Очертания висящего тела больше напоминали того Рашкина, которого целую вечность назад она встретила на площади перед собором.
Взгляд Изабель на секунду задержался на одной из страшных ран, и она была вынуждена отвернуться. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать рвотные позывы. Стараясь больше не смотреть на труп, она отыскала взглядом Джона. Он по-прежнему стоял у двери и снова заткнул пистолет за пояс.
– Это ведь... правда? – тихо спросила Изабель и сама удивилась, насколько спокойно звучал ее голос. – Это действительно произошло?
Джон медленно кивнул:
– Только мы не знаем, когда это случилось. – Изабель окинула его озадаченным взглядом:
– Что значит когда?
– Он так же изменился, как и ты, – пояснил Джон, кивком головы указывая на труп. – Он моложе, намного моложе того Рашкина, которого мы оставили в Катакомбах.
Изабель согласно кивнула. Она чувствовала то же самое.
– И что это означает?
Джон пожал плечами, и в этот момент из дальнего конца студии раздался знакомый голос:
– А это означает, что создателю никогда не стоит рисковать и писать автопортрет, особенно если у него такой характер, какой был у нашего общего знакомого, висящего в данный момент на стене. Кто знает, что может появиться вследствие такого эксперимента?
Они резко повернулись на голос, и Изабель решила, что окончательно лишилась рассудка. Навстречу шел Рашкин, тот самый усталый и постаревший Рашкин, которого они видели в Катакомбах. Джон потянулся за пистолетом, но Рашкин оказался проворнее. Он поднял оружие и поверх ствола уставился на Джона.
– Так-так-так, – произнес он, покачивая головой. Джон помедлил, но всё же опустил руку.
– Так ты, – начала говорить Изабель, но остановилась; после внезапного появления нового действующего лица к ее тошноте прибавилось еще и головокружение. – Так ты один из ньюменов Рашкина?
Рашкин покачал головой:
– Теперь уже нет. Я и есть Рашкин и стал им очень много лет назад.
XVII
В продолжение всего рассказа Роланды Дэвис сидел повернувшись вполоборота, чтобы одновременно видеть собеседницу и наблюдать за улицей.
– Давайте внесем ясность, – сказал он. – Этот Винсент Рашкин, о котором вы рассказали, и есть тот самый Рашкин?
Роланда без промедления кивнула, и Дэвис задумался. Нельзя жить в городе и не знать самого выдающегося художника. Но нигде не было его портретов. Насколько было известно Дэвису, ни один человек не встречал его в течение последних двадцати или двадцати пяти лет. Полицейский считал, что художник давно умер.
– Как вы узнали, что это именно он? – спросил Дэвис.
– Простите? – не поняла Роланда.
И почему люди всегда извиняются, если чего-то недослышали или не поняли?
– Никто не видел его долгие годы, – пояснил он. – По крайней мере, насколько мне известно нигде нет его фотографий. Как же вы можете утверждать, что именно Винсент Рашкин похитил ваших друзей, а не кто-либо другой, назвавшийся его именем?
Роланда озадаченно взглянула на него, а потом воскликнула:
– Да какая разница! Людей до сих пор удерживают в этом здании против их воли.
С заднего сиденья раздался голос Козетты.
– Это Рашкин.
Оба собеседника недоуменно обернулись, и она добавила:
– Достаточно посмотреть на него, чтобы убедиться. Ни одно существо не может содержать в своем теле столько тьмы и при этом выдавать себя за человека.
Дэвис кивнул, но его молчаливое согласие относилось скорее к предыдущему замечанию Роланды, чем к любопытным доводам Козетты.
– Неужели ни одна из вас не знает, где мы находимся? – спросил он.
Роланда и Козетта отрицательно покачали головой, и Дэвис снова выглянул в окно, пытаясь узнать хоть одно здание. Он уже готов был отказаться от своих попыток, как вдруг высокое строение со множеством труб, торчащих из крыши, показалось ему знакомым. Через секунду он вспомнил название заброшенной фабрики, еще через секунду без труда мысленно представил ее на плане города. Дэвис достал из гнезда микрофон, передал в участок свои координаты и попросил прислать подкрепление. Дождавшись подтверждения от дежурного сержанта, он вставил микрофон на место и откинулся на спинку сиденья.
– И что дальше? – спросила Роланда, поняв, что детектив не собирается ничего предпринимать.
– Мы ничего не можем сделать, пока не прибудет подкрепление.
– Но люди к тому времени могут погибнуть!
– Послушайте, леди... Роланда, я должен следовать определенным инструкциям.
– А я не должна, – заявила Козетта.
Прежде чем они успели сказать хоть слово, она распахнула дверцу машины и вышла на темную улицу. Роланда и Дэвис увидели, как девочка метнулась к опрокинутой автобусной остановке. Некоторое время она наблюдала за зданием, сидя на корточках на том самом месте, где несколько часов назад произошла встреча с помощниками Рашкина Биттервидом и Скарой. Наконец Козетта решилась пересечь улицу, и тогда Роланда открыла дверь со своей стороны.
– Нет, постойте, – сказал Дэвис, удерживая ее за руку. – Не можем же мы все бросаться как сумасшедшие...
Роланда вырвалась из его рук.
– Поступайте как хотите, – сказала она. – Но не пытайтесь учить меня жизни, договорились?
Роланда вышла на тротуар и поспешила вслед за Козеттой. Дэвис от досады стукнул кулаком по приборной панели.
– Проклятие, – пробормотал он.
После чего наклонился и вытащил из-под сиденья пистолет. Выйдя из машины, он прислушался, но в ночной тишине не было слышно завывания полицейских сирен. Дэвис вздохнул и подождал еще минуту, а потом, в нарушение всех правил, отправился в заброшенный дом вслед за Роландой и Козеттой.
XVIII
Изабель разглядывала ньюмена Рашкина, это существо, которое художник имел глупость вызвать из прошлого при помощи автопортрета, и пыталась понять, кто именно находится перед ней. Она уже сомневалась, встречала ли когда-нибудь настоящего Рашкина. А если бы встретила, то смогла бы заметить разницу или нет? Того Рашкина, который стоял в студии и угрожал им пистолетом, она прекрасно помнила и знала. Она помнила черты его лица, голос, выражение глаз. Он держался с тем же высокомерием и, как она вскоре поняла, так же, как и Рашкин, которого она помнила, с удовольствием слушал самого себя. Изабель не могла относиться к нему иначе, как к своему бывшему учителю.
Рашкин же в свою очередь был крайне заинтригован присутствием Джона. Изабель сначала удивилась этому, но потом поняла, что этот Рашкин считает, что убил Джона.
– Должен признаться в своем любопытстве, – сказал он. – Как тебе удалось уцелеть?
Прежде чем ответить, Джон взглядом предупредил Изабель, чтобы она молчала. Рашкин ничего не знал об умении Барбары вызывать ньюменов, и этот секрет не стоило раскрывать, иначе она стала бы очередной жертвой его домогательств.
– В этом нет ничего таинственного, – заговорил Джон. – Мы предвидели, что рано или поздно случится что-либо подобное, поэтому Изабель пришлось сделать копию моей картины, но так, чтобы дверь в иной мир приоткрылась лишь чуть-чуть – только чтобы ты почувствовал вкус этого мира, но не больше.
Рашкин наградил их полным восхищения взглядом, от чего Изабель захотелось спрятаться под ковер, подальше от его глаз.
– Вот это действительно умный ход, – произнес он.
Джон ответил кивком на комплимент, а затем поднял руку и показал на висевший позади них труп. Указательный палец Рашкина дрогнул на спусковом крючке, но, поняв безобидность жеста Джона, он успокоился.
– Когда ты его убил? – спросил Джон.
– Видите ли, мы не сошлись во мнениях по поводу моего существования – в нем взыграла совесть. – Улыбка, тронувшая его губы, была не менее злобной, чем у Скары. – Но теперь это не имеет значения, вы не находите? Всё произошло так давно, что сейчас наши споры никому не интересны.
– Как ты можешь так говорить? – возмутилась Изабель.
– Фактически, – продолжил Рашкин, – я теперь единственный Рашкин. Единственный, с кем вам приходилось встречаться.
– Я тебе не верю, – возразила Изабель. – Мы знаем, что ньюмены не могут причинить вред создателю.
– Но только не здесь, – сказал Рашкин. – Не в снах создателя.
Изабель замолчала. Он прав. Иначе зачем бы они с Джоном оказались в студии?
– Значит, ты заманил его сюда, а потом просто убил, – сказала она наконец.
Обвинение далось ей не без труда, ведь она тоже участвовала в подобной попытке. Разница состояла только в том, что тот Рашкин, которого она собиралась убить, был действительно виновен в ужасных злодеяниях.
Рашкин покачал головой:
– Нет, это я последовал за ним. Но, учитывая конечный результат, это не имеет значения.
– А как же все те картины? Ведь они создавались при мне?
В глазах Рашкина вспыхнул гнев.
– Талант в большей степени был присущ мне, а не ему. Я, по крайней мере, имел смелость его использовать.
«Но не демонстрировать», – мысленно добавила Изабель. Надо отдать должное этому существу – оно действительно обладало талантом. Оно создавало потрясающие картины, но не было настолько самоуверенным, чтобы отдать их на суд академических кругов, ведь кто-то из ценителей мог разоблачить обман. Единственными зрителями оставались незадачливые ученики, вроде нее самой, слишком благоговейно воспринимавшие присутствие великого мастера, чтобы о чем-либо спрашивать. И кроме того, возникал вопрос о ньюменах.
Изабель снова задумалась. Ведь ньюмены не могут вызывать себе подобных. Тогда кто же создал картины-переходы для Биттервида и Скары?
– Ты лжешь, – сказала она. – Ты не мог вызвать Биттервида, поскольку ньюмены не могут быть создателями.
– Почему ты так решила? – рассмеялся Рашкин.
– Потому...
Изабель повернулась к Джону за помощью, но тот так сосредоточенно следил за Рашкиным, что не заметил ее взгляда.
– Ты знаешь только то, что я счел нужным тебе рассказать, – пояснил Рашкин. – И ни капли больше.
– Тогда ответь мне еще на один вопрос, – заговорил Джон. – Существа вроде нас не меняются со временем. Мы постоянно сохраняем тот вид, в котором изобразил нас создатель, пока кто-нибудь не повредит наше полотно или нас самих.
– Ну и что из этого?
– Почему ты питаешься нами? Почему твоя внешность меняется?
– Я бы мог сказать, что мне это просто нравится, – с улыбкой произнес Рашкин.
Изабель почувствовала, как напряглись все мышцы в теле Джона. Ей хотелось попросить его не поддаваться на провокации Рашкина, но она только пододвинулась поближе к своему другу.
– Но дело обстоит иначе, – продолжал Рашкин. – Как только я занял место своего создателя, я утратил связь с прошлым. У меня не было другой возможности выжить, кроме как питаясь тем, что Изабель так остроумно назвала ньюменами.
От звучавшего в его голосе пренебрежения Изабель едва не вышла из себя. Но, вспомнив совет, который только что хотела дать Джону, сдержалась. Надо заставить его продолжать разговор. Узнать всё, что можно. Жаль, что ей вряд ли придется воспользоваться этими знаниями.
– Я тебя не поняла, – сказала она.
– Но ты-то понял? – обратился Рашкин к Джону.
– Не уверен...
– Ньюмены не нуждаются ни в пище, ни в сне, – стал он объяснять, – поскольку все их потребности удовлетворяются через связь с прошлым. Как только я лишил жизни своего создателя, я был отрезан от прошлого и теперь вынужден поддерживать свое существование суррогатами.
– Но не теми, которых ты вызвал сам, – сказала Изабель, наконец поняв его мысль. – Ведь для того, чтобы вызвать кого-то из прошлого, требуется частица создателя, нельзя же питаться самим собой!
– Абсолютно точно.
– А где находится твоя картина-переход? – спросила Изабель.
Рашкин рассмеялся:
– Даже если она еще существует, вам не будет от нее никакой пользы. Связь с прошлым оборвалась, и теперь моя жизнь не зависит от сохранности картины.
– Да, – горько произнесла Изабель. – Теперь ты живешь за счет других.
– Всё имеет свою цену, – сказал Рашкин. – Когда я в течение долгого времени лишен питания, я становлюсь слабее, и быстрее всего это отражается на моей внешности.
– И что происходит потом? – спросил Джон. Рашкин пожал плечами:
– К счастью, до этого пока не доходило.
– Пока, – повторила Изабель.
– Да. Пока, – согласился Рашкин. – Но я верю, что мы сумеем договориться. Изабель, мои обещания остаются в силе. Помоги мне преодолеть сегодняшние трудности, и я тебя больше никогда не потревожу. Я даже верну к жизни твою подругу.
Изабель отрицательно покачала головой, и Рашкин вздохнул.
– Мои угрозы тоже остаются в силе, – сказал он. – Неужели ты позволишь Джону умереть ради тебя? Сейчас ему не помогут никакая сообразительность и никакие уловки.
– Неужели ты еще не понял? – спросила Изабель. – Тебе не удастся использовать Джона в качестве средства воздействия. Он сам не позволит мне пойти на эту сделку.
Стоящий рядом Джон молча кивнул в знак согласия.
– А как насчет остальных друзей? Тех, из плоти и крови, которые повинны лишь в знакомстве с тобой?
– Ты опоздал со своим шантажом, – сказала Изабель.
– Я говорю вполне серьезно. Первым погибнет человек по имени Алан.
– Я тоже совершенно серьезна, – ответила Изабель.
Рашкин покачал головой:
– Из тебя никогда не получится хороший игрок, Изабель. На твоем лице ясно виден страх.
– Не спорю, я очень испугана, но этот страх не имеет к тебе никакого отношения. Я боюсь неизвестности. Боюсь грядущего. Ты считаешь, что я сейчас сплю в твоей импровизированной студии, не так ли? Но ты ошибаешься. Я воспользовалась складным ножом, который ты по забывчивости оставил на столе среди других инструментов, и перерезала себе горло.
Едва ли сознавая свои действия, Изабель подняла руку и прижала ладонь к горлу ладонью, словно, невзирая на отделявшие ее от реальности пространство и время, пыталась остановить кровь из раны, нанесенной в оставленном мире.
– Этот сон будет длиться, пока я не умру, – закончила она.
Рашкин изумленно уставился на Изабель:
– Ты не могла...
– Не могла что? – переребила его Изабель. – Набраться смелости? Ты хорошо умеешь давить на людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75