Эти отшельники не казались испуганными или удивленными все земные чувства давно уже оставили их. Пост, молитва, полный покой и постоянное самосозерцание приготовили их к переходу в иной мир. Они оставались чужды всяким треволнениям жизни. Один старик-проводник мог объясняться с этими выходцами из далеких стран. Он рассказал им о цели путешествия. Монахи покачали головами и разошлись, предоставив прибывшим самим заботиться о себе.
Помещение монастыря когда-то было очень большое; часть построек полуразвалилась, часть была вырублена в скалах и носила на себе отпечаток более давних времен. Ветер гулял под сводчатыми потолками, тем не менее было приятно чувствовать себя под крышей.
Наши друзья поместились в небольшом закоулке, окруженном с трех сторон каменными выветрившимися стенами. Носильщики заняли большой проход, ведущий к главному выходу. Старец-проводник приказал заложить оконные ниши камнями. Стало теплее.
Ночью завыл сильный ветер, и когда рассвело, вокруг монастыря уже бушевала снежная буря. О выступлении в путь нечего было и думать, приходилось выжидать улучшения погоды. Однако через несколько дней стало ясно, что придется зимовать в монастыре. Съестных припасов было достаточно, но вопрос о топливе внушал большие опасения. Приходилось обречь себя на три-четыре месяца полнейшего безделья, тоски и холода.
На Рене напала полная апатия. Он часто ходил к монахам и просиживал с ними целые дни, не обменявшись, впрочем, ни одним словом, ни одним жестом. Монахи сидели вдоль стен на корточках и смотрели ничего не видящими глазами и слушали ничего не слышавшими ушами.
Рене казалось, что он мог бы остаться здесь навсегда, что лишь среди отшельников он найдет утешение в своей безысходной тоске.
Монахи начали постепенно привыкать к своим гостям. Старший пробовал даже разговаривать с Рене.
– Вы идете в Страну больших птиц, – говорил монах через проводника-переводчика. – Они летают над нашими головами… Бойтесь, чтобы они не заклевали вас!
Герье думал, что тот выражается иносказательно. Но Клэр, узнав об этом разговоре, смекнул, что дело идет об аэропланах.
Вскоре Рене Герье заболел. Его трясла лихорадка, на щеках выступил яркий румянец, волосы на лбу слиплись от пота.
– Что, старина, нездоровится? – спросил Клэр.
Вечером у Рене начался бред. Он обращался к какой-то Анжелике. Уверял, что спасет ее. Он упоминал о Куинслее, который хочет, чтобы Анжелика родила ему сто тысяч детей. Ее мозг, как и мозг ее мужа, Куинслей поставит на свой письменный стол и заставит работать как счетную машину; сердце Анжелики он отдаст какому-нибудь старцу… Герье грозился убить Куинслея. Он сбрасывал с себя меха, вскакивал, озирался безумным взглядом. Мистер Клэр укладывал его на ложе:
– Рене, что с вами? Здесь нет никакого Куинслея, а Анжелику мы спасем, я обещаю вам, не будь я Джон Клэр. Ну, вот так, успокойтесь.
Но через несколько минут Герье поднимал отяжелевшую голову и упрекал Анжелику: «Зачем вы подарили Уру брошку? Лучше бы вы дали ее мне! Вы думали, что он защитит нас, этот человек-зверь? Чарльз Чартней покорил вас своей решительностью. Ха-ха-ха! А Филиппе Мартини любил макароны…»
Мистер Клэр выказал себя не только хорошим организатором, но и хорошим медиком. Он выходил своего друга.
Вскоре он знал все. Рене рассказал ему всю историю – с того момента, как он познакомился в Париже с Куинслеем и дал уговорить себя отправиться в Долину, до знакомства с мадам Гаро и до неудачного побега.
– Подумайте только, дорогой Джон, мадам Гаро спасла мне жизнь, а сама осталась в лапах человека, преследующего ее своими домогательствами! Что я должен был чувствовать, когда впервые начал здраво мыслить после болезни? Конечно, я решил пробраться в Долину, чтобы помочь ей. Но время идет. Кто знает, что там делается? Дорогой Джон, если я умру, то умру с мыслью, что сделал, что мог.
– Не говорите, старина, о смерти, – перебил его Клэр. – Придет весна, мы возобновим поход. Теперь я хочу во что бы то ни стало побывать в Долине, и мы там будем! И вы увидите еще мадам Гаро. Вот вам моя рука. Поправляйтесь, друг, и набирайтесь сил!

ГЛАВА Х

Зима была суровой. Снегу намело много. Днем, несмотря на яркое солнце, не таяло, ночью температура падала намного ниже нуля. По временам бушевал северный ветер, налетали снежные бури.
Сегодня стемнело раньше обычного. Но хозяин кабинета не спешил зажечь свет, довольствуясь неверным светом камина. Стоя у решетки, он грел ноги. Тут же, в кресле, сидел Гри-Гри.
– Грейтесь, грейтесь, вам пришлось проделать трудный путь. Сейчас вам подадут стакан горячего грога. Это не лишне в вашем положении, – говорил мистер Чартней.
Гость протянул ноги поближе к огню.
– Были минуты, когда я думал, что упаду и не встану. Я совсем не выношу мороза.
– Еще бы, вам пришлось идти всю ночь и почти весь день.
– Как я рад, что, наконец, достиг этого дома! Ваш слуга оказался предупредительным, он устроил мне ванну и переодел во все теплое.
– Жители Высокой Долины отличаются гостеприимством, услужливостью и мягкостью, – произнес Чартней, подкидывая в камин куски угля.
– Вы довольны своей жизнью здесь? – спросил Гри-Гри.
– Конечно, мы живем здесь скромнее, я не имею такой квартиры, как в Городе, у меня нет серебра и фарфора. Роберт Куинслей не может снабжать нас так, как снабжал его отец; кроме того, население здесь быстро увеличивается… Не один вы сбежали из-под власти Макса.
– Я не мог оставаться там. Вы увезли с собой чертежи военной гусеницы, а я не мог восстановить их по памяти. Я боялся, что со мной могло случиться то, что случилось с бедным Кю.
– Да, Макс умеет расправляться с людьми, которые становятся ему поперек дороги.
– Он мог подумать, что я участвую в заговоре и потому не выдаю ему этих чертежей.
Чартней уселся в кресло рядом с Гри-Гри и закинул ногу на ногу.
– Вы правильно поступили. Конечно, вы рисковали.
– Поэтому я и выбрал путь через горы. Теперь, когда эпидемия кончилась, карантины сняты. Зато граница охраняется самым тщательным образом. Мне пришлось лезть ползком, чтобы проскользнуть мимо часовых.
– Вот так каждый день у нас появляются новые люди.
Вошел слуга с подносом, уставленным стаканами и бутылками.
– Прикажете, мистер Чартней, зажечь огонь? – спросил он.
– Нет, нет, не надо, мы посидим и в темноте.
Слуга удалился.
– Вам с ромом или с коньяком? Сахар кладите сами, по вкусу.
– Я вижу, вы ни в чем не терпите недостатка? Если разрешите, я налью себе немного рому.
– Продукты мы получаем от Макса. Мы даем ему радиоактивные вещества, в которых он нуждается, он платит нам продуктами и изделиями. Он не может жить без нас, мы – без него. Впрочем, в Высокой Долине уже построены заводы питательных веществ и сред, всевозможные мастерские; недавно открыты новые человеческие инкубатории, окончательно оборудована собственная сеть внушителей, глаз и ушей.
– Вот как! Не обошлись без внушителей?
– Здесь они нужны более чем там, внизу. Ваше население отличается спокойствием и послушанием, наше, раскрепощенное мистером Робертом, часто проявляет себя весьма бурно.
– У нас рассказывают об этом легенды, – проговорил Гри-Гри.
Мистер Чартней посмотрел через стакан на огонь в камине.
– Интересный эксперимент… Половой инстинкт пробудился, а вместе с ним и другие страсти. Здесь было одно убийство, два покушения, один поджог, четыре нападения, были и кражи. Внушители работают усиленно, но только в другом направлении, чем у вас. У вас подбадривают, у нас сдерживают и регулируют.
– Рискованный опыт.
– Менее рискованный, чем тот, который проделывает в настоящее время мистер Макс Куинслей, – сказал Чартней. – Пожалуйста, Гри-Гри, наливайте себе еще.
Слуга приоткрыл дверь и доложил:
– Мистер Мартини.
Хозяин приветствовал входящего:
– Синьор Мартини, сколько дней я вас не видел! Взгляните сюда, я зажгу свет. Видите, кого нам послала судьба?
– Гри-Гри?! – воскликнул итальянец. – Мне сегодня везет, я только что встретил Чери. Он не прельстился назначением на место Кю и предпочел перебраться в Высокую Долину.
– Садитесь, синьор Мартини, и составьте нам компанию.
– Я зашел к вам, чтобы пойти вместе в клуб обедать, но не откажусь от стаканчика.
– Синьор Мартини, как я рад вас видеть! – проговорил Гри-Гри. – Мы не виделись с вами целую вечность!
Итальянец, размешивая ложечкой грог, посмотрел на своего соседа.
– Объясните мне, почему вы один за другим оставляете Макса Куинслея?
– Ах, синьор Мартини, для этого есть основания. Даже для нас, стоящих во главе управления страной, авторитет мистера Куинслея сильно поколебался. Подумайте, такие потрясения – ужасающая смертность на маневрах, болезни, эпидемия, унесшая столько жертв… Затем он, без всякого согласия с нашей стороны, переходит к выращиванию в инкубаториях нового, дифференцированного человека. Нашей расе он ставит окончательный приговор. У многих открываются глаза на тиранический образ правления. Внушители не могут уже заглушить просыпающегося скептицизма. Нарождающаяся здесь, в Высокой Долине, жизнь вызывает у нас большие надежды.
– Вы находите эту жизнь привлекательной? – угрюмо спросил Мартини.
– Образ правления здесь резко отличается. До сих пор не слышно ни об одном таинственном приключении, которыми так полна наша жизнь. Наши люди, выращенные в инкубатории, могут развить здесь все свои силы, свои таланты…
– А также и пороки, – вставил итальянец.
– Синьор Мартини мрачно смотрит на эксперимент мистера Роберта, заметил Чартней, поправляя угли в камине.
– Мне кажется, Макс поступает более правильно, когда переходит к созданию дифференцированного человека. Он последователен в своих действиях. Мистер Роберт возвращается назад, и я не знаю, что он будет делать с людьми, выращенными в инкубаториях и лишенными их прежних добродетелей? Не лучше ли вовсе отказаться от всяких новшеств по части создания совершенной человеческой породы?
– С этим я не согласен, – проговорил Чартней. – Мистер Роберт, действительно, возвращается к первоначальной идее своего деда. Его люди здоровы, крепки, работоспособны и послушны общей идее. Они завоюют мир, но не оружием, не силой, а высотой культуры и техники, которой они обладают, благодаря руководству ученых.
Гри-Гри вскочил с кресла.
– Мистер Чартней прав, мы все воспитаны в этой вере. Если позже у нас развился дух милитаризма и сознание грубой силы, то это – вина Макса Куинслея. В Роберте мы видим продолжателя его достославного деда, которому мы поклоняемся, как святому.
– Ну, не будем спорить, будущее покажет, к чему поведут эти опыты. А теперь я предлагаю отправиться обедать. Конечно, может быть, я старый дурак и сужу слишком субъективно.
Итальянец встал, поставил на стол допитый стакан.
– Я думаю, что мы поспеем в клуб как раз вовремя, – заметил Чартней, захлопывая крышку своих больших золотых карманных часов.
Серый костюм Гри-Гри был несколько широк для него, он старательно обдергивал куртку, поправил номер на груди.
– Слуга достал это платье у кого-то из знакомых, я не знаю, удобно ли идти в нем в столовую?
Мартини засмеялся.
– У нас много дам, и все обращают внимание на внешность. Бойтесь, Гри-Гри, Высокая Долина быстро вас испортит.
– Не так это страшно, дорогой, – проговорил Чартней, надевая пальто и беря трость и шляпу. – Не так страшно. Вот мы же не испортились.
– Кто знает, – многозначительно пробурчал Мартини.
Все трое вышли из комнаты.
В воскресенье, на катке за Старыми копями, собралось много народу. Погода была восхитительна. Солнце посылало на землю тепло и свет, а мягкое дуновение ветерка говорило, что приближается весна. Горы и долины под белым снежным покровом выглядели празднично, нарядно. По льду скользила толпа людей на коньках, по снегу бегали лыжники. Здесь было много спортсменов, они показывали уменье и смелость в фигурном катании, в прыжках, в беге на скорость и дальность и в других мудреных упражнениях. Толпа зрителей, окружавшая каток с трех сторон, выражала свои восторги и одобрение громкими криками и приветствовала появление каждого нового любимца, которого знала по предыдущим состязаниям. На пригорке были устроены трибуны, а рядом с ними, во временной постройке, помещались буфет и комнаты для отдыха. Все это напоминало каток в Европе, только не хватало музыки да не было такого разнообразия костюмов и нарядов. Несколько женщин и немногочисленные военные мало нарушали общую монотонность толпы.
Двери буфета открылись и оттуда по ледяной дорожке выкатилась группа людей. Впереди летел на коньках высокий ловкий спортсмен. Он увлекал за собой стройную молодую женщину, одетую в изящный черный костюм. Это были Роберт и мадам Гаро. Публика почтительно расступалась перед ними и, вместо поклона, все поднимали кверху правую руку. Несколько позади красиво и уверенно катилась Милли. Справа от нее скользил Мей и, немного отставая, Мартини. Далее, тесно друг около друга, двигались Блэкнайт, Висконти, Чартней и Христиансен со своей белокурой супругой. Ямомото сильно отстал; его неуверенные движения выдавали, что он еще новичок в этом виде спорта. Гри-Гри и Чери бежали последними. Первый из них спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Я совершенно оправился, – ответил Чери. – Сон и аппетит возвратились. Навязчивые идеи, которые преследовали меня после смерти Кю, исчезли. А как ваши дела, дорогой Гри-Гри?
– Суровый климат Высокой и Средней Долин оказывается для нас более благоприятным, чем тот, в котором мы выросли. У нас внизу уже набухают почки, а здесь зима, и все же я доволен и счастлив, что удрал из-под власти Макса.
– Посмотрите, дорогой Гри-Гри, как люди приветствуют Роберта и как он прост в обращении со всеми! Ни тени высокомерия и надменности.
– Отец лишил его участия в правительстве, а местное население избрало его своим правителем.
– Удивляюсь, почему Макс Куинслей до сих пор терпит все то, что творится здесь?
– Неужели вы думаете, Чери, что мистеру Куинслею легко объявить войну мистеру Роберту и всем нам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62