в австро-венгерской армии, разноречивы. Он вступил в нее с правами вольноопределяющегося, но из офицерского училища был по неизвестной причине отчислен. Свое исключение из школы вольноопределяющихся Гашек изобразил в рассказе «Gott strafe Engeland» («Боже, покарай Англию»).Офицерское училище в Будейовицах возглавлял некий капитан Адамичка, брат начальника пражской конной полиции. Он хотел украсить учебные помещения патриотическими лозунгами и приказал Гашеку сочинить соответствующие надписи в стихах. Войдя вечером в класс, Адамичка увидел следующую надпись: Zum Bofehl an der WandGott strafe Engeland.Herr Gott ist mobilisiert — und mit seinem Name,mit Engeland ist Amen.
Бог, Англию низринь, —
гласит приказ. Аминь!
Сам бог в солдаты взят… По божьей воле ныне
погибнет Англия, падут ее твердыни (нем.) .


Автор констатирует: «За эти стихи я получил 30 дней ареста со смешанным режимом, а поскольку я допустил оскорбление религии, было даже возбуждено судебное дело, но в конце концов с первым попавшимся маршевым батальоном меня отправили на позиции».По другим сведениям, перед отправкой батальона Гашек исчез и нашли его только после долгих розысков. Майор Венцель якобы подал на него за это рапорт. Во всяком случае, совершенно точно известно, что путь из Будейовиц в Вену и далее в Брук-на-Лейте Гашек проделал в арестантском вагоне, как он это описывает в «Швейке».Его злоключения во многом совпадают с судьбой вольноопределяющегося Марека. В позднейшей легионерской юмореске Гашек так изобразил передряги, выпавшие на его долю: «В начале войны меня выгнали из офицерской школы 91-го пехотного полка, с рукавов спороли нашивки вольноопределяющегося, и в то время как мои бывшие коллеги, получив звание кадета или фенриха, мерли как мухи на всех фронтах, я сидел на казарменной гауптвахте в Будейовицах и в Бруке-на-Лейте, а когда наконец меня отпустили и хотели послать с маршевым батальоном на фронт, я прятался в стогу сена и так переждал отправку трех маршевых батальонов. Потом я симулировал падучую, и, наверное, меня бы расстреляли, если бы я не изъявил добровольного желания идти на фронт».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47