Как каждая опера славится своим тенором, а балет – прима-балериной, как каждый музей гордится своим главным шедевром, так каждый ресторан славен своим шеф-поваром. Повар – это стиль ресторана, это имя ресторана, это его престиж.Пьетро Джерми – так звали шеф-повара одной из кухонь «Калифорнии». Национальность его угадывалась не только по имени и фамилии, но и по колоритной внешности. Большой, смуглый, тучный, как Вакх, с черными, как смоль, волосами и горящими глазами, он чем-то напоминал виртуоза в другой области, в которой итальянцы преуспели ничуть не меньше, чем в кулинарном искусстве, – он был поразительно похож на Лучано Паваротти. А его послужной список был полон не менее выдающихся титулов и имен. Премьер-министры, звезды кино, послы в разных странах, несколько престижнейших ресторанов, даже папа римский, и еще один папа, вернее, крестный отец, работой у которого Пьетро гордился не меньше, чем работой у того же Паваротти, от которого вынужден был уйти после того, как певец сел на диету. Уже то, что после работы у главаря одного семейного предприятия Пьетро остался жив, характеризовало его как выдающегося виртуоза своего дела.Но во время завтрака Пьетро спал. Зачем утруждать себя жаркой яичницы и заливкой молоком овсяных хлопьев. С этим легко справятся вторые и третьи скрипки, для этого не обязательно будить солиста.Это при условии, что завтрак пройдет без изюминки.Изюминка. Она случается примерно раз в три недели. И приятно будоражит всю гостиницу, как приятно будоражит тело внезапно прорвавшаяся ледяная струя под горячим душем. Это как плановые учения, во время которых каждый точно знает, куда бежать, на какую кнопку нажимать и какой рычаг дергать. И все весело, с задором. И так приятно порадовать выправкой старичка генерала.– В двести пятый консоме с профитролями!– Консоме с профитролями в двести пятый! Консоме с профитролями? В восемь утра? И какому идиоту это вообще могло прийти в голову?!– Какой-то идиот хочет консоме с профитролями!– Какой идиот?– Не знаю. Какой-то из двести пятого!А это значит, что прыгает в машину водитель и несется по московским улицам, нарушая все правила.А менеджер лихорадочно тычет пальцем в кнопки телефона.А бедный Пьетро Джерми спросонья никак не может нашарить трубку, дребезжащую откуда-то из-под кровати.– Алло, это Пьетро?– Что на этот раз?– Консоме с профитролями. Машина уже в пути. Продукты готовы.– Еду…Когда визжат тормоза у парадного, он уже вылезает из душа. Когда с грохотом открывается дверь лифта, он застегивает брюки. Когда звонят в дверь, он уже ловит ногой туфлю.– Возьми в шкафу запасной костюм. Кому это?– Не знаю, какому-то чудаку из двести пятого.– Ну ладно. Поехали.И опять несется по городу машина. И опять звонит менеджер, теперь уже в двести пятый, что заказ будет готов. И несется по коридорам отеля тучный Пьетро Джерми, рыкая на прислугу, как разъяренный лев на вертящихся под ногами котят.А на кухне уже все готово. Толпятся у стенки ординаторы, больной под наркозом, уже подключены все датчики. И быстро мылим руки. И пальцы в резиновые перчатки. И маску на лицо.– Скальпель!…Ах нет, это же кухня, а не операционная. Но все равно очень похоже. Один творит. Остальные подают инструменты.– Кардамон… Имбирь… На огонь… Месите… Соли… Еще соли… Огонь больше. Накройте… Все, готово!Аплодисменты. Это как маленький аттракцион. Факир был трезв, и фокус получился.И катится к лифту последняя тележка. И несут многоуважаемому Пьетро чашечку кофе с круассаном. И облегченно вздыхает менеджер.– Здравствуйте, ваши хлопья в клубничном йогурте. Не хотите посетить Большой театр? Сегодня дают «Дон Кихота».– Доброе утро. Ваша яичница с беконом, свежая рубашка и пресса.– Приветствуем вас. Заварные пирожные с клубникой для вас и для вашей дамы.– Доброе утро. Вы заказывали консоме с профитролями?– Да, я.– Ваш заказ готов. Наш шеф-повар лично передает вам привет и свои наилучшие пожелания. Рекомендуем обязательно посетить наш ресторан. Или желаете составить специальное меню на день?– Нет, спасибо.– Приятного аппетита и всего хорошего.Проводив портье, старик Пайпс сел за стол, подоткнул за воротник салфетку и снял крышку с блестящей никелированной кастрюльки. Вдохнув полной грудью ароматное облачко пара и зачерпнув горячего супа, старик улыбнулся и тихо пробормотал себе под нос:– Кажется, моя девочка все делает правильно… Глава 19 Пайпс шла на четвертый этаж. Ей надо было увидеть горничную, которая не хотела обслуживать чеченские номера. Проходя мимо открытой двери апартаментов, Чарли остановилась и заглянула. В номере шла уборка. Мягко ворчал пылесос. Девушка с сервировочным столиком пополняла запасы бара. Еще одна замшей протирала крышку кабинетного рояля. Третья занималась бельем. Все три, не отрываясь от работы, внимательно слушали четвертую, которая, удобно расположившись в кресле, затягивалась черной сигаретой, явно заимствованной из пачки бывшего постояльца.– Ну, девки, умрешь не встанешь. Приходит он ко мне и жалуется на врачей. Вот, говорит, сволочи, говорит, полста баксов отдал за лекарство. Меня, говорит, сам он проинструктировал – не перорально, не вагинально, а проктально. А я, дурак, не записал. Думал, запомню. Две недели пил. Не помогает. Наоборот, хуже. Несет и несет. Всю задницу в клочки порвал. И протягивает мне коробочку…Женщина зашлась не то в кашле, не то в хохоте.– Смо… Смо…трю, а это свечи импортные от геморроя!Общее веселье.– Как же его сюда на работу взяли? Без языка-то, – спросила та, что полировала крышку рояля.– А зачем ему язык? Он на грузовой продукты возит.Они не слышали Пайпс, во-первых, потому, что были увлечены одновременно и работой и рассказом, во-вторых, Чарли была в чулках, а пол устилал палас.– Ой, – только и сказала полировщица, наконец увидев начальницу.Пайпс решила пойти против правил и не стала выяснять, что здесь делала рассказчица. Та выскользнула за дверь так, словно ее и не было.– Никто наказан не будет, но правила есть правила. Прошу в рабочее время общаться по-английски. Тема меня не интересует. Ясно? В следующий раз – оштрафую.Девушки согласно кивнули.Дальнейший разговор велся на английском.– Среди вас есть горничная, которая обслуживает четыреста шестой, седьмой и восьмой номера? – спросила Пайпс.– Я..– Кем работали до отеля?– Учительницей.– Вас не устраивала работа? Вы не любите детей?– Меня не устраивала оплата труда.– А эта работа вас устраивает?– Нет.Ответ заставил Пайпс по-новому посмотреть на девушку. На первый взгляд обыкновенная пигалица. Только чуть заметная сеточка морщинок вокруг глаз раскрывала возраст. На ее лице не отражалось ни испуга, ни трепета подчиненного перед начальством. И это тоже понравилось Пайпс. Она любила независимых женщин. Со временем надо обратить на нее внимание. Может быть, послать ее на учебу.Единственное, что заметила Чарли, – девушка постоянно вертела в руках монетку.– Почему вы отказались убирать номера?Девушка пожала плечами.– Они наши клиенты, они постояльцы, они живут в нашем отеле. Это ваша работа.Девушка молчала. Монета в ее руках вращалась между пальцами так, что трудно было уследить – просто мелькала.– Меня рассчитают?– Вы их боитесь?.. Они доставляют вам неприятности? Для улаживания подобных инцидентов у нас есть господин Карченко. Вы обращались к нему?Девушка вдруг пробормотала что-то и, быстро обогнув Чарли, вышла из номера.– Догоните. Я не хотела ее обидеть, – досадливо взмахнула рукой Чарли, и одна из подружек бросилась вдогонку.Пайпс в ожидании девушки подошла к роялю и взяла с крышки монетку. Монетка была согнута пополам. Чарли посмотрела на оставшуюся девушку вопросительно.– Она увлекалась какой-то восточной борьбой. Не знаю названия, но ездила куда-то в Азию на соревнования. Сказала, что боится туда заходить, потому что сама их убьет, если пристанут. Она не шутила. Она не хочет в тюрьму из-за какого-то… – сказала девушка и снова включила пылесос.В этот момент Пайпс впервые за утро поняла, что проиграла один маленький раунд. Не с Ахматом, не с чеченцами вообще, а самый малюсенький. Микроскопический.– Обязательно верните ее, – еще раз сказала Чарли и вышла.Вызвала лифт. В лифте, повинуясь укоренившейся привычке, взглянула на себя в зеркало.Ничего, подумала она, бой еще не кончился, он еще даже не начинался. Правда, она уже потеряла любимого… Глава 20 Соединенные Штаты Америки. Лос-Анджелес 13 апреля 1999 года 11 часов вечера
– Алло, Москва, Мария?У Айвена хватило сил только на эти слова. Если бы ему сейчас ответили, что Марии нет дома, он бы просто потерял сознание. Но в трубке послышался тихий и низкий голос:– Ваня? Это я. Ты меня не узнал?Он молчал, наверное, минуту. Забыл даже, что переговоры с Москвой стоят бешеных денег. Он вообще обо всем забыл. И только этот голос, словно она говорила ему прямо на ухо, словно она была рядом – он даже, кажется, слышал ее дыхание, – держал его еще на этом свете.Все эти дни, весь этот год он и представить не мог, что все зашло так далеко. Да, он думал, что любит, думал, что любит сильно, но оказалось, что он вообще не знает этому названия. Наркотики, алкоголь, сон – вываренное мясо по сравнению с кровавым бифштексом, холодный снимок, а не живой человек, пластинка, а не оркестр… Нет, не так, а как-то сильнее и страшнее – но он сейчас не находил слов и даже не старался их искать. Он тонул в мягком, бархатном голосе, забыл даже дышать, чтобы не спугнуть хотя бы тень интонации. Он был счастлив, как никто и никогда на свете.– Хорошо, что ты позвонил сейчас, – говорила Мария. – Через полчаса я бы убежала на работу. У нас утро. Очень серое и скучное утро. Но теперь, кажется, выглянуло солнце.Она говорила так, словно они расстались вчера или только час назад. Она не спрашивала, почему он так долго молчал, почему не писал и не приезжал. Она рассказывала о погоде и еще о каких-то пустяках, но важнее этих пустяков не было в жизни ничего.– Я люблю тебя, – сказал он сдавленным от долгого молчания голосом.– Я знаю.– Откуда?– Я чувствую.– Ты телепат?– Нет, просто я тоже тебя люблю.– Мария. Я приеду. Я завтра же сяду на самолет и прилечу. Я больше не могу без тебя жить.– Я встречу тебя.– Нет-нет, не надо. Я вообще не хочу, чтобы ты выходила из дому.– Почему?– У вас так опасно на улице. Помнишь, когда я уезжал, снял тебя на видео?– Да.– Ты не видела, а я только вчера рассмотрел. Какие-то хулиганы избивали человека. Не выходи никуда.– Но мне надо на работу.– Ты больше не работаешь. Ты безработная.– Это плохо.– Это хорошо, потому что ты моя невеста.– А вот это правда хорошо. И все-таки на работу я схожу. Только сегодня, только на часок. Просто попрощаюсь. А завтра буду встречать тебя.– Я люблю тебя.– Я люблю тебя.– До завтра.– Да.– Подожди! Но ты не знаешь, каким рейсом я прилечу!– Это не важно. Я буду ждать тебя.Он опустил трубку так, словно боялся, что она может разбиться.Стало легко и весело. Это всегда так – когда сделаешь главное дело жизни.Сегодня он даже не притронулся к бутылке. Сегодня он был пьян и так.Снова включил видеомагнитофон и снова стал смотреть на Марию.Вот такой он увидит ее завтра. Быстрее бы.Но теперь уже взгляд сам соскользнул с фигуры любимой чуть в сторону, туда, где по подземному переходу быстро шел человек.И на этот раз Айвен рассмотрел все до конца. Подробно и страшно предстала перед ним картина убийства. С первого выстрела до последнего.Несчастный упал лицом на камень и застыл.Айвен снова поднял трубку и набрал номер ФБР. У него там был знакомый. Он хотел показать ему ужасную находку. Глава 21 Россия. Москва 14 апреля 1999 года С 8 до 9 часов утра
– Ну что, Константин? – спросил Карченко, заглядывая на место работ.Константин любовно погладил стенку:– Комар носа не подточит.Карченко сам погладил то место, над которым трудился Костя. Маленькая дырочка. Рядом на диване лежал декоративный светильник, который по замыслу умельца должен был прикрыть отверстие для ввода оптико-волоконного привода от камеры до объектива.– О насекомых… Что тоньше комариного члена? – спросил веселый техник.– Волос? – предположил Валерий.Наедине он позволял себе такие разговоры с подчиненными.Больше того, поощрял. Мог смачно выругаться и послать к такой-то матери. Это создавало у подчиненных иллюзию посвященности. Дескать, вот их грозный начальник – и тоже не лишен человеческого. Кто и когда привил нашим людям такое извращенное понятие о человечности, сейчас сказать трудно. Но факт остается фактом, и ни один Карнеги еще не дал этому сколько-нибудь внятного научного объяснения.– Струя! – победно провозгласил техник. – Струя из него.– Ладно, мудрец, давай заканчивай. И чтобы – ни гугу.Карченко оставил Костю доделывать начатое, а сам, прихватив кейс, спустился по служебной лестнице во внутренний двор, где стояла машина. Перед тем как сесть за руль, он посмотрел на сверкающие стекла отеля. Не шевельнется ли где занавеска? Все было тихо. Отель жил своей налаженной жизнью, и внешне никаких проблем не наблюдалось. Он выглядел бастионом порядочности, хороших манер и богатства. Но Карченко знал, что внутри этого респектабельного организма с самого его рождения была заложена куколка паразита. Неумолимо отсчитывалось время, когда младенец начнет просыпаться. Уже сейчас за тонкой хитиновой оболочкой шли процессы, которые он в одиночку остановить не мог. Впрочем, в его планы это и не входило. Наоборот, нужно было подождать удобного момента, когда процесс станет необратимым, и либо приручить куколку, создав соответствующий температурный режим, либо раздавить.Карченко подчиняться не любил. В Афгане над ним было много командиров. Разных. Гнили ноги в суворовских сапогах, а тыловое начальство все никак не могло взять в толк, почему солдаты на передовой нарушают форму одежды и носят снятые с убитых «духов» кроссовки. Невдомек было и снабженцам, которые огромными партиями завозили туда свиную тушенку в стеклянных банках. Это кого-то из штабных осенило: дабы бойцы меньше общались с местным населением, не продавали и не выменивали продукты, поставлять в мусульманскую страну свинину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39