– Повесить колдунов! – стали орать матросы.
– Утопить!
– Ядро на шею – и за борт! – Вышел боцман Аранда и рявкнул:
– А ну, марш в кубрик! Кому сказал!
Обычно зычный голос боцмана Аранды действовал на этих типов достаточно, чтобы они с ворчанием убрались с верхней палубы. Но оказалось, что на этот раз всё серьезнее. Между тем боцман орал:
– Что встали, стадо ослов и баранов? Быстро в кубрик, а вы пятеро – на мачты! Судя по этим облакам, идет шторм! Убавить паруса! Взять на гитовы бизань! Что встали?..
– Мы не двинемся с места, – сквозь зубы сказал ирландец Айрис и вдруг вынул нож, – пока на борту эти два ублюдка. Мы долго терпели их. Я готов плыть на одном корабле с ворами, грабителями, даже убийцами, но только не с колдунами! Думаете, никто не видел, какими бесовскими значками этот парень испещряет бумагу! – Его палец ткнулся в ту сторону, где у мачты стоял я. – Думаешь, никто не видел, как ты пишешь свои мерзкие бесовские буквы, которых никто не может понять? (Это он о моем дневнике.) Что это, как не заклинания! Он погубит нас!
– Айрис верно говорит! – послышались выкрики. Сказать, что я в эту минуту испугался – ничего не сказать. Ноги стали как ватные, какой-то ломкий холод ящерицей прополз по жилам, и я прислонился спиной к мачте. В этот момент на трапе появился Колумб, вооруженный кортиком. За ним, раскачиваясь на своих кривых ногах, бежал де ла Роса, в руках которого виднелся деревянный кофель-нагель – это такая штука для крепления такелажа. Они появились куда как вовремя, потому что в это мгновение я был буквально пригвожден к палубе и не мог даже пошевелиться. Айрис уже направился ко мне и к удивленно склонившему голову Владимиру Ильичу, когда Колумб крикнул проклятому ирландцу:
– Ты почему не выполняешь приказаний, собака?
– Это мы еще посмотрим, кто из нас собака… – сквозь зубы произнес Айрис и, возвысив голос, завопил: – Болваны! Нас ведут, как быков на убой, а мы и мычать боимся! Разве вы еще не поняли, что Колумб и его шайка колдунов и чернокнижников угробят нас всех до единого! Если мы не поможем сами себе, никто нам не поможет, вот так!…
– Что же вы не поете, Владимир Ильич, ведь он рассуждает точно по вашим рецептам? – пробормотал я.
– Вы о чем это, товарищ Афанасьев? – отозвался тот, в некотором замешательстве потирая лоб. – Что я должен петь, батенька?..
– …никто нам не поможет, кроме нас самих!.. – гремел Айрис.
– Да очень простую песню из вашего революционного репертуара!.. – прохрипел я. – «Никто не даст нам избавленья, ни бог, ни царь и не герой, добьемся мы освобожденья свое-е-ею собственной руко-о-о-ой!..» – отчаянно фальшивя, пропел я, и в этот момент Айрис двинулся прямо на Колумба. Тот взмахнул кортиком, бунтовщик пронырнул под рукой главы экспедиции и бросился на меня, сверкая ножом. Мне еле-еле удалось отпрыгнуть в сторону, и нож этого урода пропорол парус. Я последовал примеру штурмана де ла Росы, который затесался в толпу матросов и вовсю орудовал кофель-нагелем, раздавая сочные удары. Я вырвал штырь, крепящий одну из снастей бегучего такелажа, и уже наготове ожидал Айриса. К нему присоединился кто-то из матросов, и они втроем ринулись на меня и товарища Ульянова-Ленина. Айрис, Гомес и еще какой-то мерзкий тип, похожий на очеловечившегося муравьеда. И несдобровать бы нам, если бы сбоку не вынырнул верный Джованни Джоппа и со всего размаху не врезал Гомесу по башке, а Айриса оттолкнул ногой так, что тот упал, запутавшись в талях. «Муравьед» попытался пырнуть меня ножом, выпавшим из руки Айриса, но я был начеку и выбил нож, а матрос получил такой удар кофель-нагелем, что покатился по палубе, отчаянно воя.
Тем временем Колумбу, де ла Росе, боцману Аранде и нескольким офицерам, кажется, удалось навести порядок. При этом серьезно пострадали несколько матросов и – фрей Хуан, которому засадили клинок прямо в бок. Его новое белое одеяние, которое он не снимал с момента отплытия (и не терявшее своей белизны, хотя в те времена ни о каком «Тайде», разумеется, не слыхивали), – окрасилось кровью.
К нему приставили лекаря, он в тяжелом состоянии. Жаль. Несмотря на его принадлежность к инквизиции и превышающую все меры допустимого занудность, он – далеко не самый худший представитель рода человеческого на этой каравелле. Которую несет на запад, вот уж воистину – черт знает куда!.. Америка, Америка! Да есть ли она, эта Америка? Начинаю сомневаться во всём.
Ночью у Владимира Ильича снова удушливый бред: «Американские империалисты не посмеют!.. Ступить на берег! Товарищ Колумб, вам прямо и направо, спросить Рокфеллера!.. Звериный оскал…», и так далее, и тому подобное.
4 октября. Неисповедимы пути твои, Господи!
Да!!!
Чем дольше живу, чем больше убеждаюсь, что я ничего не понимаю в этом мире – ни-че-го! Как?.. Как такое могло случиться? Стечение обстоятельств? Наваждение? И надо же – ведь это были его ПОСЛЕДНИЕ слова!
Но обо всем по порядку.
Сегодня днем умер фрей Хуан. Печально. По-моему, прослезился даже несгибаемый наш Владимир свет Ильич, хотя и оплакивал он отнюдь не пролетария и не слугу трудового народа, а представителя религиозного культа, к тому же входящего в злобную и коварную инквизицию, ах!.. Но не это главное. Фрей Хуан пришел в себя только перед самой кончиной от вопля боцмана Аранды, руководившего сменой парусов: «Пора заканчивать, нерадивые свиньи!» Фрей Хуан сказал:
– Да, правда. Пора заканчивать со всем этим. Жалко. А ведь я хотел установить крест Господень на вновь открытых землях.
Конечно, я мог сказать ему, что и без него найдется немало желающих установить крест, а потом не без помощи этого креста выкачивать золото из населения Америки. Конечно, не стал. И тут он сказал… Сначала я не поверил собственным ушам:
– Жаль, жаль, что даже фрей Торквемада не сумел уберечь… уберечь. Ведь он не такой уж и изувер, каким его изображают. Он по-своему справедливый человек, человек большого чутья, но ослепленный… ослепленный чувством своего сурового долга. Да, он – человек долга. И он… Чтобы уберечь меня в этом опасном странствии, он подарил мне свой крест и свою… свою сутану, облачение, в котором я должен был крестить тех, кто в новых землях пожелает склониться под сень Христовой благодати…
И вот тут меня как током дернуло. «Подарил мне крест и СВОЮ СУТАНУ». Облачение! То самое облачение, в котором был фрей Хуан, когда его ранили! Облачение, принадлежащее самому Торквемаде! КЛЮЧ!!!
Быть может, еще не всё потеряно?..
8 октября. Насколько я помню, ровно через четыре дня Колумб должен открыть Америку. Официальная дата ее открытия – вроде как 12 октября 1492 года. А на корабле между тем тихая паника. Даже штурман де ла Роса не смотрит на Колумба, и в глазах его недоверие. Владимир Ильич пытался организовать что-то вроде разъяснительного мероприятия, дескать, не волнуйтесь, товарищи!.. Но его не стал слушать даже Джованни Джоппа, цвет лица которого всё ближе к цвету его несчастной говорящей жабы. А вчера я слышал, как штурман Висенте Пинсон и Колумб говорили в каюте о том, что координаты кораблей – на сто лиг западнее предполагаемого Сипанго. Так они называют Японию. Карта у них, конечно, подгуляла, но у меня был соблазн войти в каюту и сказать, что через четыре дня мы наткнемся на первый остров Карибского архипелага. Удержался. Сегодня я – рулевой. Целая ночь для размышлений. Пишу прямо на румпеле при свете кормового фонаря.
Не вылезает из головы то обстоятельство, КАК Колян Ковалев попал из Древнего Египта в Древнюю Русь. Провалился через несколько временных пластов. Я вот что думаю… Наш мир в своем пространственно-временном измерении подобен некоему яблоку, по поверхности которого ползают, скажем, некие черви. Для них нет других путей, как лишь по кожуре яблока. И нашлось несколько червей, которые вгрызлись в яблоко, найдя новые пути. Вот так и мы нарушаем временные пласты, как черви портят яблочную мякоть. В то время как червь Женя Афанасьев и червь Владимир Ильич Ленин прогрызли одну червоточину, другие червячки шустрят в другой червоточине… И выходит, что рано или поздно червоточины воссоединятся в результате преступной деятельности червячков… Ведь, нечаянно убив какого-то египтянина и нарушив тем самым причинно-следственную связь во временном потоке, Колян Ковалев вылетел из эпохи Древнего Египта – его просто отторгли! Но оказался он не где-нибудь в произвольном месте, а именно в той эпохе, которую посетили мы, – в Древней Руси. И никакой случайности тут нет. Значит, между эпохами, куда проникают гости из будущего, устанавливается некая прямая связь и…
Дух захватывает. Значит, если я нарушу какое-то важное звено здесь, в этом времени, меня вышвырнет… туда, где могут находиться мои друзья?.. Нет, конечно, старик Эйнштейн посмеялся бы над моими наивными выкладками, но посмотрел бы я, как этот самый Эйнштейн рассуждал бы, стоя за румпелем Колумбовой «Санта-Марии» и глядя в неведомое черное пространство перед бушпритом! Думать!
10 октября. Два дня до открытия Америки. Говорил с нашим вождем мирового пролетариата насчет «червоточин». Не исключаю, что Владимир Ильич принял всё это за не очень смешную шутку. Он, кажется, уже готовится переквалифицироваться из этих самых вождей пролетариата в вождя индейцев. Я даже предложил ему на выбор несколько имен: Лысая Голова, Указующая Рука и Светлый Путь. Юмора он не понял, хотя недавно блеснул: научил нескольких люмпенов, которых Колумб за буйство посадил под арест в трюм, играть в домино. За неимением костей понаделали деревянных доминошек, натыкали там нужное количество дырок, и теперь из трюма идет такой грохот, как будто там проламывают борта. По сути, такая постановка вопроса почти правильна. Действительно – колотят доминошками по днищу трюма и орут при этом «рыба» на самом что ни на есть русском языке: «Ррррибья!» Ай да Ильич, всегда думал, что он затейник, но чтобы до такой степени!! Впрочем, обеспечение досуга трудящихся тоже должно входить в первоочередные задачи партии и правительства!..
Сегодня слышал на шкафуте очередной перл в исполнении кого-то из команды:
– Скоро провалимся прямо в преисподнюю! Давно пора грохнуть этого Колумба!
Я даже остановился, услышав это. Нет, не то чтобы меня поразили слова касательно преисподней. Просто они озвучили ту мысль, которая мучает меня вот уже третий день.
Перебирал, ЧТО может выбросить нас с Владимиром Ильичом в другую эпоху, туда, где мы могли бы встретить дионов и уже с ними вернуться домой. И пришел к выводу, что нужно совершить нечто серьезное, чтобы нас отторгла эпоха… настолько серьезное, что… Словом, я видел только один способ выбраться отсюда. Нужен серьезный сдвиг причинно-следственных связей, временной парадокс… в общем, я должен сделать то, чего не должно было произойти. Да! Колумб! Если он… если его…
11 октября. Убить Колумба? Выбросить его за борт? И?..
12 сентября. Завтра… сегодня ночью. Проклятые уроды в трюме, грохот доминошек, вопли «ррибья», а я…
(На этом дневник Жени Афанасьева, который он вел на борту каравеллы «Санта-Мария», заканчивается.)

2

– Земля-а-а-а-а!!!
Крикнув это, матрос от радости свалился с мачты и сломал себе шею. Так королева сэкономила десять тысяч мараведи, а Колумб (Колумб ли?) открыл Америку.
Владимир Ильич Ленин так же, как и весь экипаж «Санта-Марии», пробудился от этого вопля. Неподалеку на своем корабельном сундуке лежал боцман Аранда, пепельно-зеленый со вчерашнего перепоя. Штурман де ла Роса уже натягивал обувь, а вот гамак Жени Афанасьева был пуст, несмотря на очень ранний час. Владимир Ильич вылез из-под одеяла и стал натягивать матросскую робу. Он вышел на палубу. К своему удивлению, он не застал здесь ни Колумба, ни Жени Афанасьева, которые вообще-то всегда были в первых рядах.
– А где товарищ Колумб? – спросил он у Висенте Пинсона.
Последний не ответил, так как руководил спуском шлюпки.
Владимир Ильич поднял глаза и увидел, что «Санта-Мария» на всех парусах входит в бухту удивительной красоты. Бухта была окаймлена широкой полосой светло-серебристого песка, за которой щедро поднимался лесной массив. Никогда еще Владимиру Ильичу не приходилось видеть такого леса. Пальмы, оплетенные лианами с лиловыми, красными и белыми цветами, горделиво вздымали свои кроны. Громадные сосны, каких Владимиру Ильичу Ленину не приходилось видеть даже в Шушенском, перемежались какими-то похожими на вязы деревьями, на которых, однако же, росли плоды, похожие на тыквы. Когда «Санта-Мария», выбрав место для стоянки, стала спускать якоря, лязг якорных цепей спугнул целые тучи птиц самых фантастических расцветок. Товарищ Ульянов откинул назад голову с величественно сияющей на солнце Нового Света лысиной и горделиво созерцал превосходное это зрелище. Об Афанасьеве он уже забыл. Да и о Колумбе тоже.
Вода в бухте была настолько прозрачна, что можно было видеть дно, обманчиво близкое, хотя по тому, насколько были выбраны вглубь якорные цепи, до него было не менее десяти метров. Бухта буквально кишела рыбой, и было видно, как целые косяки макрели, угрей и других рыб, названий которых прибывшие испанцы не знали, шныряли вокруг каравеллы, а жирный тунец пронырнул прямо под шлюпкой, ударив хвостом по воде и подняв тучу брызг. Товарищу Ленину повезло: он попал в первую шлюпку и, следовательно, получил шанс ПЕРВЫМ ступить на земли Нового Света. Упустить такой шанс он не мог. Взрезая девственно гладкую поверхность бухты, первая шлюпка пошла к берегу. Гребцы, среди которых был и Джованни Джоппа, и многострадальный Мануэль Грегорио, гребли слаженно и усердно. Всем хотелось попасть в этот земной рай, которого они наконец достигли, беспрестанно ожидая при этом ада. На носу шлюпки сидел похмельный штурман и держался рукой за горло, не в силах видеть своего отражения в кристально чистой воде. В первый раз в жизни ему было стыдно.
Наконец лодка мягко врезалась носом в песок. В этот момент из лесных зарослей вышли несколько смуглых мужчин, практически голых, если не считать обильных татуировок и перьев в густых иссиня-черных волосах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45