– Джулио, я не понимаю, на чем основывается ваша уверенность, что они из Ангкор-Вата.
– Французские художники часто рисовали весь храмовый комплекс, когда Камбоджа еще была колонией, а потом многие там фотографировали. Две статуи из найденных в грузе были засняты, так что мы уверены.
– Когда были сделаны фотографии? – спросил Брунетти.
– В восемьдесят пятом году. Группа археологов из какого-то американского университета провела там несколько месяцев, рисуя и фотографируя, но потом война придвинулась слишком близко, и им пришлось выбираться оттуда. У нас есть копии всех их работ. Так что мы абсолютно уверены насчет этих двух статуй, а две другие скорее всего оттуда же.
– Есть мысли, куда их могли везти?
– Нет. Пока нам известен только адрес оптовика в Вероне.
– Вы что-то предпринимаете?
– Двое наших наблюдают за складом в Ливорно. Там жучок на телефоне, и в веронском офисе тоже.
Хотя такая реакция на обнаружение четырех статуй показалась Брунетти необычной, он оставил это при себе.
– А как насчет оптовика? Вы что-нибудь о нем знаете?
– Нет, он для нас личность новая. На него вообще ничего нет. Даже финансисты не завели на него папку.
– И что ты думаешь?
Каррара ответил не сразу.
– Я думаю, он чист. И это, возможно, значит, что кто-нибудь заберет статуи перед доставкой груза.
– Где? Как? – спросил Брунетти и добавил: – Кто-нибудь знает, что вы вскрывали контейнеры?
– Не думаю. Мы попросили финансовую полицию закрыть таможенный склад и устроить большое представление по вскрытию груза кружев, поступившего с Филиппин. Пока они занимались этим, мы залезли в пепельницы, но закрыли контейнеры и оставили все как есть.
– А что там с кружевами?
– А, обычное дело. Вдвое больше, чем задекларировано, так что они все конфисковали и теперь пытаются подсчитать, на сколько их оштрафовать.
– А пепельницы?
– А они еще на таможне.
– И что вы собираетесь предпринять?
– Я не веду это дело, Гвидо. За него взялось миланское отделение. Я поговорил с коллегой, принявшим дело, и он сказал, что хочет забрать тех, кто явится за статуями.
– А ты?
– Я бы позволил им вывезти груз и попробовал проследить за ними.
– А если они возьмут только статуи? – поинтересовался Брунетти.
– У нас на складе круглосуточно дежурит группа, так что мы их не пропустим. Кроме того, те, кого пошлют за статуями, скорее всего люди маленькие – знают только, куда доставить, так что нет никакого смысла их арестовывать.
Наконец Брунетти спросил:
– Джулио, а не слишком ли вы мудрите с этими четырьмя статуями? И ты еще не сказал, как это связано с Семенцато.
– Мы сами тоже не очень-то понимаем, но тот человек, который нам позвонил, сказал, что люди в Венеции – он подразумевал полицию, Гвидо, – могут этим заинтересоваться. – Прежде чем Брунетти успел его перебить, Каррара продолжил: – Он не стал объяснять, что это значит, но зато сказал, что будут еще грузы. Этот лишь один из многих.
– И все с Дальнего Востока? – спросил Брунетти.
– Он не сказал.
– И что, здесь большой рынок для таких вещей?
– Не здесь, не в Италии, но в Германии – несомненно, и довольно легко доставить предметы туда, если уж они прибыли в Италию.
Ни один итальянец не взял бы на себя труд спрашивать, почему груз не направляют прямо в Германию. Немцы, как всем было известно, уважали закон и считали себя обязанными ему следовать, в отличие от итальянцев, которые видели в законе нечто, что надо сперва пощупать, а потом обойти.
– Как насчет стоимости, цены? – спросил Брунетти, чувствуя себя натуральным торгашом-венецианцем.
– Небывалая, не из-за красоты статуй, но потому, что они из Ангкор-Вата.
– Их можно продать на открытом рынке? – спросил Брунетти, думая о комнате, которую отделал на третьем этаже своего палаццо синьор Ла Капра, и прикидывая, сколько может быть еще таких синьоров ла капра.
Каррара снова замолчал, обдумывая, как ответить на вопрос.
– Нет, скорее всего, нет. Но это не значит, что для них нет рынка.
– Я понял. – Мало на что рассчитывая, он все же спросил: – Джулио, а нет ли у тебя чего на человека по имени Ла Капра, Кармелло Ла Капра? Из Палермо. – Он рассказал про совпадения зарубежных поездок его и Семенцато.
После небольшой паузы Каррара ответил:
– Имя кажется смутно знакомым, но прямо сразу на ум ничего не приходит. Дай мне час-другой, я потыкаю в компьютер и посмотрю, что у нас на него есть.
Брунетти спросил из чисто профессионального любопытства:
– И много там в вашем компьютере всякого?
– Полно, – ответствовал Каррара с явной гордостью в голосе. – У нас есть списки по названию, городу, столетию, виду искусства, по художнику, технике изображения. Называешь что-то похищенное или подделанное, и мы лезем в компьютер. Преступник найдется под своим именем, или по сообщникам, или по имеющимся у него прозвищам.
– Синьор Ла Капра не из тех, кто позволит давать себе прозвища, – сообщил Брунетти.
– А, один из этих, ага? Ну, значит, должен быть в файле «Палермо», – сказал Каррара и добавил: – Весьма объемистый файл. – Он выждал секунду, чтобы дать Брунетти время оценить замечание, потом спросил: – Есть ли какой-то вид искусства, которым он интересуется, какая-то техника?
– Китайская керамика, – предположил Брунетти.
– А-а-а, – вскричал Каррара чуть ли не фальцетом, – вот откуда это имечко! Я не помню точно, что там было, но если это застряло у меня в памяти, то есть и в компьютере. Можно, я тебе перезвоню, Гвидо?
– Я был бы очень признателен, Джулио. – Потом просто из любопытства он спросил: – А не может случиться, что в Верону пошлют тебя?
– Нет, не думаю. Ребята в Милане, пожалуй, лучшие из имеющихся. Я бы поехал только в том случае, если бы оказалось, что это связано с каким-то из дел, по которым я здесь работаю.
– Ну ладно тогда. Позвони мне, если у тебя есть что-нибудь на Ла Капра. Я буду тут весь день. И спасибо, Джулио.
– Не благодари заранее, – сказал Каррара и повесил трубку прежде, чем Брунетти успел ответить.
Он позвонил синьорине Элеттре и поинтересовался, получила ли она информацию о телефонных разговорах Ла Капры и Семенцато, и с радостью узнал, что помимо переговоров между их домами и офисами, выявленных «Телекомом», она нашла еще довольно много звонков с этих номеров в зарубежные отели, где кто-то из них останавливался.
– Хотите, я принесу их вам наверх, синьор?
– Да, спасибо, синьорина.
Ожидая ее, он открыл дело Бретт и набрал номер, который был там записан. Он прослушал семь гудков, но ответа не было. Значило ли это, что она приняла его совет и покинула город, чтобы побыть в Милане? Может быть, Флавия и звонила ему, чтобы сказать об этом.
Его размышления были прерваны прибытием синьорины Элеттры, сегодня в мрачно-сером; мрачным ее наряд казался до тех пор, пока он не глянул ниже и не увидел черные чулки с умопомрачительным рисунком – в цветах, что ли, – и красные туфли с такими каблуками, какие Паола вряд ли решилась бы надеть даже в юности.
Она подошла к его столу и положила перед ним коричневый скоросшиватель.
– Я обвела те звонки, которые пересекаются, – объяснила она.
– Спасибо, синьорина. У вас осталась копия?
Она кивнула.
– Хорошо. Пожалуйста, запросите еще информацию о телефонных разговорах из антикварной лавки Франческо Мурино, на площади Санта-Мария-Формоза, и посмотрите, звонили ли ему Ла Капра или Семенцато. Я также хотел бы знать, звонил ли он кому-то из них.
– Я позволила себе позвонить в «Американ Телефон энд Телеграф» в Нью-Йорк, – сказала синьорина Элеттра, – и спросила, не проверят ли они, пользовался ли кто-нибудь из них международными телефонными картами. Ла Капра пользовался. Человек, с которым я говорила, сказал, что пришлет нам факсом список его звонков за последние два года. Может быть, я получу его сегодня попозже.
– Синьорина, вы с ним сами разговаривали? – спросил пораженный Брунетти. – По-английски? Приятель в Банке Италии, да еще и английский?
– Конечно. Американец не говорил по-итальянски, хотя и работает в международном отделе.
Должен ли Брунетти быть шокирован этим обстоятельством? Наверное, да, потому что синьорина Элеттра, очевидно, была им шокирована.
– А как вышло, что вы говорите по-английски?
– Я возглавляла отдел переводов с английского и французского в Банке Италии, Dottore.
Он выпалил, не успев сдержаться:
– И вы оттуда ушли?
– У меня не было выбора, синьор, – сказала она, потом, видя его замешательство, объяснила: – Мой шеф попросил меня перевести письмо на английский для банка в Йоханнесбурге. – Она замолчала и нагнулась, чтобы вытащить еще одну бумагу. И это все ее объяснение?
– Извините, синьорина, но, боюсь, я не понял. Он попросил вас перевести письмо в Йоханнесбург? – Она кивнула. – И вы ушли из-за этого?
Ее глаза широко раскрылись.
– Ну конечно, синьор.
Он улыбнулся.
– Боюсь, я все еще не понимаю. Почему вам пришлось уйти?
Она посмотрела на него очень пристально, как будто вдруг поняла, что он совершенно не знает итальянского. Очень отчетливо она произнесла:
– Санкции.
– Санкции? – повторил он.
– Против ЮАР, синьор. Они тогда еще действовали, так что мне ничего не оставалось, кроме как отказаться переводить письмо.
– Вы имеете в виду санкции против их правительства? – спросил он.
– Конечно, синьор. Они были объявлены ООН, разве не так?
– Да, наверное. И поэтому вы не стали работать с письмом?
– Ну, ведь нет смысла накладывать санкции, если люди не собираются их исполнять, правда? – очень логично спросила она.
– Нет, по моим представлениям, нет смысла. А что потом случилось?
– А, он повел себя очень неприятно. Объявил мне взыскание. Пожаловался совету директоров. И никто из них за меня не вступился. Все вроде были уверены, что я должна была перевести это письмо. Так что у меня был единственный выход – заявление по собственному желанию. Я не сочла возможным продолжать работать под началом таких людей.
– Да, конечно, – согласился он, наклоняя голову над папкой и обещая себе принять все меры, чтобы Паола и синьорина Элеттра никогда не встретились.
– Больше ничего, синьор? – спросила она, улыбаясь ему с надеждой, что теперь до него наконец дошло.
– Пока ничего, спасибо, синьорина.
– Я принесу факс, когда он придет из Нью-Йорка.
– Спасибо, синьорина.
Она улыбнулась и покинула кабинет. Как только Патта нашел ее?
Сомнений не осталось: Семенцато и Ла Капра в прошлом году разговаривали по меньшей мере пять раз, а то и восемь, если звонки Семенцато в разные заграничные отели в то время, когда Ла Капра находился там, были адресованы ему. Конечно, можно было утверждать – и Брунетти не сомневался, что хороший адвокат так и сделал бы, – что нет ничего особенного в том, что эти люди знали друг друга. Оба интересовались произведениями искусства. Ла Капра мог совершенно законно консультироваться с Семенцато по целому ряду вопросов: происхождение, аутентичность, цена. Брунетти просмотрел бумаги и попытался выявить связь между телефонными звонками и движением сумм на счетах, но ничего не прояснилось.
Зазвонил телефон. Он взял трубку и назвался.
– Я пыталась дозвониться тебе раньше.
Он тут же узнал голос Флавии, отметив снова, какой он низкий и как отличается от ее певческого голоса. Но это удивление не шло ни в какое сравнение с тем, что он почувствовал, услышав, что она обращается к нему на «ты».
– Я посещал кое-кого. Что там?
– Бретт. Она отказывается ехать со мной в Милан.
– Она приводит какие-то доводы?
– Она ссылается на недостаточно хорошее самочувствие, но это все упрямство. И страх. Она не хочет признавать, что опасается этих людей, но она боится.
– А ты? – спросил он, удивляясь тому, как естественно это звучит. – Ты уезжаешь?
– У меня нет выбора, – сказала Флавия, но тут же внесла поправку. – Нет, на самом деле у меня есть выбор. Я могла бы остаться, если бы захотела, но не хочу. Мои дети возвращаются домой, и мне нужно их встретить. И я должна быть во вторник в «Ла Скала» на репетиции. Я одну пропустила, но больше не собираюсь.
Он недоумевал, какое это все имеет к нему отношение, и Флавия быстро сказала ему:
– Ты не мог бы поговорить с ней? Попробовать убедить?
– Флавия, – начал он, осознавая, что впервые обращается к ней по имени, – если ты не в состоянии ее убедить, то я сомневаюсь, что в моих силах заставить ее переменить мнение. – И прежде чем она успела возразить, он добавил: – Нет, я не пытаюсь отказаться, я попробую. Но не думаю, что это сработает.
– А как насчет защиты?
– Да. Я могу откомандировать к ней в квартиру парня. – И почти не думая, исправился: – Или женщину.
Ее ответ последовал незамедлительно. И гневно.
– То, что мы решили с мужиками в койку не ложиться, не значит, что мы боимся находиться с ними в одной комнате!
Он так долго молчал, что она в конце концов спросила:
– Ну, что же ты ничего не скажешь?
– Я жду, когда ты извинишься за глупость.
Теперь уже Флавия ничего не ответила. Наконец, к его большому облегчению, она произнесла смягчившимся голосом:
– Ладно, и за резкость тоже. Я, похоже, привыкаю к возможности шпынять всех вокруг. А может, вижу везде намеки на нас с Бретт.
Закончив извинения, Флавия вернулась к тому, с чего все началось.
– Я не знаю, удастся ли убедить ее пустить кого-то в квартиру.
– Флавия, у меня нет другой возможности защитить ее. – Внезапно он услышал в трубке громкий звук, что-то напоминающее работу мощного двигателя. – Это что?
– Катер.
– Ты где?
– На Рива-дельи-Скьявони. – Она объяснила: – Я не хотела звонить тебе из дома, поэтому пошла прогуляться. – Ее голос изменился. – Я недалеко от квестуры. Тебе разрешается принимать посетителей в течение дня?
– Конечно, – рассмеялся он. – Я же начальник.
– А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.
– Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, – добавил он, внутренне улыбнувшись, – здесь тепло.
– Хорошо. Мне тебя спросить?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33