И к этой неприятной для Рейха перспективе теперь добавлялся еще и худший вариант — окружение не русских войск у границы, а ударных группировок Вермахта русскими войсками. Если Сталину это удастся, то в дальнейшем о наступательных операциях можно забыть по меньшей мере на год. Раньше промышленность не сможет заметным образом восполнить столь чудовищные потери бронетанковой техники. А ведь это не только железо, это еще и подготовленные экипажи. Да и вообще, с человеческими ресурсами для пополнения потерь живой силы даже в пехотных частях у Рейха было весьма напряженно. Гальдер был близок к панике.
— Прекратить наступление?! — мрачно произнес Гитлер. — Это после того, как наши передовые части за три дня углубились на двести, а местами и на триста километров?! Сейчас существует благоприятная ситуация для прорыва «Линии Сталина» и окружения основных русских группировок, все еще сконцентрированных в местах постоянной дислокации. Сейчас открыта дорога на Москву и Ленинград. А вы предлагаете остановиться?! Вы предлагаете дать Сталину возможность отмобилизовать резервы и создать сплошную линию обороны?! Да, эти варвары, эти азиаты, столкнувшись с германской армией, познакомившись с тем, что такое современная война, с тем, что такое «Блицкриг», были сильно удивлены. Все их планы рухнули. Три дня они вообще ничего не предпринимали, они не знали, что предпринять. Но сегодня они уже очнулись и нанесли первый удар. И удар неслабый! Но мы не дадим большевикам прийти в себя!
Бросив на генералов гневный взгляд, Гитлер продолжил:
— Германская армия должна действовать быстро и жестоко! Вам это понятно?! В этом залог победы! Скорость должна ошеломить русских, а жестокость сковать их волю страхом!
— Но, мой фюрер! — робко подал голос Кейтель. — Русские контрудары действительно опасны. Надо что-то делать!
— Подтягивайте пехотные дивизии! — повышенным тоном заговорил Гитлер. — Пусть идут форсированным маршем! Еще раз повторяю — действовать быстро и жестко! Я надеюсь, что мы сможем ликвидировать эти прорывы. Но все равно стоит снизить темп продвижения танковых групп и задействовать часть их сил для отражения русского контрнаступления.
Сентябрь 1924 года. Бавария.
Камера Ландсбергской тюрьмы. Над рукописью.
«Приняв решение раздобыть новые земли в Европе, мы могли получить их в общем и целом только за счет России. В этом случае мы должны были, препоясавши чресла, двинуться по той же дороге, по которой некогда шли рыцари наших орденов. Немецкий меч должен был бы завоевать землю немецкому плугу и тем обеспечить хлеб насущный немецкой нации.
Для такой политики мы могли найти в Европе только одного союзника: Англию.
Только в союзе с Англией, прикрывающей наш тыл, мы могли бы начать новый великий германский поход.
Наше право на это было бы не менее обоснованно, нежели право наших предков. Ведь никто из наших современных пацифистов не отказывается кушать хлеб, выросший в наших восточных провинциях, несмотря на то, что первым «плугом», проходившим некогда через эти поля, был, собственно говоря, меч. Никакие жертвы не должны были показаться нам слишком большими, чтобы добиться благосклонности Англии. Мы должны были отказаться от колоний и от позиций морской державы и тем самым избавить английскую промышленность от необходимости конкуренции с нами.
Только полная ясность в этом вопросе могла привести к хорошим результатам. Мы должны были полностью отказаться от колоний и от участия в морской торговле, полностью отказаться от создания немецкого военного флота. Мы должны были полностью сконцентрировать все силы государства на создании исключительно сухопутной армии.
Этот неизменный политический завет в области внешней политики можно формулировать для немецкой нации в следующих словах:
— Никогда не миритесь с существованием двух континентальных держав в Европе! В любой попытке на границах Германии создать вторую военную державу или даже только государство, способное впоследствии стать крупной военной державой, вы должны видеть прямое нападение на Германию. Раз создается такое положение, вы не только имеете право, но вы обязаны бороться против него всеми средствами, вплоть до применения оружия. И вы не имеете права успокоиться, пока вам не удастся помешать возникновению такого государства или же пока вам не удастся его уничтожить, если оно успело уже возникнуть». Закончив писать, Рудольф Гесс положил перо. Что же, несмотря на провал недавнего мятежа, у Адольфа есть перспектива. А ненавязчивые беседы, которые давно начал вести с ним Гесс, делают его хорошим инструментом для осуществления английских планов чужими руками. Вряд ли эти болтуны, которых так едко высмеивает Адольф в начале своей книги, долго продержатся у власти. Кто же встанет во главе Германии? От Рудольфа Гесса требовалось только одно — чтобы этот человек служил Англии, даже сам того не подозревая. Именно ради этого Гесс, подкупив тюремную охрану, проводил целые дни в камере Шикльгрубера, помогая ему писать книгу. Он считался его секретарем. А еще считалось, что он записывает «Майн Кампф» под диктовку Шикльгрубера, хотя под чью диктовку это писалось, еще было вопросом.
Конечно, Шикльгрубер не любил евреев, и в Лондоне были этим недовольны, но после того как будет окончена глава, декларирующая войну против России, ему простят даже такой страшный для Запада «грех», как антисемитизм.
— Адольф, я закончил! — сказал Гесс, вставая из-за стола. Хотя это было только началом. Началом новой, еще более страшной войны, истинные организаторы которой предпочитали делать грязные дела чужими руками.
25 июня 1941 года. Шоссе Каунас—Даугавпилс.
Взгляд через командирский перископ Т-34М.
Иван, закончив разговор с командиром мотострелков, махнул рукой экипажам других восьми танков — мол, поехали дальше немцев громить. Снова взревели танковые моторы, и машины двинулись вперед. Терехов повел роту не через гребень пологого холма и не по шоссе слева от него, а через небольшую рощицу правее. Иван уже имел финский опыт и не слишком хотел увидеть залегшую немецкую пехоту на обратном скате, а еще хуже — противотанковые пушки. Точнее, увидеть он их как раз бы и не смог, они были бы в «мертвой зоне», которую экипаж танка не может не только простреливать, но и видеть. А немцы — народ сообразительный и изобретательный, любят действовать расчетливо и по-умному. А потому — мастера устраивать противотанковые засады в низинках и на обратных скатах возвышенностей.
Танки, не снижая скорость, миновали рощу, с треском срубая деревья. Да, отсюда противник явно не ждал атаки. Кто же мог додуматься, что танки могут так лихо ехать прямо через лес. Но прочная лобовая броня, листы которой сходились под острым углом, и 500-сильный дизель В-2-34 позволяли легко срубать или валить даже достаточно толстые деревья. Эта маленькая военная хитрость, основанная на технических возможностях танка, действительно преподнесла немцам сюрприз и обеспечила русским танкам успех.
Когда тридцатьчетверки выскочили из рощи, капитан Терехов увидел немецкую пехоту, численностью до батальона, спешно копающую траншеи недалеко от шоссе. Но со стороны рощи противник еще не успел организовать оборону. Возможно, там просто выставили наблюдателей, к которым два связиста пока только тянули кабель полевого телефона. Но самым неприятным было то, что немцы разворачивали батарею из четырех 88-мм зенитных орудий Flak-37, знаменитых «восемь-восемь», наряду с дивизионными орудиями, практически единственных серьезных противников для тридцатьчетверок и КВ. Такая пушка могла пробить броню любого танка и с расстояния в километр, а от опушки рощи до позиции орудий было всего метров пятьсот.
Увидев танки, немецкие артиллеристы побросали лопаты, которыми они отрывали окопы для своих орудий, и бросились к пушкам. Зенитки уже были вывешены на опорах, а их стволы развернуты в сторону шоссе.
— Рота! По орудиям! Осколочным! Огонь! — прокричал Иван по радио и затем по внутренней связи отдал команду своему экипажу: — С ходу, второе слева, огонь!
Бабахнул выстрел. Попасть на ходу из танка, несущегося по полю, было весьма сложно, и потому снаряд лег с существенным недолетом. Но осколки все же зацепили двоих немцев. Пулеметчик ожесточенно стрелял по расчету орудия из курсового пулемета. Иван взялся за пулемет, спаренный с пушкой, и принялся выпускать по суетящимся вокруг зенитки немецким солдатам длинные очереди. Ствол пушки повернулся в сторону танка и застыл, так и не выпустив почти в упор свой мощный снаряд, смертоносный для любого танка. Наводчик орудия, поймав пулю, остался сидеть на своем месте, уронив голову на грудь и истекая кровью.
Остальные тридцатьчетверки также неслись вперед, стреляя из пушек и пулеметов по немецким зениткам. Отступать было уже бесполезно. Единственной возможностью уцелеть было расстрелять расчеты орудий до того, как они успеют развернуть стволы и открыть огонь.
Но все же одна из пушек успела выстрелить. Наводчик развернул ствол не полностью, чем сэкономил драгоценные секунды. Стрелял он, соответственно, в борт самого дальнего от себя танка, особенно не целясь. К счастью экипажа, бронебойный снаряд угодил по касательной в корму. Кормовой бронелист искорежило и оторвало, ведущий каток разлетелся на куски вместе с частью трансмиссии, а разорванная гусеница тут же соскочила, раскидав в стороны поврежденные траки. Машину развернуло почти на сто восемьдесят градусов, пока механик-водитель не затормозил оставшуюся гусеницу. Потом он немного подумал и, слегка дав газу, развернул тридцатьчетверку обратно, чтобы не оставаться кормой к противнику. Из башенного люка выглянул командир танка и быстро осмотрел разбитую корму. Моторный отсек явно получил серьезные повреждения. Из разбитых радиаторов валил пар, хлестали струи горячей воды и масла.
Остальные машины сразу перенесли огонь на выстрелившую зенитку. Рядом с ней засверкали вспышки разрывов и полетели комья земли. Позицию орудия окутали клубы дыма и пыли. А далее, судя по всему, один из снарядов угодил прямо в само орудие, так как в разные стороны полетели разорванные куски металла и пара колес. Батарея была подавлена. Бой был хотя и крайне скоротечным, но трудным. Иван тяжело дышал, сердце бешено колотилось, комбинезон прилип к мокрому от пота телу. Такая встреча была неожиданной и смертельно опасной для обеих сторон. 88-мм зенитные пушки Flak-37 с их скорострельностью вполне могли бы разнести в клочья все восемь танков. От девятикилограммового бронебойного снаряда, вылетающего из ствола со скоростью 820 метров в секунду, не могла бы на расстоянии в несколько сот метров спасти никакая мыслимая для танка броня. Потому только скорость и решила исход боя.
Находившаяся ближе к шоссе немецкая пехота попряталась в свежеотрытые одиночные окопы, которые не только еще не успели соединить траншеей, но даже замаскировать. Ситуация получилась патовая. Русские танки без пехотинцев были бессильны против укрывшейся в окопах пехоты, а она была бессильна против танков.
— Леха! Что у тебя с машиной и экипажем?! Прием... — по радио вызвал Иван командира подбитого танка.
— Разнесло кормовой бронелист, разбило гусеницу и ведущее колесо. Повреждены радиаторы. Экипаж цел. Машина потеряла подвижность, но можем продолжать бой.
— Пожара в двигателе нет?
— Нет, товарищ командир, это, похоже, пар из разбитой системы охлаждения. Да еще масло из картера ручьем течет. Его, зараза, тоже пробило, как и масляный радиатор.
— Если запах гари почувствуете, сразу покидайте танк!
— Да вроде все нормальное.
— Готовьте трос, попробуем вытащить!
Ивану совсем не хотелось оставлять немцам новейший танк, да еще, возможно, ремонтопригодный. Ведь еще до войны танковые войска получили не только хорошо оснащенные ремонтные части, но и целые полевые танко-ремонтные заводы, которые, находясь в подчинении фронтов, могли быть развернуты в ближнем тылу.
— Первый взвод, прикройте, чтобы гансы сидели в своих норах как мышки. Третий взвод, выдвиньтесь чуть правее и прикройте правый флаг. По шоссе могут пожаловать гости. — Иван начал отдавать по радио команды. — Пашка, ты ближе всех к Лехе! Возьми его на буксир и тащи к роще, а затем к нашим на хутор. Олег, прикрой эвакуацию подбитой машины.
Рота начала перестраиваться. Экипаж подбитой машины выбрался из люков наружу с автоматическими карабинами АВС-36К, представлявшими собой просто укороченную версию пехотной автоматической винтовки. Со стороны немецких окопов кто-то тут же начал стрелять. Над подбитым танком засвистели пули. Точность стрельбы, конечно, была невысокой, но риск словить пулю все равно был. Однако экипаж не побоялся под огнем снять с бортов тросы и зацепить их за уцелевшие катки, так как задние буксировочные проушины были оторваны вместе с кормовым бронелистом. Три тридцатьчетверки первого взвода выдвинулись немного вперед и открыли стрельбу по позициям пехоты, чтобы заставить немцев прекратить огонь по экипажу подбитого танка.
— Командир! Одну из зениток мы раздолбали снарядом, может, три другие додавим гусеницами?! Разрешаешь?! — послышался в наушниках голос командира первого взвода.
— Молодец! Действуй! — ответил Иван.
Танки, продолжая стрелять по окопам, вновь двинулись вперед, со скрежетом подминая под себя орудия, вокруг которых валялись тела немецких зенитчиков. Теперь батарея, еще несколько минут назад представлявшая смертельную угрозу для советских танков, была уничтожена полностью. 88-мм орудия в основном состояли на вооружении частей противовоздушной обороны на территории самой Германии, прикрывая от бомбардировщиков города и промышленные объекты. Во фронтовых частях их было относительно немного, а из-за беспомощности 37-мм и даже 50-мм противотанковых пушек, «восемь-восемь» де-факто превращались в основное противотанковое орудие наряду с дивизионными пушками, при этом значительно превосходя их по эффективности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36