Был в их романе какой-то надрыв, какая-то червоточина, и весь он окрашивался мрачными тонами.В Америке у Чарли были любовники, трое. Это были веселые и сильные парни. Они регулярно занимались сексом по пятницам, специально отводя для этого время и место. Слово «love» они произносили часто, но только в смысле физическом, например «make love». С ними было приятно, просто и легко.Потом они разбегались на неделю, каждый занимался своими делами, чтобы в пятницу снова встретиться, сходить в бар, а потом заняться любовью.Чарли расставалась с ними тоже легко и просто. И из них никто особенно не страдал, как ей казалось. Это свое состояние Чарли всегда считала вполне естественным и приемлемым для себя.Здесь все стало с ног на голову. Она занималась любовью намного чаще, ждала встреч, волновалась, и расставания не казались ей короткими.Что-то было во всем этом, что Чарли поначалу злило. Потом она привыкла. А потом начала понимать, что пропала. Не сразу, не вмиг, а со временем. Она уже и представить себе не могла, что это когда-то кончится.И теперь это кончилось.Чарли держалась последние минуты на каком-то автопилоте. Она все делала трезво и расчетливо. Сначала дело, а потом эмоции, но именно за эту трезвость она себя сейчас ненавидела. И ей было стыдно вдвойне. Во-первых, потому, что на родине за эту ненависть ее посчитали бы сумасшедшей, а во-вторых, она так и не решилась дать волю чувствам. Она уже не была американкой, но и не стала русской.В первые минуты Чарли решила, что настрадается вдоволь, когда окажется одна, никому не покажет своих слез. Но вот теперь она одна, а слез нет. Она не может плакать. Внутри все замерло, болезненно застыло, и не рвется наружу крик, не катится слеза.Она знала, знала, что так будет. Знала и толкала его в спину: давай решай, с кем ты? Он решил. И это его убило.Нет, не абстрактное «это» и даже не конкретно чеченцы. Она убила его.Чарли мучительно вспоминала хоть один американский фильм, в котором могла бы найти ответы на свои кричащие вопросы, – не было таких фильмов. Все, что раньше казалось ей глубоким и тонким, сейчас виделось тупым, мелким и примитивным. И даже ее любимый «Основной инстинкт» выглядел теперь только ловкой поделкой.А без ответов она не могла. Она действительно сойдет с ума, если не поймет, что ей делать дальше, как жить, быть и стоит ли дальше быть?Чарли и не подозревала, что извечными вопросами русской интеллигенции как раз и были – кто виноват? что делать? быть или не быть?Эту страну можно любить, можно ненавидеть, можно не обращать на нее внимания, но эта шестая часть света таит в себе какую-то непостижимую загадку. Всем так хочется попроще, а Россия говорит: ой, ребята, все так сложно.Так вот что это – загадочная русская душа.Чарли почувствовала ее первые признаки в себе давно, а сейчас с удивлением обнаружила, что эта душа в ней не мучает ее, а, наоборот, несет утешение, правда какое-то странное утешение. Душа подсказывала ей, что страдания – это хорошо, что человек вообще живет для страданий, а не для радости.Чарли взглянула на икону, когда-то подаренную ей Метью. Ну конечно, у Богоматери такое мученическое лицо. Вот в чем смысл. Русские любят беды, они их зовут, они их приманивают. И с этим ничего не поделаешь.Чарли упала головой на стол и расплакалась.Слезы лились легко и светло. И ей становилось легче. Ей становилось почти что хорошо.Ведь только в России говорят: поплачь, легче станет.Звякнул на столе селектор.Чарли неохотно отвлеклась от своих слез.– Госпожа Пайпс, – послышался голос Карченко, – господина Калтоева выносят. Вы не хотите… попрощаться?– Сейчас иду, – ответила Чарли. Еще пять минут назад она и не подозревала, что может произнести эти слова.А теперь сказала просто и естественно. Горе надо пить до конца. Глава 64 Шакир был весел, как бывают истерически веселы смертники. Впрочем, он не разбирался в своем веселье, да и вообще рефлексии ему были чужды и даже не известны. Какое-то чутье охотника, горца вело его по жизни. Он знал две очень простые истины: слова ничего не стоят, но приносят большие деньги. И еще: смерть решает все вопросы.Когда-то, когда из автопарка, где он работал секретарем парторганизации, увольняли водителя за проявление религиозных и националистических чувств, Шакир усвоил первую истину. Несчастного водилу он знал хорошо. Был на его свадьбе, тот нередко подвозил его домой. Они говорили о Чечне, о чеченском народе, о его страданиях. И Шакир напитывался чувством обиды за себя и своих соплеменников.Но когда готовили партсобрание, на котором ему предстояло выступить с обвинительной речью, он вдруг понял, что не сможет. Парня гнали ни за что. Тот был чудаком – на закате, что бы там ни происходило, он выходил во двор, стелил коврик и совершал намаз. Если ехал – останавливал машину, если сидел на совещании – выходил, если разгружал машину – бросал все. Шакир позвонил накануне в райком и сказал, что болен, не сможет провести собрание.Райкомовский секретарь ему не поверил. Он долго выслушивал Шакира, а потом сказал:– Ты не понимаешь, да? Это политическое дело. Это не игрушки. Тебя никто не просит стрелять в него. Ты просто встанешь и скажешь.И эти слова показались Шакиру удивительно мудрыми. Действительно, ну что такое слова – какой-то мгновенный звук. Вот они были, и вот их нет.Он выступил на собрании, он заклеймил водителя. А потом пошел к нему домой и сообщил о своем открытии – это же были просто слова, пусть тот не обижается. Когда все стало позволено, Шакир первым выбросил свой партбилет, потому что и это была просто бумажка, просто пустые слова.Сначала он возил в Нальчик цистерны с краденым бензином, потом уже за него это делали другие, а он был вторым в этом прибыльном деле. И вот тогда на трассе появился милиционер, который стал сильно досаждать бизнесу Шакира. Есть же такие идиоты. Ему пытались давать деньги, а тот упирался. Ему грозили, а он еще злее становился.И тогда Шакиру посоветовал его начальник:– Убери его.Шакир испугался. Он никого никогда в жизни не убивал.На неделю заперся на своей даче и сидел как бирюк, мучительно соображая, что же делать?Советовался со своими ребятами, но и те видели один выход – вредного милиционера надо убить.– Я не смогу, – сказал Шакир начальнику. – Я не убивал никогда.– Ну и что? Тебя никто не просит резать его ножом, отрубать голову, ты просто выстрелишь в него – и все. Ты что, боишься, что тебя поймают?Нет, этого Шакир не боялся. Что-то, впрочем, мучило его. Он не знал этому названия, но, может быть, это была совесть.– Смотри, – сказал начальник, – курицу ты убиваешь, барана убиваешь. Тебе не страшно, хотя крови много. А почему? Потому что так нужно тебе. Этого мента нужно убить, понимаешь? Нет разницы.И это тоже показалось Шакиру очень мудрым. Если нужно, то в чем дело?Он поехал ночью к посту ГАИ и выстрелил в милиционера. Потом оказалось, что убил одним выстрелом. Почему? Да потому что так надо было.Через три месяца он убил своего начальника. Тот сам научил его.Сейчас он считал, что надо убить Чарли, но уже не он будет это делать – тот американец в подземном переходе был последним. Не потому что Шакир боялся, он по-прежнему ничего не боялся. Он считал, что это уже должны делать другие. Пусть привыкают.Банкет был для него большим испытанием. Как только начались танцы, он ушел.Вот теперь они сидели вчетвером, пили коньяк и смеялись.– Знаешь анекдот? – спросил Арслан. – Чеченец приходит к русскому попу и говорит…– Э-э, кончай, – сказал Шакир. Он терпеть не мог анекдоты. Он их просто не понимал. – Анекдоты только бабы рассказывают. Ты баба, да?– Я не баба, – набычился Арслан.Он встал, снял майку и показал свои мускулы. Это действительно был серьезный аргумент. Волосатая грудь, бугры мышц и несколько шрамов.– Э-э, подумаешь, – воздел руки Махмат. – А ты так можешь?Он взял тяжелый стул за одну ножку и легко поднял его.– А ну давай, – приказал Шакир.Арслану это тоже не стоило больших усилий.– А давай на руках! Кто – кого, а?Махмату хотелось реабилитироваться после сегодняшнего позорного случая. Когда их двоих с Арданом уложила какая-то пигалица. Себе он поклялся, что зарежет ее. Но это завтра, а сегодня он чувствовал, что его соплеменники в душе посмеиваются над ним.– Давай! – закричал Арслан. – Хоть вы все против меня.Шакир налил себе еще коньяка. Ему нравились мужские игры.Махмат выдвинул на середину комнаты журнальный столик и упер локоть мощной руки в столешницу.Арслан не заставил себя ждать.Двое мужчин вцепились в руки друг друга и изо всех сил старались положить ладонь соперника.Жилы на шеях у них вздулись, лица раскраснелись, глаза налились кровью.Они громко рычали, ругались, но никто не сдавался.– Э-э, это что! – сказал Ардан, которому надоело смотреть импровизированный армрестлинг. – А если бы это был не стол, а печка. Кто бы первый сдался.Идея показалась чеченцам заманчивой. Они обожали острые ощущения.– Пошли на кухню! – закричал Арслан.– Э-э, зачем кухня? – засмеялся Шакир.Он отодвинул соплеменников от стола, щедро полил столешницу коньяком и чиркнул спичкой. Стол загорелся голубоватым пламенем.– А ну! Давай!Оба противника зарычали еще громче и с грохотом опустили локти на столешницу.Волосы на руках сгорели в мгновение. Но чеченцы не убрали рук, они кричали от боли, но давили и давили. Коньяк догорал, поэтому Шакир плеснул еще.– Давай! – закричал он. – Аллах акбар!И в этот момент в номер постучали.– Кто? – спросил Ардан, потому что был ближе всех к выходу.– Это электрик, – ответили из-за двери. – У вас что-то с проводкой. Разрешите посмотреть.И Ардан открыл дверь.Первым же ударом его сшибли с ног омоновцы и в эту же секунду ввалились в номер густой матерящейся толпой.Но все же они замешкались.Арслан успел опрокинуть на вбежавших горящий стол и бросился к пиджаку, где у него был пистолет.Махмат ловко откатился в сторону и уже палил из оружия.А те разнесли стол очередью из автомата и всадили несколько пуль в Арслана.Ардан пытался уползти, но здоровущий омоновец придавил его коленом к полу и зарычал:– Лежать, сука, лежать!И двинул прикладом о затылок.Через минуту все было кончено. В комнате стоял дым, гарь, дышать было нечем. Махмат сам поднял руки, как только у него кончились патроны. Его несколько раз пнули ногами в живот, в лицо и в пах. Он свалился как мешок, и на него тут же нацепили наручники.Омоновцы коваными ботинками кое-как затоптали тлеющий стол и вытащили чеченцев из комнаты…Чарли откинулась на спинку стула. Ну вот и все. Она этого долго ждала. Теперь все кончено. Телекамера бесстрастно фиксировала пустой номер, забитый густым дымом, в котором еле различались предметы. Теперь здесь понадобится ремонт. Но сначала она прикажет сжечь всю мебель, все ковры, все портьеры, уничтожить все, чего касались грязные руки ее врагов. Глава 65 Роман хрустел салатом, приготовленным Наташей. После секса он всегда чувствовал голод и, ничуть не смущаясь, ел. Голод, считал Роман, самое унизительное человеческое чувство, и его надо утолять при первой же возможности. Это жажду можно перетерпеть, похмелье. Только голод может вывести человека на улицу с протянутой рукой. Только голод может заставить есть человечину.И он хрустел.Наташа наблюдала за ним. В его манере поглощения салата было что-то сексуальное. Правда, когда он ел мясо, выходило еще увлекательнее.На стенной панели вызова загорелся красный индикатор и тихо, но противно запикал зуммер. Это была пожарная тревога.Современные исследования показали, что нет нужды в очень громком сигнале, так как он вводит в паническое состояние и скорее отрицательно действует на поведение людей. Лучше подобрать определенную частоту, которая разбудит и мертвого, чем сеять панику.– Роман, что это? – спросила Наташа.– Это тревога. Пожар, когда что-то горит, – сказал Роман, доедая последнее и вытирая салфеткой губы. – Скорее всего, мисс Пайпс хочет показать акционерам, как работают мои ребята.Он надел фирменный френч и педантично застегнул его на все пуговицы.– А у меня ребята что надо. Не промах. Уже все на местах согласно боевому расписанию.Он пригладил волосы.Наташа подошла к окну, и в ее памяти на всю жизнь запечатлелся момент столкновения на площади двух машин. Одна из них мгновенно вспыхнула. Из нее вывалился чернокожий и бросился открывать заклинившую дверь с другой стороны.Тот, кого старшая горничная приняла за негра, был белым. Просто все лицо его заливала кровь от удара о рулевое колесо.– Ромка, смотри, негры столкнулись, – позвала горничная жениха.Роману хватило одного взгляда, чтобы все понять. Перед отелем стояла небольшая толпа человек двадцать, и только часть ее обратила внимание на аварию. Остальные же смотрели на отель вверх и левее. Это означало только одно: там происходило нечто более страшное и захватывающее.– Наташа, это пожар! Быстро известить жильцов! Собери девок – и вперед! Без паники, только без паники…И он уже выскочил из кабинета, на ходу доставая мобильник. * * * Прозвучали последние аккорды «Аиды». Долтон и Вера Михайловна поднялись с мест и двинулись к выходу.– Я вам очень благодарна за сегодняшний вечер, – произнесла бывшая гардеробщица.– Немного же нам надо для счастья, – заметил Рэт.Если бы он знал, как немного. Вера Михайловна вспоминала свое «настоящее» счастье, когда ухитрилась занять место в метро. Если бы Рэт об этом знал, он бы принял ее за убогую.Рэт старался вести светскую беседу все это время. Очень боялся, что разочарует свою спутницу. Но Вера Михайловна была так увлечена происходящим, что все старания Рэта пропали почти даром.– Если вы так запросто достали места на спектакль в Большой, значит, не бывает затруднений и с Карнеги-холлом?– Вы издеваетесь надо мной? Я был там всего два раза, и то по большой просьбе и дабы не обижать Фрэнка.– Какого Фрэнка?– Синатру, – соврал Рэт.И снова завел разговор об одиночестве. Дескать, в свободное время он занимается своими бабочками в кабинете, но это же не заменяет человеческого общения.– Вот так целыми вечерами сижу дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39