После того, как я его задушил, я взял садо-мазохистский чайник. Тот, обшитый кожей и утыканный шипами, который когда-то принадлежал тетушке Чико. И этим чайником я вышиб ему мозги.
Видимо, я сильно шумел. Вертолет-педалисты ворвались в комнату и нещадно избили меня.
Судья не был расположен проявлять милосердие. Он был молод и сказал, что его отец все рассказал про меня. Его отец тоже был судьей. В свое время он упек меня за решетку на пятнадцать лет.
И судья сказал, что Новый Мировой Порядок не для таких как я. И нечего тратить на таких время.
И он приговорил меня к Стулу.
Я не слишком хорошо помню сам процесс. Он был закрытым, а решение явно вынесено заранее.
В общем– то, я вообще не слишком хорошо, что происходило после того, как педалисты избили меня и втащили на вертолет.
Хотя одно я помню хорошо и сейчас запишу, потому что это важно.
Я помню, что сказал один педалист другому, когда они уселись по местам и вертолет поднялся в воздух.
– Бессмысленное убийство, – сказал один. – Просто бессмысленное.
А потом он сказал:
– Эй, Джек, смотри-ка! Я этого даже и не заметил, когда мы сюда летели.
И Джек ответил:
– Ага, деревья. Они растут так, чтобы получались буквы. Огромные зеленые буквы. Что там написано?
И другой начал читать эти буквы.
– П… – сказал он. – Л… и еще Ю…
– ПЛЮШКА, – сказал Джек. – Там написано «ПЛЮШКА».
Именно так. Плюшка. Моя собака. Он убил мою собаку, а я убил его.
Разве не справедливо?
Когда я писал ту часть про тюрьму, плохое поведение и плохого парня, которые убивает. Убивает невинного. Помните? Когда я спросил, а есть ли вообще такое – невинные люди?
Так вот, я до сих пор не знаю ответа.
* * *
Это за мной. Входит человек в черной маске и идет к рубильнику. Мне придется отложить карандаш и бумагу.
Потому что настало время моего большого ап-чхи!
Время прощаться.
Ну, то есть почти время.
Понимаете, у умирающего есть право последнего желания. Это традиция, или старый договор, или что-то такое. И нет смысла чего-то мудрить. Так что я попросил о самом простом.
Я спросил, не будет ли против правил, если я возьму с собой свою табакерку, маленькую, серебряную, в форме гробика. Так сказать, на память. И не будет ли возражений, если в последнюю секунду перед тем, как они включат рубильник, я положу на язык одну маленькую пилюлю.
Мне сказали, что возражений не будет, что все нормально.
Что же в этом плохого? Так мне сказали.
Разве это даст мне возможность улизнуть от смерти?
Или сделает бессмертным?
Итак, момент пришел. Тюремный священник договорил. Рука палача тянется к рубильнику.
Пора заканчивать.
Пора принимать таблетку.
Я знаю, что в реальном времени ее действие продлится всего секунду, а потом рубильник включат и я умру. Но для меня эта одна-единственная секунда будет вечностью. А чего можно еще просить от жизни, кроме вечности?
Не так уж много, если спросите меня.
П – пилюля.
П – праздник.
Буква «П» доставила мне в прошлом немало неприятностей. Но не на этот раз.
Нет абсолютного времени.
Нет абсолютного пространства.
Годы и годы райского блаженства.
Вечный праздник.
Глотаем.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы-ы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы– ы, вот и мы!
Вот они были мы.
Вдохнуть поглубже. И окочуриться.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34