1944
6 января 1944 года. Ординарец сообщил мне о том, что сегодня военнопленным будут показывать кино. Я пошутил с ним, что хотел бы услышать, чтобы он таким же радостным тоном сообщил, когда мы сможем возвратиться домой.
Картина «Ленин в 1918 году» в основном всем генералам понравилась больше, чем последняя («Свинарка и пастух») картина. Артисты лучше играют, а также у них более хорошие технические данные.
7 января 1944 года. Генералу Пфефферу ночью даже приснился Ленин — надо меньше смотреть советские фильмы; так можно незаметно стать коммунистом-ленинистом-сталинистом.
15 января 1944 года. Лагерь опять посетил генерал Мельников. Я сильно нервничал, пытаясь догадаться о причинах его посещения.
Я ожидал, что Мельников подвергнет меня и других генералов пропагандистской экзекуции. К счастью, этого не произошло, но тон разговора, в котором происходили беседы с генералами, оставил неприятное впечатление и показал неприязненное к нам отношение. Это свидетельствует о хороших (для русских) делах на фронте и неважных для нас.
К стыду некоторых генералов, они заставили меня краснеть. Ведь я же предупреждал, чтобы не соблазнялись мелочами, но, видимо, плен на некоторых подействовал дурно.
17 января 1944 года. До чего мне надоел этот плен! Хотя бы узнать, что делается дома… Нет, все-таки нам не так уж плохо здесь.
Судя по последнему номеру газеты, наши дела неважные. Если действительно они и дальше пойдут так плохо, то не взять ли нам это дело в свои руки? Во всяком случае, мы не меньшие патриоты, чем они, эти болтуны, Зейдлиц и другие. Ведь ясно, что русские используют их лишь постольку, поскольку они им сейчас нужны.
6 апреля 1944 года. Долго не притрагивался к дневнику. В сущности, ничего хорошего за это время не произошло ни для нас, ни для Германии.
Поражение в войне все явственнее проявляется. Я лично считаю приемлемыми государственные формы Адольфа Гитлера, его социализм… Поэтому надо сожалеть и даже бороться с противоположными мнениями. Я не могу быть в претензии к фюреру. В 1941 году невозможно было все предвидеть.
Но в тоже время я не могу себе этого представить — фюрер и высшие инстанции должны же знать действительное положение вещей… Русские наступают в Румынии безо всякой опасности для себя. Допустим, выступила румынская дивизия. Это выступление русским ничем не грозит.
Они были вынуждены вступить на румынскую территорию. Русские, может быть, и не думали об этом, но в борьбе против Германии это просто необходимо.
1 мая 1944 года. Снова говорили о перспективах открытия союзниками второго фронта. Все пришли к выводу, что это — реальность, которую уже нельзя отрицать. Однако перспектива «благополучного» для Германии исхода войны еще не отрицается.
Мы бывали и не в таком положении. У нас всегда находились силы, чтобы оправиться. Они найдутся и на этот раз, мы сумеем снова встать на ноги.
У фюрера сейчас одна задача — склонить на нашу сторону французов. Ведь высадка, по всей вероятности, будет произведена во Франции, куда они придут в роли освободителей… Если можно было бы сейчас с уверенностью сказать, что в случае вторжения англо-американских войск во Францию все французы будут на нашей стороне, то нет сомнения, что мы успешно прогнали бы их с материка.
Это будет поворотным пунктом войны… Высадка должна произвести ошеломляющее впечатление — только в этом случае она может быть успешной…
Они превосходно вооружены. Это вооружение нам бы на Восточный фронт, тогда бы все вскоре закончилось. Ведь в самолет грузоподъемностью 8—10 тонн можно погрузить и орудие, и что угодно…
В Англии в настоящий момент 50 американских дивизий. Подумать только, но это не шутка — 50 дивизий…
5 мая 1944 года. Болье сказал мне здесь, что история Германии полна примеров предательства и нарушения клятвы. Этот вывод он сделал из докладов Армина, что вы на это скажете? Конечно, бывают и такие политические положения, при которых нужно выдержать во что бы то ни стало и не потерять голову, тогда приходится искать новые пути. Когда Болье излагал мне свои взгляды, казалось что он читает газету. Он представляет себе, что так можно разговаривать с маршалами…
Я сказал бы, что в этом человеке есть что-то французское. Чтобы не переживать таких разочарований, нужно вдуматься в ход мысли другого, обращаться друг с другом по-товарищески. Нам всегда кажется, что в других странах лучше, чем у нас. В этом отношении я завидую англичанам. Правда, я не люблю их высокомерие, но они так уверены в себе.
В конце концов, мы все взрослые люди. Пленение действует на каждого различно. Настроение подавленности может иногда брать у нас верх, но мы все должны обладать достаточной твердостью, чтобы не поддаться уговорам русских.
Если учитывать особые условия войны, то дело затянется до следующей зимы, но и тогда мы не все еще проиграли, хотя нужно признать, что русские нас превосходят. Это они доказали в течении трех зим: 1941, 1942, 1943 годов.
Если рассуждать трезво, надо себе сказать — приближается наше время, наш ход. Если принять во внимание, что мы потеряли огромное количество техники, то все, что сейчас производится, является последним словом техники и компенсирует потери. Поэтому дела теперь пойдут в нашу пользу.
Крайним сроком нашего ответа может являться октябрь—ноябрь, и такого положения, как было в 1918 году, когда у нас не хватало орудий и других средств войны, теперь не будет… Если только наши дела не совсем уж плохие, то летом, самое позднее — осенью должен произойти перелом.
28 мая 1944 года. Русские будут биться до последнего. Теперь наступает решающий момент. Для нашей армии это лето будет решающим. Вопрос стоит сейчас на лезвии ножа.
31 мая 1944 года. У меня какое-то страшное, неприятное чувство. Вдруг находит на тебя такой страх, что не знаешь, куда деться. Просто кошмар какой-то… Все немцы! Во всем виноваты мы! И та война и эта — все немцы виноваты… Кто навязал нам первую войну? Англия! Кто навязал нам мир? Франция! А мы еще являемся зачинщиками! Просто свинство! Они навязали нам войну и мир. В результате мы стали ничем. Когда же мы решили встать на ноги, эти господа, видите ли, запротестовали. Не понравилось им это. Преследуют и травят, как дикого зверя, а потом — будьте спокойны — все соки выжмут. Бедная моя родина!
7 июня 1944 года. В факте открытия второго фронта положительным является то, что кончится, наконец, это страшное напряжение, в котором мы пребывали все последнее время. Я думаю, что они не ограничатся высадкой во Франции. Высадки будут производиться и в Норвегии, а также в других местах.
13 июля 1944 года. Русские опять прорвали наш фронт у Новосокольников и за два дня продвинулись в глубину на 35 километров. Это — наша хваленая группа «Норд»…
Как стремительно они продвигаются вперед… С чем они это будут сравнивать? С Наполеоном сравнить нельзя: это другие условия, другое время года. Когда они писали обо мне, то также сравнивали Сталинград с Каннами. Это было смешно, но занятно, в том смысле что вождь, командовавший битвой под Каннами, носил мое имя…
Боже мой! Что будет с нашей родиной? Началось то, что я предполагал и чего больше всего боялся. Русские продвигаются неимоверно быстро, мы отступаем еще быстрее. Это означает, что Восточный фронт на грани распада.
19 июля 1944 года. Роске сегодня рассказал, что в Москве перед генералом Петровым продефилировали 20 генералов и 50 000 военнопленных из-под Минска…1 Если это правда, тогда Германия погибла. Это — народ рабов. Они воспитаны рабами. Мазарини рассказал об этом Пфефферу. Он не поверил. Посмотрим, где здесь правда… Тот спросил: как же они маршировали? Со шпагами или нет? Возмутительный народ эти румыны…
Я вообще не хотел бы иметь с ними дел. Даже заметил, что, вероятно, генералам сказали, что им покажут Москву. Они и повели своих солдат. А между тем их там фотографировали. Если это правда, тогда надо завтра заключить мир. Они ждали, что я скажу на это, но я молчал, я не сказал им, что я об этом думаю… Говорят, что это передали по радио, а снимки будут распространены в газетах всего мира. Если русские дойдут до Рейна, тогда Англия погибла, уж Индию она, во всяком случае, потеряет. Англия не может этого допустить. Но, может быть, в этом заинтересованы американцы…
23 июля 1944 года. Объявили, что в Германии совершено покушение на фюрера. Эти сообщения совершенно неясны, возможно, это — пропагандистский трюк. Но если восстание действительно есть и оно удастся, то это будет лучшим для Германии. Если же оно будет подавлено, то Германии будет еще тяжелее, так как она будет еще больше ослаблена.
Все эти обстоятельства свидетельствуют об ослаблении Германии и ускоряют ее катастрофу и распад.
Сегодня Зейдлиц, после получения информации о покушении на Гитлера, сидел за столом, охватив голову руками и восклицал: «Боже! До чего этот негодяй довел нашу армию. Ведь это балканские нравы! Офицер бросает бомбу в главнокомандующего».
24 июля 1944 года. Если сведения о выступлении Браухича соответствуют действительности, то положение в Германии чрезвычайно тяжелое, так как Браухич пользуется огромным влиянием. Но этого не может быть. Я хорошо знаю Браухича и не допускаю мысли, чтобы он сделал такой шаг.
Мне трудно высказать свое отношение к событиям в Германии, так как я не располагаю достаточной информацией. Если Браухич, фон Бок и Кейтель действительно участвуют в восстании против Гитлера, то им виднее, как там поступать.
Я с самого начала принял твердое решение — не принимать никакого участия в политической жизни, пока я являюсь военнопленным. Это решение я не намерен пересматривать и в данный момент, в связи с событиями в Германии. Моя предстоящая поездка в Москву не внесет никаких изменений в принятое мною решение.
26 июля 1944 года. Сегодня полковник Адам, в присутствии фон Зейдлица, заявил о своем вступлении в «Офицерский союз». Это заявление Адама я воспринял абсолютно спокойно, заявив, что я понимаю его шаг, но что касается меня, то я хочу получить ясное представление об обстановке.
Сюрпризы на этом не закончились. В тот же день мне было вручено обращение 16 военнопленных генералов, которое произвело на меня более сильное впечатление. Я хотел бы по этому поводу побеседовать с этими генералами, так как генерала Мюллера я знаю лично.
31 июля 1944 года. Сегодня удалось переговорить с Винценцем Мюллером. Я продолжаю придерживаться своей прежней позиции, считая, что Гитлер успешно справится с восставшими генералами и будет в состоянии продолжать войну. Я верю, что фюреру удастся восстановить положение на Восточном фронте и добиться приемлемых для Германии условий мира.
Обращение 16 немецких генералов — «удар в спину германской армии», и объясняется это тем, что генералы подписали его под сильным впечатлением поражения. Сам я такого шага сделать не могу, так как это противоречило бы моим убеждениям.
2 августа 1944 года. Три часа подряд я вел сегодня разговор с полковником Штерном. Я заявил ему, что этот метод беспрерывного нажима, применяемый в отношении ко мне, вызывает только мое ответное упрямство и я под таким ежедневным нажимом не могу прийти к какому-либо новому решению.
Единственный вопрос, над которым я хочу подумать, — это вопрос участия в органах самоуправления на освобожденной территории Германии. Хотя этот вопрос является трудным, я еще не могу найти линию, которая бы позволяла мне принять активное участие в работе администрации на оккупированной территории Германии и одновременно не нарушала бы государственные законы моей родины.
3 августа 1944 года. Сегодня я сообщил русским, что в результате бесед с ними, а также под влиянием изменившейся обстановки и разговоров с Мюллером, я серьезно намерен пересмотреть свое отношение к публичному выступлению против гитлеризма, но мне необходима ее наиболее удобная форма, которая не была бы истолкована в Германии, как «удар в спину германской армии».
Говорят, что Турция разорвала дипломатические и экономические отношения с Германией… Вероятно, за этим разрывом следует ожидать высадки союзниками десанта на Балканах; наряду с другими целями, этот разрыв преследовал и удаление из Турции официальных немецких представителей и агентуры, которые могли обнаружить подготовку десанта.
4 августа 1944 года. Большая часть времени сегодня снова ушла на разговоры с господином полковником Швецом.
Я спросил его: «Какие предвидятся изменения в уже начертанной судьбе Германии, если я присоединюсь к движению?»
Он ответил: «Ваш призыв к армии означает спасение многих немецких жизней, ибо поднимает голос человек, которого уважает и знает вся армия. Он показывает выход из катастрофического положения.
С вашим присоединением к движению представительство новой демократической Германии становится серьезным фактором, который нельзя будет обойти, когда будет решаться судьба будущей Германии».
Я, усмехнувшись, спросил: «А заслуженные господа из Национального комитета?»
Полковник: «Заслуженные господа из Национального комитета заслужили себе полное право требовать от вас, чтобы вы присоединились к ним и стали во главе движения».
Я: «Но мне же говорят, что у меня нет совести…»
Полковник: «Вы должны понимать, что с вами говорил представитель государства, которое твердо хочет, чтобы это бессмысленное кровопролитие прекратилось — дискуссия по этому вопросу ведется с вами уже год, а вы выставляете наивные и смешные аргументы, чтобы обосновать вашу отрицательную позицию.
Положение выглядит так: 27 генералов немецкой армии говорят и пишут: «Необходимо убрать Гитлера — он нас вел и ведет в пропасть», — а вы — маршал — молчите… Ваше молчание равно громкому призыву в этом специфическом моменте, призыву к продолжению кровопролития, а этого не допустят ни генералы, ни мы. Вы должны сказать решительное слово».
Я: «Если вы так ставите вопрос, то вы должны и понять, что я не могу менять свою позицию под нажимом ультиматума — я должен подумать;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41