С. Давстон.
Дядюшка повернулся к нему, и его безумные глаза стали еще безумнее.
– Узнал запах дыма, – объяснил юный Т.С. Давстон. – Вы только что выкурили одну. «Сноудон» – они с ментолом. У них очень узнаваемый запах.
– Молодец, – сказал дядюшка и похлопал Т.С. Давстона по плечу. – Я меняю марку каждый день, чтобы они не догадались.
– Эти, в тайной полиции? – спросил я.
– Именно. Так вот – захожу я в магазин, а двое уже там стоят. Переодетые в старушек с сумками. Стоят и смотрят, что я куплю. Они записывают все, что я делаю. И все это подшивают к делу в тайном штабе на Морнингтон-Кресент.
– Но зачем они это делают? – спросил я.
– Из-за моей работы. Разве Чарли не рассказал тебе?
– Чарли?
– Я подумал, лучше будет, если вы сами расскажете, – сказал Т.С. Давстон.
– Еще раз молодец.
Старичок провел нас на кухню. Воняла она также отвратительно, как выглядела. Вдоль всех стен были навалены мешки с мусором, и коробки, коробки, коробки – бесчисленное множество картонных коробок.
Дядюшке попалось на глаза выражение на моем лице, которое можно было бы описать как замешательство. – Ничего не выбрасываю, – сказал он. – Они шарят в моем мусорном ящике. Я их видел. Они с виду – как обыкновенные мусорщики, но меня им не провести.
Я кивнул, улыбнулся, и попытался принюхаться. В этом доме стоял странный запах. Пахло не сигаретами и не отбросами. Пахло чем-то другим. Густой, тяжелый, резкий запах. И я понял, где он раньше мне встречался. Так пахло в огромных теплицах Королевского Ботанического сада в Кью.
Дядюшка Джон Перу Джонс вынул побитое эмалированное ведро из-под набитой грязной посудой мойки, и протянул его мне. Я заглянул внутрь и энергично отступил назад.
– Это просто мясо, – сказал дядюшка.
– Это просто мясо с кусочками меха на нем.
– Против меха они не возражают. Это же не искусственные добавки.
Я взял ведро, но мне все равно было не по себе.
– Пошли, сказал дядюшка. – Сюда.
Он открыл дверь в другом конце кухни, и из нее вырвался оранжерейный запах. Он буквально подмял нас под себя. Втянул нас в себя и поглотил. У меня перехватило дыхание.
Жара валила с ног, а влажно было настолько, что все жизнеспособные поры тут же начинали выделять пот.
– Поторопитесь, – сказал дядюшка. – Нельзя, чтобы температура понижалась.
Мы торопливо прошмыгнули внутри и то, что я увидел, мягко говоря, произвело на меня впечатление.
Это была оранжерея в викторианском стиле.
Я всегда обожал викторианцев. За их искусство, за их изобретения, за созданные ими шедевры архитектуры. И хотя многие пуристы поют хвалу эпохе короля Георга за классичность стиля, лично я считаю, что в очень многих зданиях той поры чувствуется чопорность незамужних тетушек. Тогда как викторианские здания похожи на растрепанных румяных уличных девок. Они радуются тому, что они есть. Они кричат нам: «Да посмотрите на нас – ну не красотки ли?»
Викторианцы знали, что значит строить с размахом. Когда они воздвигали музеи, отели, дамбы, мосты, они зачастую перебарщивали. Если где-нибудь оставалось место для замысловатого завитка или хитрой финтифлюшки, они тут же приделывали их туда.
Что же до оранжереи дядюшки Джона Перу Джонса… если представить себе, что разъяренный защитник классицизма принялся бы тыкать викторианским стеком черного дерева в каждый замысловатый завиток или хитрую финтифлюшку, он бы выбился из сил раньше, чем дошел бы до ближайшего угла. Это была даже не румяная уличная девка, это была танцовщица из мюзик-холла перед выходом на сцену.
Она сладострастно вздымалась позади дома, оглаживая груди стеклянных куполов. Кованые украшения, всполошенно взметнувшись, неподвижно застыли и декоративные колонны увенчались набухшими капителями. Словно песнь во славу наслаждения, как писал Обри Бердсли.
И хотя оранжерея сама по себе была чудом, то, что в ней росло, удивляло еще больше. Мне уже доводилось видеть экзотические цветы в Кью. Но ничто из того, что я видел, не могло сравниться с этим. Здесь экзотика хлестала через край. Краски были слишком красочными, а понятие размера теряло значение.
Я, открыв рот, уставился на чудовищный цветок, который лениво зиял из огромного горшка. Таких цветов просто не бывает. Не может быть.
– Rafflesiaarnoldii, – сказал дядюшка. – Самый большой цветок во всем огромном мире. Привезли с Суматры, туземцы там верят, что его опыляют слоны.
Я наклонился к цветку, чтобы получше ощутить его аромат.
– Я бы этого не делал, – заметил дядюшка.
Поздно.
– Ффффууууууууууууууу! – вырвалось у меня, я отшатнулся назад, и схватился за нос свободной рукой.
– Пахнет в точности как гниющий труп, – сказал дядюшка Джон Перу Джонс. – Лучше не нюхай ничего, сначала не спросив меня.
Я сделал попытку восстановить самообладание и заявил, покривив душой:
– Не так плохо.
– Чарли сказал то же самое, – ухмыльнулся дядюшка. – А я-то думал, что у детей более тонкое обоняние.
Я помахал рукой перед носом и спросил, указывая на ближайшее растение:
– А это как называется? – Как будто мне было действительно интересно.
– А, это! – дядюшка довольно потер ручки, и любовно уставился на большие, жирные, белые цветы со множеством лепестков, словно бы в оборках. Они плавали в большой бочке на поверхности маслянистой воды. – Их называют «следы ангела».
Я вытер пот со лба. С меня уже всерьез текло. Жидкости, необходимые для жизнедеятельности моего юного организма, растрачивались попусту. Мне хотелось пить еще до того, как я сюда вошел, но сейчас я чувствовал опасную близость обезвоживания.
– Следы ангела, – повторил дядюшка. – Называются так потому, что, по преданию, ангелы, как Христос, могут ходить по воде. Но только при полной луне и только по лунной дорожке.
– А листья у них ядовитые, – сказал Т.С. Давстон.
– Исключительно ядовитые, – подтвердил дядюшка. – Попробуешь листочек – и ты среди ангелов. Только так.
– Мне кажется, я окажусь среди ангелов прямо сейчас, если не попью, – сказал я.
Дядюшка быстро оглядел меня. – Поставь ведро, – добродушно сказал он. – Вон там в углу есть кран и рядом с ним – кружка на цепочке. Ничего не трогай, и ничего не нюхай, ладно?
– Хорошо, сэр, – сказал я.
В детстве у меня был хороший запас жизненных сил, и к тому моменту мне уже удалось справиться с дифтерией, коклюшем, некрозом челюсти и бенгальской гнилью и я, разумеется, не мог допустить того, чтобы какое-то там обезвоживание вывело меня из себя. И вот, улучшив свое состояние кружкой-другой жидкости, служившей пивом праотцу Адаму, я снова почувствовал себя свежим, как огурчик. В оранжерее – самое подходящее сравнение.
– Теперь лучше? – спросил дядюшка.
– Да, спасибо, – ответил я.
– Тогда позволь показать тебе вот это.
И дядюшка указал на следующую кадку. Над темно-зелеными листьями, собранными в плоские розетки, тут и там виднелись фиолетовые цветы.
– Mandragora officinarum, –сказал он. – Легендарная мандрагора. Под землей ее корни растут в форме человеческого тела. Это та самаяведьмина трава. Использовалась во многих магических ритуалах. Говорят, что когда ее вырываешь из земли, она кричит, и если услышишь этот крик – сойдешь с ума. Как считаешь, стоит чуточку потянуть?
Я яростно закрутил головой.
– Нет, – кивнул дядюшка. – Лучше не надо, так ведь? На самом деле ее корни содержат алкалоид тропан, который, будучи принят в малых дозах, может вызывать галлюцинации и видения рая. В больших дозах, однако, она вызывает…
– Смерть, – сказал Т.С. Давстон.
– Смерть, – сказал дядюшка. – Излюбленное средство Лукреции Борджиа. Но триста лет тому назад персы использовали ее как обезболивающее при операциях.
– Они высушивали корни, – сказал Т.С. Давстон, – размалывали их и смешивали с камфарой, а потом бросали в кипящую воду. Пар надо было вдыхать. В Англию ее завезли римляне.
– Твой братец знает, о чем говорит, – заметил дядя, погладив вундеркинда по голове и затем осмотрев руку на предмет вшей.
Дядюшка Джон Перу Джонс устроил для меня настоящую экскурсию. Мне были с гордостью продемонстрированы маки. («Из которых делают опиум».) И Cannabissativa. («Конопля, прославленная битниками».) И Menispermaceae.(«Представители южноамериканского семейства логаниевых, из которого получается яд для отравления стрел, кураре».) И Lophoporawilliamsii.(«Мескаль. О дивный мескаль!»).
Я познакомился с аконитом и пустырником, беленой и чемерицей, красавкой и ложечницей, льнянкой и сон-травой. Но ничего не трогал и не нюхал.
Мне становилось ясно, что коллекция дядюшки полностью состоит из растений, которые или возносят тебя на небеса, или укладывают в гроб. Или могут сделать и то, и другое, в зависимости от дозы.
В очередной раз посмотрев на этого безумноглазого бедолагу, я попытался представить себе, сколько наркотиков из собственной коллекции он попробовал лично.
– Ну вот и все, – наконец сказал он. – Если не считать красавцев, посмотреть на которых вы, собственно, и пришли, и я покажу их вам прямо сейчас.
Я встревоженно подтянул шорты. Мои трусы, заскорузлые, как всегда, пропитались потом и, казалось, вот-вот с меня свалятся. – Все это просто невероятно, сэр, – сказал я. – Но можно вас кое о чем спросить?
Дядюшка Джон Перу Джонс кивнул головой, похожей на голубиное яйцо.
– Почему вы решили выращивать именно эти конкретные виды растений?
– Во имя Великой Цели, – сказал Т.С. Давстон.
– Во имя Великой Цели, – согласился дядюшка.
Я постарался изобразить лицом немой вопрос.
Дядюшка почесал тонкий нос длинным тонким пальцем.
– Пошли, – сказал он, – познакомишься с моими красавцами, и я все тебе расскажу.
Угол оранжереи был отгорожен грязной узорчатой скатертью. Дядюшка подошел к ней, и отбросил ее в сторону театральным жестом.
– Вуал-ля! – вскричал он.
– Чтоб меня, – сказал я, подражая известному комику Тони Хэнкоку.
На кованом железном помосте стоял старинный аквариум, а в нем – самые причудливые растения, какие мне когда-либо приходилось видеть.
Сначала я вообще не поверил, что это растения. В них было очень много от ящериц и что-то от рыб. Они были чешуйчатые, блестящие и настолько зловещие на вид, что я чуть не потерял самообладание.
Как и у всех нормальных детей, глубоко в душе у меня гнездился страх перед овощами. Я нервничал при виде капусты, и едва не писался в штаны, подумав о брюссельской ее разновидности. Заверения родителей, что в ней много железа, уже были проверены с помощью магнита и признаны враньем. Почему родители так настаивали на том, чтобы на тарелках у их детей все время горой лежали овощи, мне объяснил Билли. Овощи дешевле мяса, сказал он, а времена, как всегда, тяжелые. Когда позже жизнь у меня сложилась так, что некоторое время я водил компанию с представителями кругов, более высоких по социальному положению, я был поражен, обнаружив, что есть взрослые, которые питаются исключительно овощами. Этих типов, как я узнал, называют вегетарианцами, и, хотя у них хватает денег на то, чтобы купить мясо, они сознательноне делают этого.
Поскольку я известен своей способностью сострадать другим, я, естественно, очень жалел этих несчастных, которые, по всей видимости, страдали неким помрачением рассудка, а я не мог способствовать их выздоровлению. Но затем, применив более философский подход, я увидел и положительную сторону сего явления. В конце концов, чем больше в мире вегетарианцев, тем больше мяса остается для нас, нормальных людей.
– Красавцы мои! – вскричал дядюшка, бесцеремонно вырвав меня из потока сознания. – Неси ведро. Сейчас будем ужинать.
Я приподнял ведро и осторожно приблизился. Они были чешуйчатые, блестящие, одновременно похожие на ящериц, рыб и, несомненно, на кочанчики брюссельской капусты. Чем бы они ни были, они были живые, они трепетали, тряслись и толкались.
– Это растения, сэр? – осведомился я.
– Большей частью, – ответил дядюшка, уставясь на своих «красавцев». – В основном брюссельская капуста. Скрещенная с василиском обыкновенным.
– Химеры, – сказал Т.С. Давстон.
– Химеры, – согласился дядюшка.
– И они будут есть мясо из этого ведра?
Дядюшка Джон Перу Джонс порылся в карманах куртки, и вытащил щипцы с длинными ручками. Протянув их мне, он сказал:
– Почему бы тебе не убедиться самому?
Т.С. Давстон одобряюще кивнул. – Ну давай, счастливчик, – сказал он, – тебе повезло. Брось им пару кусочков.
Я сжал щипцы в ладони. Пот капал у меня со лба, и чувствовал я себя далеко не на седьмом небе от счастья. Но я же заплатилшиллинг, и именно за этимпришел. Я подцепил кусок мяса из ведра.
– Ближе, чем на вытянутую руку не подходи, – посоветовал дядюшка, – и береги пальцы.
Я последовал его совету, и опустил кусок мяса, зажатый в щипцах, в аквариум. Произошло примерно то же самое, как если бы я бросил дохлую овцу в пруд, населенный пираньями. «Клац-клац-клац!» Отвратительные голодные ротики, усеянные остроконечными зубками, появились буквально ниоткуда. Я отшатнулся и почувствовал, как моя нижняя челюсть едва не проломила мне обе ключицы.
– Ну как тебе? – спросил Т.С. Давстон.
– Восхитительно! – сказал я. И я действительно так считал.
Держа щипцы по очереди, мы скормили все мясо этим созданиям. Дядюшка с умилением смотрел на нас, качая головой и улыбаясь, а его безумные глаза бегали по всем углам и пальцы безостановочно шевелились.
Когда мы закончили, он сказал:
– Ну и хватит. – И задернул скатерть, служившую занавесом.
Я вернул ему щипцы.
– Большое спасибо, сэр, – сказал я. – Было просто здорово.
– Работать тоже может быть здорово, – сказал дядюшка. – Даже работать во имя Великой Цели.
– Вы собирались рассказать мне об этом.
– Может быть, в следующий раз? – сказал Т.С. Давстон. – Нам пора идти, иначе мы опоздаем в Кабс.
– В Кабс? – удивился я.
– Да, в Кабс. – И Т.С. Давстон с намеком посмотрел на меня. С явно выраженным намеком. Смысл которого, впрочем, от меня ускользнул.
– Я никуда не тороплюсь, – сказал я.
– Отлично, – обрадовался дядюшка.
Т.С. Давстон глухо застонал.
– С тобой все в порядке, Чарли?
– Да, дядюшка, да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34