Потому не исключено, что тот, кто нам нужен… – Он вопросительно взглянул на Ксению, на мгновение запамятовав, но та охотно подсказала:
– Понтий Пилат. В этот раз нам нужен кувшин, в котором омывал руки Понтий Пилат.
– Да, да, – кивнул Афанасьев, – кроме того, едва ли мы встретили этих двух рыбаков случайно, потому что в переплетении нитей, на которых подвешен этот мир, нет ничего случайного, а только закономерность, последовательная и безжалостная.
– Красиво заговорил, – усмехнулась Галлена. – И что же ты думаешь об этих рыбаках?
– Я не очень хорошо помню, как изображают этих людей на иконописных ликах, однако мне кажется, что они должны иметь прямое отношение и к Пилату, и к… – Женя запнулся. – Случайно они тут не оказались бы. А то, что они рыбаки – это как раз совпадает с историческими данными. К тому же, судя по сходству, они братья. Одного из них, который чуть повыше и поуже в плечах, с более светлой бородой – зовут Шимон. Симон. Это он мне сам сказал. А теперь совсем просто – рыбак с берегов Генисаретского, оно же – Тивериадское, озера, с братом, зовут Шимон! И как же именуют этого рыбака в Библии?
Ксения побледнела и растерянно посмотрела в ту сторону, где, ступая по бледно-желтому песку босыми ногами и перебирая руками сеть, шел бородатый человек не старше тридцати – тридцати пяти лет, с простецким лицом и взлохмаченными волосами.
– Да, – тихо проговорила она. – Понятно. Апостол Петр…
– То есть прототип апостола Петра, если говорить осторожнее, – заметил Афанасьев, – потому что в Библии и апокрифических текстах может быть написано совершенно иначе, чем это было на самом деле. Хотя то, что апостол Петр был распят в Риме и стал основателем римского епископата, это вроде как достаточно выверенные сведения. Гм… Кстати, а где наш основной знаток древности? Наш замечательный археолог и историк, мсье Пелисье? Ведь, если не ошибаюсь, он должен был отправиться вместе с вами.
– А он и отправился, – сказала Ксения, оглядываясь по сторонам. – Куда это он, интересно, подевался? Ведь он пошел вон в ту сторону и куда-то пропал.
И она указала направление, в котором ушел Пелисье. Все переглянулись, и в этот момент из-за бугристого валуна, который торчал в довольно отвесно поднимающемся склоне холма близ берега, буквально вывалился на них Жан-Люк Пелисье. Но что за видок у него был!.. В драной бледно-лиловой тоге, с венком на голове, натянутом аж на уши, с заплетающимися ногами и плавающе-мутным взглядом на мертвецки пьяной и глупой роже. Таким его еще не видели никогда. Жан-Люк Пелисье посмотрел сквозь остолбеневших путешественников, как смотрят через залитое дождем стекло, видя и не видя то, что за этим стеклом творится. Потом он подпрыгнул на одной ноге и несколько раз скакнул вперед и назад, загнусив под нос какой-то гимн на жуткой латыни. Кончилось тем, что Пелисье упал на песок и, упершись в землю плечами и пятками, приподнял корпус и стал вращать им, как участница соревнований по художественной гимнастике.
– Да-а-а, – сказала Ксения, – где это его угораздило? Ведь всего полтора часа отсутствовал. Ну, может быть, два. А ведь как нажрался-то, просто в лучших традициях русской школы винопития.
– Рингель, рингель, розенкранц! – завопил Пелисье, звездочкой распластавшись на песке. – Я тррре-бую… вы, месье, заблуждаетесь, говорят, что эта дама… Валера, налей цекубы! Ай, какой милый мальчик! А что это у него торчит между н-ног? Ах, это кувшин с фалернским он преданно зажал между колен, чтобы не уп-пустить?. Mademoiselle, же ву…. Пончик, дай поцелую!
– Опа! – выговорил Женя Афанасьев после минуты сосредоточенного молчания. – «Забил заряд я в пушку туго и думал: угощу я друга. Постой-ка, брат мусью!»… И кто ж тебя так угостил, милый пожиратель лягушек из городу Парижу?
– Политическая доктрина современной Франции, – вдруг суетливо заговорил Пелисье и начал пригоршнями совать себе в рот песок, – не приемлет юстиции в той степени, в которой она характерна для… А почему вы меня не слушаете? – капризно сломался его голос. – Эй, мим в первом ряду! Долой метаморфозы! Хэй, негрррр, налей вина…
Афанасьев тряхнул его за плечо, а потом он и Альдаир, переглянувшись и без слов поняв друг друга, взяли Пелисье за руки и за ноги, подтащили к кромке воды и, раскачав, бросили в воду. Сноп брызг высоко взлетел вверх. Рыбаки, тащившие сеть, обернулись. Пелисье барахтался на мелководье, забирая руками и ногами так, как будто он тонул и его утягивало в пучину метров тридцати глубиной – по меньшей мере.
– Ну и ну, – сказал Женя. – Я – мог, Колян – мог, Вася Васягин – самой собой, даже почтенный Вотан Борович – но чтобы пресловутый гурман, эстет и энциклопедист Пелисье так нажрался – да-а-а-а!!!
– А что – да? – вдруг заорал Пелисье, не переставая колотить ладонями и ступнями по воде и вздымая тучу брызг. – Ты еще не знаешь, как мы на… ррраскопках до состояния мумии! А что? Имею право! У меня мама русская, вот вам!
После этого он на четвереньках вылез из воды, отряхнулся по-собачьи, а потом принялся задирать тогу. По всей видимости, он собирался ее снять и выжать, а так как римляне не имели обыкновения носить нижнее белье…
– Так! – выдохнула Ксения и схватила Афанасьева за руку, потому что как раз в этот момент на свет божий показалась (пардон муа!) задница Пелисье, розовая и облепленная в нескольких местах песком. – Что это у него такое там? Родимое пятно? Странное оно какое-то, да и не видела я что-то у него раньше…
– Интересно, а где это ты раньше могла видеть голую задницу Пелисье? – ревниво вопросил Афанасьев, глядя на барахтавшегося на берегу Жан-Люка, пренебрегшего всеми правилами этикета.
– А мы же у Коляна в баню ходили! – ничуть не смущаясь, ответила Ксения. – У нас все по европейской системе: мужчины и женщины вместе, никакого стеснения, полное равноправие.
– Хорошенькая система, – буркнул Афанасьев. – Наверно, Колян был всеми конечностями за такую систему. А правда, что это такое на заднице у Пелисье?.. Исходя из его вида и сроков отсутствия, он напился где-то поблизости, а если судить по тоге, в которую его доброхотно завернули – напился он с римлянами. Насколько я знаю, резиденция римского прокуратора в ста километрах от этого озера, в Иерусалиме. Тут, наверно, какая-нибудь загородная вилла, а? Места-то живописные, этакие курортные.
Тут Пелисье выдал нечто еще более дикое. Ползая по берегу озера на четвереньках в чем мать родила, бравый французский археолог вдруг взбрыкнул ногами, как норовистый жеребец, и высоко подкинул свои, так сказать, объемистые чресла. И все ясно разглядели на коже Жан-Люка, в нескольких сантиметрах от копчика, надпись: PoPil. Под «ПоПил»ом честь честью красовалась эмблема в виде то ли неоперенной стрелы, то ли дротика, то ли короткого копья.
– Вот! – выдал Пелисье и принялся выжимать тогу. Кажется, купание в озере пошло ему на пользу: он несколько пришел в себя.
Афанасьев и Ксения внимательно рассматривали надпись на коже Пелисье. Судя по характерному покраснению, это было банальное тавро, клеймо, которое ставит на лошадях их владелец. Несмотря на скотское поведение Пелисье в данный момент, на коня он походил мало, так что сама собой напрашивалась мысль: те, кто пропечатал на ягодицах Жан-Люка это непонятное, по-русски звучащее словечко (словосочетание, сокращение?) был не менее пьян, чем бравый историк.
– Гм… PoPil… Что ты попил, Ванек, мы и так видим, – задумчиво проговорил Афанасьев. – Или, может, это набранное латиницей словечко на твоей заднице – не «попил», а – «попи»? Эвфемизированное обозначение мягкого места в поздней латыни, а? Впрочем, не парьтесь, месье Пелисье. Я вчера вообще так надрался, что с борта Колумбовой каравеллы «Санта-Мария», кстати, накануне открытия Америки! – попал точнехонько сюда, в древнюю Иудею!
Пелисье тяжело переводил дух, переминаясь с ноги на ногу. Ему явно грозила опасность грохнуться навзничь и уснуть, благо пьян он был просто грандиозно.
– М-м-м, – протянул он, не сводя с Афанасьева осовелых глаз, – а… а ты тут откуда взялся? Опять… исторические парадоксы? А Ильича где потерял?
– А черт его знает. Ты лучше скажи, где ты потерял штаны, рубашку, а с ними и остатки совести? И что это за клеймо у тебя на заднице, скажи всё-таки.
Пелисье горделиво выпрямился.
– Эт-то не клеймо, это от моего нового друга… можно сказать, автограф. У меня – историческое задание. М-между прочим, я даже в анналы истории могу войти! – гневно заорал Пелисье с такой интонацией, как будто ему упорно возражали и противодействовали по всем направлениям развития его мысли. Ах, душка Пелисье!
Афанасьев вздрогнул и еще раз бросил взгляд на клеймо, которое Пелисье тотчас же прикрыл выжатой наконец тогой.
– По… Пил… – задумчиво проговорил Афанасьев. – Нас всегда выкидывает к главному фигуранту, носителю Ключа… Кажется, я знаю, как зовут нового друга Пелисье, который столь своеобразным способом выражает дружеские чувства. И что же он тебе поручил, Ваня?
Жан-Люк Пелисье хитро подмигнул и принялся рассказывать, уснащая свой рассказ столь живописными подробностями, что это ну никак не могло быть выдумкой – человеку двадцать первого века такое просто в голову не пришло бы…

2

Попав в древнюю Иудею, Пелисье прежде всего вознамерился произвести рекогносцировку местности. Проще говоря, он откололся от основного отряда, попросив обессиленных перемещением дионов покейфовать на берегу под присмотром Ксении, а сам направился осматривать окрестности и наводить мосты. Собственно, он даже не стал просить Галлену или Альдаира вложить ему в голову знание языка местного населения. По-арамейски он немного разумел, а Иудея в то время вообще была римской провинцией, так что общение могло протекать и на латинском. А латинский язык Пелисье, как историк и археолог, знал довольно прилично.
Он прошел берегом озера и, оставив чуть в стороне какую-то довольно живописную рыбацкую деревню, вышел к небольшому заливу с поэтическими берегами и садом на противоположном берегу. В глубине сада он увидел особняк, построенный в стиле древнеримских вилл. Били фонтаны, аккуратно рассаженные в особом композиционном порядке цветы создавали впечатление строгой гармонии и яркой, цветущей красоты. На берегу располагалось несколько статуй, поставленных вдоль дороги для катания на лошадях или носилках (такая дорога – традиционная деталь римских загородных вилл). Статуи отражались в воде, легкий ветерок колыхал поверхность озера, в воздухе разливался терпкий аромат молодой клейкой зелени, к которому примешивались далекие запахи жареного мяса и специй. По всему было видно, что хозяева виллы выдвинулись пообедать на природе, вне дома, что способствует улучшению аппетита.
Вокруг залива шла обходная дорога, но Пелисье решил не пользоваться ею, а срезать путь. Он скинул с себя одежду и обувь, связав ее в тюк, вошел в воду и поплыл, придерживая свои вещи одной рукой над поверхностью воды, а второй неспешно гребя. Вода была чистой, прохладной, очень мягкой и приятной для тела, и Пелисье не сразу захотелось вылезать из озера. Прошло не менее получаса, прежде чем он выбрался на противоположный берег и, перемахнув через белокаменный парапет близ роскошной мансарды, вышел на дорогу. Он огляделся по сторонам, и тут раздался приближающийся цокот копыт. Пелисье увидел бешено несущегося во весь опор всадника, который вцепился обеими руками в шею лошади, отчаянно болтался на крупе понесшего животного, пытаясь удержаться… Перед Пелисье мелькнуло искаженное ужасом лицо.
– А-а-а-а!!!
Если бы при незадачливом всаднике были стремена, вне всякого сомнения, он имел бы шансы удержаться на лошади, которой неизвестно что взбрело в голову. К примеру, в американском фильме «Гладиатор» с Раскелом Кроу в главной роли римляне очень даже бодро ездили на лошадях в амуниции и со стременами. Но в том-то всё и дело, что в Римской империи образца первого века нашей эры НЕ БЫЛО и не могло быть стремян!.. Они появились позже, уже после покорения римлян гуннами, готами и прочими варварами. Так что всадник, на которого натолкнулся Пелисье, ну никак не мог воспользоваться этими самыми стременами, в результате чего на полном скаку слетел с лошади, ударился головой о статую, перелетел через парапет и свалился в озеро, где без промедлений утонул. Не помогло даже то, что Пелисье нырнул за ним. Место, куда упал незадачливый укротитель бешеного жеребца, оказалось довольно глубоким, но, верно, там были какие-то подводные течения, так что Пелисье не сумел найти даже тела бедного римлянина.
«Хорошенькое начало путешествия, – подумал Жан-Люк, содрогаясь в приступе тихой паники, – не успел попасть на место, как уже пожинает урожай трупов!.. Черт знает что такое! А этот проклятый конь, как нарочно, тут же встал. Угробил хозяина и остановился, скотина проклятая. А что? Может, он мне сгодится? – мелькнуло в голове у бережливого француза. – Утопленничку всё равно он уже ни к чему, а средство передвижения в пределах здешних мест, где с общественным транспортом туго, – куда как кстати».
Вопреки своему недавнему поведению, конь проявил устойчивое стремление к общению, незлобивость и толерантность. Он косил на Пелисье лиловым глазом и никуда не убегал. Пелисье похлопал его по боку, и конь тихонько всхрапнул. Видно было, что он проделал большой путь: бока взмылены и ходят ходуном, ноги в пыли и дрожат от напряжения… К седлу была приторочена какая-то сумка, и любопытный Пелисье, не сумев спасти ее законного хозяина, проявил желание ознакомиться с ее содержимым. Внутри оказались: мешочек с парой десятков аурей, золотых монет римской чеканки; фляга с вином, которое не замедлил продегустировать Пелисье; пергамент из козлиной кожи, на котором было написано несколько слов по-латински, но так неразборчиво, что Жан-Люк ничего и не понял.
Впрочем, при некоторой затрате времени он и сумел бы перевести то, что было написано в пергаменте, однако этого времени у него не оказалось, что выяснилось уже через минуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45