И эта моя реплика, кажется, просветлила всем мозги. А то опять было хотели на Дупака всех собак спустить. Как ему помочь, черт возьми! Нельзя же стоять в стороне. И есть предчувствие, что в связи с новыми гражданскими обстоятельствами Любимов не захочет осложнять себе жизнь внутренними проблемами, скажем, борьбой насмерть с Дупаком. Зачем? Или же как раз наоборот. Без конфликтов он себе жизни не представляет и хоть тут, да будет воевать. И это ему дает повод перед собой и Катей искать прикрытие, работу на стороне. «Странствующий гений», как его называют в рецензиях. «Знаменитый театр знаменитого Любимова». А аплодисменты мы «вымаливали», по выражению Демидовой.
Как бы мне хотелось в жизни иметь жену-хозяйку, чтоб шила, вязала, солила, чтоб дачу, огород блюла. Рассказ М., как она банки закручивала и забыла добавить уксус (потом их пришлось вскрывать и снова закручивать — плохая примета), привел меня к такой тоске. Вчера Лукьянова мне вставила резинку в куртку, дома бы мне этого не сделали. Миксер-комбайн, с трудом и по блату добытый, пришлось с радостью (чтоб место не занимал и глаза не мозолил напоминанием) подарить Волиной — Тамаре не хотелось заниматься соковыжиманием, возни много. И все вроде чепуха, а осадок-досадок неприятный. Где-то вся эта досада лежит в отстойниках души до времени, и стоит маленькому камушку бытовой ситуации (а они на каждом шагу — от пыли на полках до еще до сих пор не вставленной зубной пластины у Сережи) попасть в этот омут, как вся муть поднимается, будто черти в ней веревки крутят, и успокоиться долго не может. И ты не находишь себе места и только призываешь себе на помощь всякие успокоительные примеры, вроде того, что это, Валера, не более как «парадокс сверхзначимости». Не терзай себя, иди еще погуляй по Эдинбургу.
Раздобыть песню «Вез я девушку трактом почтовым». Помню, красиво звучала она в спектакле покойного (Господи!) Георгия Александровича. Странно, я вспомнил сейчас: кто-то у меня спросил, кто же это мог быть, надо бы высчитать после того как узнал о краже. А ДНЕВНИКИ НЕ ВЗЯЛИ... Это ведь действительно самое ценное, что в этой комнате-кабинете для человека перспективно мыслящего могло быть.
А роман пишется, пишется... Мечты о хозяйке — это ведь тоже страница романа. Отдельно надо прослоить главы рассказами Сережи и о Сереже. Так и писать — Сережа. Сережа рассказывает, Сережа рисует, Сережа пишет.
Он у меня спросил:
— Папа, а зачем в твоей книжке я нарисован маленький? Ведь про меня там ничего не написано.
Тамара:
— А ты Сереже книжку напишешь?
В 9.15 собирает Губенко для сообщения. Он остается, сегодня к нему подлетает Жанна. Они будут тут и в Глазго свои фильмы казать.
29 августа 1989 г. Вторник, аэропорт Хитроу
Выяснил у Губенко вопрос о Дупаке.
— Нет, Валерий, я с ним работать не буду. И Петрович не будет, он это на последнем собрании заявил однозначно.
— Перемирия быть не может, и для тебя это вопрос решенный?
— Да!
— Ну, все ясно.
Да, теперь все ясно и мне. Дупаку надо уходить и нечего теперь уж мутить и без того мутное болото. Вставать на защиту Дупака?! Каким образом и во имя чего? Ну не хочет эта жена спать с этим мужем, ну что тут поделаешь! Насильно мил не будешь. Профсоюз не поможет в вопросе эрекции и осеменения. Что делать? Красиво уйти. Не уходить же им. Та же ситуация, что была с Коганом.
Дупак жаждет разговора, всех обзванивает, я от него бегаю. Но надо и сказать ведь что-то. И разговор состоялся. Взял у профессора спирта для Куприяныча. Сбор труппы. Речь Губенко. Приказ управления о назначении Дупака генеральным директором центра с освобождением от обязанностей директора Театра на Таганке.
13 сентября 1989 г. Пятница
Почему заходится сердце, когда я вспоминаю, как стоял я около родительского забора, около моих тополей, которые вымахали за эти почти сорок лет под небеса? Я вспоминаю, как смотрел от артезианского колодца на школу, на стадион, по которому бродили все те же телята, а из колодезного чрева по трубе железной и деревянному желобу через определенный промежуток текла студеная вода, и я мочил ноги и умывал лицо. А с крылечка внимательно и долго, не моргая, наблюдала за нами старушка. Хотел я проникнуть в зрительный зал моего клуба и не смог. Те, у кого ключи, куда-то уехали, а мальчишки, чинившие свою технику, даже, кажется, и не узнали. Так вот эти воспоминания вчера помогали и мешали мне играть Глебова.
23 сентября 1989 г. Суббота
Разговор в ресторане гостиницы «Волгоград».
— Почему вы так не любите Высоцкого?
— Откуда у вас такие сведения?
— Для волгоградцев это очевидно.
Я повернулся и ушел.
24 сентября 1989 г. Воскресенье
Надо подать заявление и уйти из театра от Бортника. Или написать ему какое-то письмо коллективное и повесить на стенку. Разговор с Ванькой может быть только мужской, а я на него не способен. И это соседство квартирное, с ним, куда от него деться?!
25 сентября 1989 г. Понедельник
6-7 декабря в киноцентре предполагается провести мои творческие вечера. Для этого делают с меня шарж, должны сфотографировать для афиши, для рекламы. А я должен подумать над программой.
Сестра Лены Соколовой, Ирина, после «Живого»:
— Вы гениальный актер! Вам не в этой стране жить надо!
Вот так!! А я русский актер, я только здесь и «гениальный». А жена говорит, что я средний актер. Как после этого ее не бросить?
Израильтяне в восхищении от «Живого», и от Кузькина в частности. А финны взяли «Высоцкого» и «Дом на набережной».
Глаголин:
— Валера! Я ужаснулся на худсовете, как вы с Губенко ненавидите друг друга! Какие вы разные и непримиримые, хотя внешне все вась-вась, все нормально. Но противостояние страшное.
Кто такой Юрий Карабчиевский?! Потрясающая повесть о Маяковском!! И о всех нас.
26 сентября 1989 г. Вторник
Около двух часов стоял в очереди — рубахи стирать. Через полтора часа голос приемщицы на весь мир: «Золотухин последний, за Золотухиным не занимать!» А пропустил меня интеллигентный человек, которого последним обозначили, отобрав у него белье. И каждый, кто приходил, потом спрашивал: «Кто с рубашками последний?» Толпа хором: «Золотухин последний!» На это я про себя думаю: «Дотерплю, ибо в Писании сказано: кто был первым, станет последним, а последний станет первым. Сегодня у нас Золотухин последний? Пусть будет так».
Филатов загремел в больницу. Пневмония. Что ж это делается?! Шацкая говорит — недели две, пока всего не обследуют. Он лежит в отдельной палате, где есть вторая койка, и Шацкая договорилась, что она там будет жить. Вот это любовь! Если это действительно две недели, то как же «Пир»? Без Леньки его выпускать не будут. А потом я улечу в Австралию, а без меня, я надеюсь, тоже выпускать не станут. Как же быть? Пусть выпускают «Преступление». Эту идею надо Николаю подсунуть, посеять. Сам Николай сегодня улетел в Копенгаген. И будет 1-го! 28-го «Годунов» пойдет с Шаповаловым и со мной. Дай Бог Шопену... Когда-то я с народом ходил к нему. Шопен, сыграй Годунова! Час пробил! Сегодня отменили «На дне», отменил его Николай еще вчера, думаю, не без подачи Бортника. Филатова увезли ночью. Разваливаются организмы вместе с театром.
29 сентября 1989 г. Пятница. Липецк, гостиница «Липецк»
В «Современнике» мне Карелин, Джавадян, а потом и Фролов (вошел) предложили добавить в книжку несколько листов и через год издать с исправлениями ошибок, с теми же иллюстрациями, но другим объемом и, может быть, под другим названием.
И я пообещал начальникам добавить 8 печатных листов, имея в виду дневники, «Зыбкина» и «Театральный роман». Обещал сдать к 15 октября. Просил никого не наказывать. «Да, вы сами во многом виноваты. Но замечание мы вынесем, выговор не будем объявлять, а замечанием обойдется».
30 сентября 1989 г. Суббота. «Липецк», № 317
«Уважаемый Валерий!
Извините уж меня, но я вынуждена написать Вам. Как Вы уже догадались, пишет Вам Татьяна Павловна. Обращаюсь потому, что надеюсь на добропорядочность и зрелый ум, иначе писать бы не стала. Думаю, что Вы поймете меня, как поняли бы свою мать. Конечно же, Вы знаете, что у Л. хороший муж. Прекрасные, на редкость любящие родители мужа любят Л., как любили бы единственную дочь, обожают внучку. К. для них в жизни все, особенно для бабушки. Она ее вырастила с первого дня ее появления на свет, т. к. Л. училась в университете на 2-м курсе и через 10 дней после родов убежала на занятия. Бабушка не работала (ей сейчас 54 года), а тогда была еще молодая, полностью посвятила себя воспитанию внучки и поддержке детей, Л. и В., так как обе учились очно. Ни Г. Ф., ни К. не мыслят жизни друг без друга. И вот ваша связь. Она все перевернула в их жизни. Л. бросает мужа и дочь и несется из края в край страны за Вами. На работе берет в счет отпуска и носится за Вами. Л. унижается, ищет квартиру и т. п. Это ужасно! Я не сплю ночами напролет, я схожу с ума. Я очень переживаю за их семью, с моими болезнями желудка я долго не протяну. Уже похудела на 4 кг за каких-то 6 лет. Поймите меня, умоляю Вас, она не будет Вам хорошей женой, разница в возрасте плюс оставленный ребенок (а К. ей никто не отдаст, да и она сама не оставит бабушку Галю), я тоже на суде буду за то, чтобы девочка осталась с отцом, с бабушками. Поймите, что развалится здесь семья и с Вами ей не станет хорошо, а бабушка Галя сказала мне как-то: «Если что, я выброшусь с 7-го этажа, я жить не буду». Поймите, скольким людям будет плохо, а Вам двоим навряд ли будет хорошо. Я мать и знаю свою дочь. Она не будет Вам хорошей женой. Она легкомысленная очень и влюбчивая, а в жизни эти качества не лучшие. Прошу Вас, если она дорога хоть немного Вам, оставьте ее. Мне стыдно перед родителями В., они так стараются для нее, они боготворят ее. Не рушьте их семью. Вы умный человек. Ну, скажите ей, что Ваш сын сказал: «Если что, то я уйду из дома или стану наркоманом». Что угодно скажите, но, умоляю, верните ее в семью, откройте ей глаза на то, что В. хороший муж и отец девочки. А Вы, Вы встретите женщину посерьезнее, одинокую, и она будет Вам верной женой. А я буду молить Бога, чтоб Вы были счастливы, если, конечно, Вы решили оставить и эту семью.
Не обижайтесь на меня, пожалуйста, а попытайтесь быть на моем месте, представьте, что все хорошо в семье и вдруг все переворачивается и рушится, и все это с Вашей дочерью. Вот если бы моя старшая дочь встретила или Вас, или еще кого, я бы не стала так терзать себя, а, наоборот, была бы рада, т. к. у нее муж недостоин ее порядочности. Она умница, серьезная, чистюля, трудяга, за эту я бы только рада была, а Л., прошу Вас, оставьте. Найдите, что сказать ей, сошлитесь на сына, на кого угодно, но сделайте это ради матери, ради меня, как бы сделали для своей мамы. Это она от избытка свободного времени так ведет себя, свекровь освободила ее от всех забот, от Ксенечки. И муж дал слишком много воли. Прошу Вас, не зовите ее за собой. Вы ставите ее в плохое положение и на работе, и перед нами, родителями. Если она Вам дорога, прошу Вас, оставьте ее!
Спасибо Вам за лекарства для меня. Позвоните мне.
Я могла бы послать письмо на театр, но боюсь — вдруг кто прочтет и скомпрометирует Вас невольно.
Т. П.».
2 октября 1989 г. Понедельник
Утром съемки «Бориса» для Би-би-си. Дали в конверте по 30 фунтов английских. Это что-то замечательно новое.
9 октября 1989 г. Понедельник
После Ярославля заехали в «Минск», взяли шампанского. Я повел машину сам. Это безобразие. Нельзя. Нельзя, выпивши, за руль браться. А сегодня «Годунов». До моего отъезда меня выжмут, высосут. Не сорвать бы сегодня себе голос. Надо поберечься.
11 октября 1989 г. Среда, мой день
Вы думали, я провалюсь в этой роли, а я опять сыграл — так мне Любимов помогает на репетиции обрести уверенность и воздух для полета.
19 октября 1989 г. Четверг. Сидней
Просто так — Сидней, Австралия. Ощущения, что я на другом континенте, нет — капстрана, как Швейцария, как Англия, как даже Греция. За неделю было событий до черта. 12-го премьера и слова Любимова: «Молодец... Ты, положа руку, спас положение...» Вот так. А сын его Никита шепнул заговорщически: «Ты всех переиграл». В общем, я праздновал победу. Пил шампанское, заехали за коньяком. Потом к нам с Иваном и Ракитой.
На стр. 157 книги Марины Влади есть и моя фамилия в числе тех, кто не завидовал В. Высоцкому. Но вообще странный слог, непривычный — я понимаю, почему она может вызывать такие неадекватные реакции читателей.
20 октября 1989 г. Пятница, Сидней
Клуб Хакла. Идет репетиция — свет, радио. На этот концерт все евреи основную ставку делают.
Но и репетиция ничего не обнаружила. Как пойдет и что мне делать?
21 октября 1989 г. Суббота. Сидней, Русский клуб
Что можно сказать за вчерашних евреев? Они принимали нас потрясающе, хохотали, всё понимали, и есть надежда, что они в какой-то мере спасают наше положение. Я вспоминаю Тамару, которая говорит, что в жизни ей помогали только евреи. Работал я вчера около часу, и мои партнеры были благодарны мне. Генерал Завеса Аркадий сказал, что я забил всех. Ну, дай-то Бог! Концертмейстер Мэри так наложила в штаны, что вместо Каретникова играла мне похоронный Шопена. Ну раз, думаю, ошиблась — нет, во всех четырех вступлениях она упорно играла свою музыку, глядя в правильно записанные ноты. А радист отключал мне микрофон, думаю, сознательно, потому что я поволок шнур, прикрепленный липучкой, и прокомментировал: «Капиталистический, выдержит!» Генеральный консул сидел в первом ряду, но к нам не зашел, послал секретаря, который как-то меня проигнорировал, а может быть, я его. Как бы там ни было, рожа была жеребячья и успех огромный и радостный. Иное дело — белогвардейцы. Русский клуб, люди, родившиеся вне СССР, проблем наших не знающие, монархисты. Как-то будет с ними и что делать им. Бог с ними... Некому отчет давать. Лишь бы голос звучал, а он вчера зазвучал только на гавайском вечере, где я пел «Ой, мороз», «В тот вечер я не...» и, что больше всего поразило, «Во субботу». Казарма гудела до 5 утра. Я в рот не беру спиртного и выгляжу героем после аэрофлотовской пьянки, которая была обусловлена успехом «Пира» и словами Любимова о Дон Гуане. Вот я и праздновал победу, хотя еще рано, рано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86