Бред – не болезненная «смысловая опухоль», которую можно удалить в одном каком-либо месте, а исказившаяся настройка самой высокой мозговой системы – аппарата творчества. В этом – великая трудность лечения.

Облава на мысль


Глава, в которой не будет ответа ни на один вопрос


Основная ткань исследования – это фантазия, в которую вплетены нити рассуждения, измерения и вычисления.
Сент-Дьёрдьи


Чем выше разум, тем сильнее склонность к сотрудничеству.
Кларк

Еще совсем недавно за отсутствием веских доказательств и точных понятий сам собою заглох шумный спор о перспективах мыслительных способностей машин. Оптимисты опирались на математику и логику (единственно возможная для научного оптимизма основа), скептики привлекали туманные, но убедительные доводы об эмоциях и вдохновении, глубинах и лабиринтах души. В прошлой главе мы уже говорили, что опознание схожести жизненных ситуаций, понимание связи вещей и явлений, людей, предметов и событий, сведение впервые встреченного к знакомой модели – это уже значительная часть мышления. Однако далеко не вся. Так называемое творческое мышление – создание нового знания, нового понимания мира – всегда прекрасный и внезапный скачок мысли через пропасть, отделявший прежнюю сумму знаний от нового понимания. Такая пропасть никогда не перекрывается цепочкой логических рассуждений, а как разум совершает этот прыжок, пока еще никому не известно. Мозг постоянно справляется с задачами, к решению которых нет строгих правил. Но в зависимости от размеров преодоленной пропасти мы то называем человека гением и талантом, то даже не замечаем, что в повседневной работе огромного количества людей встречаются крохотные, но качественно такие же прыжки к новому. Никто из творцов никогда еще не объяснил, как он сделал открытие. Говорили об озарении, интуиции, прозрении, счастливом случае. Словом, о яблоке Ньютона в разных вариантах.
Кстати, было ли яблоко? Может, яблока-то и не было? Тогда совесть исследователя мышления может оставаться спокойной: Ньютон долго решал чисто математические задачи и постепенно вывел формулу притяжения предметов друг к другу (ньютоновский закон тяготения ныне знают все школьники). А про яблоко наскоро придумал, чтобы отвязались любопытные.
Нет, яблоко было! Правда, в рукописях Ньютона не сохранилось о нем никакого упоминания. Зато есть другое – записи о долгих бесплодных попытках установить законы тяготения. Астрономы того времени давали не совсем правильные цифры наблюдений за движением планет, и у всех предположений Ньютона не сходились концы с концами. А потом наблюдения уточнились, цифры были подправлены, и одна из гипотез точно обобщила все известные факты. Момент, когда она родилась, и был, возможно, связан с падением яблока.
Сто лет назад химик Кекуле бился над неизвестной формулой одного из сложных соединений – бензола. Как упакованы атомы в его молекуле? В известное и самое распространенное соединение – цепочкой – не укладывались известные данные о химическом «характере» составляющих молекулу атомов. Стройная картина никак не компоновалась перед мысленным взором исследователя. Месяцы (!) прикидок и раздумий. Однажды он ехал в омнибусе по улицам города и увидел, как везли клетку с обезьянами. Мартышки прыгали и резвились, сцепившись обеими парами лап, переплетясь хвостами, обручем катаясь по полу клетки. Невероятная догадка обожгла Кекуле! Кольцо! Атомы в молекуле соединены в кольцо. Так было сделано одно из очень крупных в химии открытий (кольцевое соединение атомов в молекуле – свойство огромного количества природных и искусственных соединений). У истории этой есть иной вариант, носящий, впрочем, тот же характер. Будто Кекуле дремал у камина, и ему приснились змеи. Одна из них, извиваясь, ухватила себя зубами за хвост. Кекуле проснулся и кинулся к бумаге. Случайно, неожиданно, вдруг… В любой науке, во всех крупнейших открытиях.
Мучительные бесплодные раздумья – долгие поиски – внезапное оз.арение. Физик де Бройль попытался назвать пути, ведущие к успеху:
«Прозрение… является результатом неосознанной работы ума исследователя, делающего различные сопоставления и проводящего аналогии, сравнивающего различные дороги, по которым он может пойти».
Значит, работа разума – это какой-то бессознательный, слепой перебор всех подворачивающихся идей? Непохоже. Исследователи человеческого творчества часто обращаются к шахматам – этой точной игровой модели мышления с ее постоянной необходимостью найти (открыть, изобрести, придумать) новую ситуацию. О переборе всех возможных вариантов тут не может быть и речи: всей человеческой жизни не хватило бы, как показали расчеты, на полный перебор вариантов даже одной партии. Необходимость перебора стремительно привела бы к цейтноту самую быструю вычислительную машину. Человеческий мозг работает как-то иначе, на далеко не полной информации, с непостижимой проницательностью заглядывая в далекое будущее.
Пытаясь пройти дорогу обратно – от успеха к началу раздумий, – пятясь мыслью, исследователи недоуменно пожимали плечами: здесь был тупик, там дробинкой били по слону, а тут из пушки валили муху. Восстановить картину мышления не удавалось.
Математик Пуанкаре, много занимавшийся вопросами математического творчества, ничего утешительного не открыл. Новое приходит после «многих дней волевых усилий, казавшихся абсолютно бесплодными», – писал он. Лично к нему решения являлись во сне, на прогулке, на подножке омнибуса, на берегу моря. Кстати, и Ньютон решал задачи во сне. А Менделеев после многих месяцев поисков увидел во сне свою Периодическую таблицу. Список этот можно открыть Галилеем, который нашел законы колебания, бездумно любуясь качаниями люстры в Пизанском соборе. Конденсатор пара, важную часть паровой машины, Уатт придумал, проходя мимо прачечной, из окна которой валил пар, оседая капельками на холодной решетке. Сюда обязательно следует добавить открытия, в которых случай был не завершающим аккордом, а лишь толчком для раздумий. Так, Рентген случайно заметил в темной комнате, как засветился случайно оказавшийся там лист бумаги, покрытый платиносинеродистым барием, когда рядом, в стеклянной трубке под черным картоном, зажегся электрический разряд. Рентген установил: причиной явились лучи, проникшие сквозь непрозрачный картон. Тут надо вспомнить: одновременно с Рентгеном занимался похожими исследованиями и наблюдал то же явление, не догадавшись о его природе, некто Ленард, способный физик, впоследствии ставший активным сотрудником фашизма во имя всепоглощающей зависти. Ленард яростно, ничем не брезгуя, пробивался к руководству фашизированной наукой, чтобы получить возможность переименовать лучи. Построенная на фанатизме, лжи и страхе, нацистская партия обывателей щедро платила всем примыкавшим утолением их вожделений. На недолгое время торжества Третьего рейха лучи Рентгена стали именоваться в учебниках лучами Ленарда. История уже почти забыла об этом жалком притязании, а нам очень важно – почему же, в самом деле, прошел Ленард мимо этого открытия? Ведь оно уже висело в воздухе! Как и многие другие идеи, которые крутятся вокруг любых проблем, но озаряют лишь одного. (Сатирик Лец писал: мысли, как блохи, перескакивают с одной головы на другую. Но не всех кусают.)
Так вот, Рентген, увидев свечение, смог догадаться, увидеть, объяснить, а Ленард не замечал явное. Рентген был подготовлен к открытию. Подготовленность, дарящая способность увидеть и осознать, – не является ли она следствием того, что мышление уже выработало ряд идей – прогнозов относительно возможных будущих наблюдений, и случай послужил лишь проявителем для пленки, уже имевшей изображение? Это поставило бы открытия, где случай был завязкой, в тот же (более длинный) ряд, где случай завершал раздумья.
Каждый замечает то, что уже в состоянии узнать. Так, итальянцы издавна говорят: «Данте дает каждому то, что тот может взять».


НАУКА ИМЕНИ АРХИМЕДА

Необходимость или случайность? Цепь выкладок и расчетов или необъяснимое просветление? Жгучая потребность раскрыть законы мышления рождала предположения не столь разумные, сколько романтические. Вот пример одного из них: «Изобретатель не знает ни благоразумия, ни предусмотрительности, ни их младшей сестры – медлительности. Он сразу бросается на неисследованную область и этим самым актом побеждает ее… И тогда рождается новое творение».
Надо сказать, что на таком приблизительно уровне находилась наука о мышлении до самого конца прошлого века. Оставаясь в ведении философов, она была темой умозрительных рассуждений, а не точных экспериментов, которые (и единственно они) могли вскрыть этот вполне материальный процесс, наверняка имеющий познаваемую механику.
У колыбели науки о мышлении некогда оказались кошки. Оторвав от ловли мышей, ночных концертов и перебегания дороги, их рассадили по ящикам, предложив самостоятельно изыскать способ освобождения. Его надо было усмотреть: внутри висела веревочная петля, потянув за которую можно открыть дверцу. Иногда это был рычаг – нажатие на него открывало ящик.
Стремясь выйти из заключения, кошки беспокойно метались от стенки к стенке, царапали и кусали проволочные прутья решетки, пытались протиснуться в любое отверстие. Случайно потянув петлю или нажав рычаг, они выходили на свободу.
Поиск хаотичными попытками был назван методом проб и ошибок – это самый элементарный вид мышления. Людям он вовсе не чужд. Каждая из проб дарит знание элементарное, но необходимое: это отпадает, двигаемся дальше, что там под рукой следующее. Известны изобретатели, вся жизнь которых ушла на поиск методом проб и ошибок.
Так, в тридцатых годах прошлого века некий Гудийр заинтересовался смолой, которую привозили из Перу. Американцы смешивали смолу (ее называли резиной) со скипидаром и сажей, раскатывали и наносили на материю, сообщая последней непромокаемость. Изготавливались палатки, крыши фургонов, обувь. Но на второе лето резина превращалась в жидкое зловонное, месиво. Гудийр взялся сообщить резине прочность и долговечность, не отнимая эластичности и уничтожив липкость. Биографы писали впоследствии: этот человек не имел права на успех. Он смешивал с сырой резиной все подряд.
Соль, сахар, перец, песок, касторку. Потом с помощью скалки для теста изготавливал тонкую пленку и проверял ее качества. Он считал, что в конце концов переберет все вещества. Сыр, чернила, суп, магнезию, краску. Он часто голодал, среди сочувствующих прослыл сумасшедшим. Мышьяк, масло, глицерин, сода, известь, ему никто не мог помочь, химия органических веществ была еще в пеленках. Этот метод – слепой, упрямый, случай.-ный поиск. Так бьется о стены клетки птица и бегает в поисках выхода попавший за решетку зверь. Однажды Гудийр заметил, что оставленный у раскаленной печки кусок резины обуглился и почернел, но края его (полоска в несколько миллиметров шириной) были блестящи, не липки и эластичны. Странно! Ведь обычно смола таяла при очень высокой температуре, – оказывается, ее надо (надо было!) провести через гибель для получения новых свойств. Так был изобретен сегодняшний способ вулканизации резины длиннейшим путем проб и ошибок.
Метод проб и ошибок легко обнаружить и сегодня в мышлении всех, кто пытается приручить плазму, победить рак и шизофрению, отыскать свежее слово, создать новую конструкцию. Это естественный путь первого подступа к неизвестному.
Но еще в самых первых экспериментах с кошками несколько подопытных продемонстрировали совершенно иной вид мышления: после нескольких неудачных проб и паузы они вдруг дергали лапой петлю. Что это было: гениальное усмотрение связи петля – дверца или такая же случайность?
Исследователи переключились на более развитых обезьян. Чтобы достать банан или яркую игрушку, обезьяне требовалось немногое: догадаться сложить, всунуть одну в другую две палки, или поставить друг на друга три ящика, или понять, что веревка, на которой подвешена корзина с едой, зацеплена за сучок. Многие из обезьян угадывали связь этих предметов и победно демонстрировали свой разум. Порой требовалось узнать почти знакомую ситуацию: так, обезьяна Рафаэль, уже умевшая гасить огонь водой (она то пользовалась кружкой, то набирала воду в рот), вдруг очутилась на плоту среди целого озера воды. Ей надо было лишь догадаться, что это та же вода, которая раньше текла из крана. Такое узнавание, усмотрение связи между предметами – более высокий метод мышления. Психологам очевидно сегодня, что дело теперь не за ними, а за нейрофизиологами, которые найдут (сочинят, а потом проверят достоверность) способы связи нейронов, формирующих в мозгу живых существ образы, модели встречаемых явлений и предметов окружающего мира. Мозг, создав модель, мысленный образ вновь встреченного, сопоставляет его с архивными данными – для узнавания. И какие-то детали совершенно других образов могут подсказать тогда новое решение или блистательную идею. Здесь-то мы и встречаемся с ньютоновым яблоком случая.
Но когда архив известного исчерпан, мозг, не останавливаясь, переходит к самой высокой и невероятной своей способности: создает образы событий, предметов и явлений, ранее неизвестных ему. Чем это отличается от фантазирования, мечтания, бреда? Возможно, лишь тем, что возникшие идеи и образы, как правило, немедленно, еще не попадая в сознание, проверяются какими-то неведомыми механизмами на право существования, на правдоподобие, на честь подвергнуться детальному сознательному анализу.
Наполеон поразительно точно говорил о необходимо возникающем в голове каждого полководца чисто шахматном разнообразии комбинаций, а затем представляется решающий момент, вспыхивает некая духовная искра – это сделан выбор из множества моделей-идей.
Великолепно выразил это необыкновенной чуткости и глубины писатель де Сент-Экзюпери:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38