– Самой страшной баталией, в которую мы ввязались там, под Самаркандом, была битва, с полчищами вот этих тварей, которые лезли в наш шатер целыми штурмовыми колоннами. Македонский, утверждал, что это – порождение черных магов из Мараканды… так тогда назывался Самарканд. Не буду обсуждать это мнение. Так как я не силен ни в биологии, ни в черной магии.
– Обычное суевегие, хагактегное для тех вгемен йабовладельческого стгоя, – безапелляционно заявил Владимир Ильич.
– Только не надо об этом! – прервал его Пелисье безо всякого пиетета. – Помнится, в Древней Руси я тоже как-то заявил, что Змей Горыныч – это пережиток язычества и уж не упомню какая там мифологема, а тут – откуда ни возьмись – Горыныч собственной персоной прилетел!
– Трехголовый? – спросила Ксения.
– Ну, мы же тебе уже рассказывали, Ксюша. Двухголовый. Оказался птеронадоном-мутантом, уцелевшим со времен динозавров и серьезно за это время изменившимся.
– Безобгазие! – сказал Владимир Ильич, Афанасьев покосился на него и проговорил:
– А вот тут позвольте нам решать, уважаемый товарищ, что тут безобразие, а что – нет. Что же касается вас, то мы немедленно постараемся отправить вас в ваше время. В ту временную точку, из которой мы по недоразумению забрали вас с собой.
– Позвольте, – произнес Владимир Ильич, – насколько я понял, абсолютно безгазлично, сколько я пгобуду в вашем вгемени и смежных вгеменных коогдинатах. Вы тут достаточно подгобно йазъяснили мне что к чему, и я намеген с вами немного поспогить, батенька. Вот вы тут утвегждаете, что меня необходимо немедленно отпгавить в мое вгемя. Что значит – отпгавить? Я вас спгашиваю? Что значит – отпгавить, уважаемый товагиш? Я вам посылка или, может быть – бандеголь? Что это за жандагмские штучки? Вгемя столыпинских вагонов кончилось в семнадцатом году, и кончилось навсегда!
– Да ну? – вызывающим тоном спросил Женя и рассмеялся. – Вы так в самом деле полагаете, Владимир Ильич? Что в семнадцатом году столыпинские арестантские вагоны кончились? Что никого больше не этапировали в Сибирь? Всё это только начиналось! Да что я вам рассказываю, Владимир Ильич? Вы сами лучше меня знаете, что в 1906 году, на пике столыпинских казней, было официально казнено девятьсот человек, а за всё время правления Петра Аркадьевича – полторы тысячи! А у вас в одном восемнадцатом году ЧК расстреляла то ли восемнадцать, то ли двадцать тысяч человек – это только учтенных, а сколько было бессудных казней, самосудов, расправ!
Женя вошел в раж. Его лицо раскраснелось, глаза приобрели лихорадочный блеск.
Редкие волосы товарища Ленина, казалось, взъерошились и заходили над его купольным лбом. Он зло сузил узкие глазки и воскликнул:
– Позвольте, откуда у вас такие данные? Ведь все засекгечено, товагищ Дзегжинский лично контголиговал!..
– А, – торжествующе воскликнул Женя, – вот и проговорились! Засекречено! А засекречено – значит, всё-таки было, и!..
– Довольно! – прогремел голос белокурого Альдаира, и, очевидно, не сочтя произведенное на спорщиков впечатление достаточным, швырнул в них здоровенным горшком с каким-то цветком. Черепки и комья земли так и брызнули во все стороны, а вывороченный стебель несчастного растения, жалобно отлетев, хлестнул Владимира Ильича по лысине так, что тот аж присел…

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Торжественная жеребьевка и ее последствия


1

– Довольно! – повторил Альдаир. – Прискучили мне ваши дрязги! Доколе будете терзать ими наш слух?
– Альдаир, ты же вроде научился говорить нормально, по-человечески, а тут опять начал пышными оборотами мозг парить, – пробормотал Афанасьев, но тут же прилип к стене под убийственным взглядом диона.
Альдаир продолжал всё тем же высокомерным тоном, к которому он и его соотечественники в последнее время не прибегали, но охотно пользовались, когда люди, по их мнению, слишком уж забывали о «божественном» статусе дионов. Он сказал:
– Поразмыслили мы и решили, что появление этого нового…
– …Ничего себе «нового». Он в Мавзолее уже восемьдесят лет откисает, – проворчал Колян Ковалев. – Интересно, если он сейчас здесь, то кто сейчас в Москве на Красной площади отдыхает?
– Парадокс! – поддакнул Пелисье.
– …не случайно, – продолжал Альдаир, уже не размениваясь на упреки своим соратникам по миссии. – И если было предопределено, что он явился в этот мир, оставив предназначенное ему время и место, значит – так то и должно быть записано в книге вельвы.
– Фатализм какой-то, – заметила Ксения.
– Да, мы верим в судьбу, – перехватив взгляд девушки, сказала Галлена с неодобрением в голосе, – и это не раз уже приводило нас к верному результату. Разве можно назвать, к примеру, случайностью то, что из миллионов молодых людей Советской России Женя Афанасьев встретил именно своего прадеда? Нельзя. Это – не случайность, и именно предопределенность. И если этот Владимир, вождь своего народа, попал к нам, значит, есть и для него место в той трудной работе, в тех трудных поисках, которые мы ведем!
– Да он нам революцию устроит в отдельно взятом месте! – возопил Афанасьев. – Вы что, хотите его брать в прошлое, за Ключами? Не удивлюсь, если на постройке Великой Китайской стены он взбунтует рабочих, свергнет императора и объявит электрификацию и ликбез среди несчастных азиатов! Издаст декрет о земле в древнем Иерусалиме и предпишет Пилату отдать Голгофу крестьянам, прядильню дяди Мойши – рабочим, а Синедрион закроет как опиокурильню!
– Вижу, нелюбезен тебе сей человек, – со сдержанным неодобрением сказал Вотан, – отчего так?
– Да он оппогтунист! – воскликнул Владимир Ильич, воздевая руку в своем знаменитом указательном жесте и тыча прямо в лицо Жене Афанасьеву, – типичный бугжуазный пегегожденец!
– От перерожденца слышу!
Идейная дискуссия между товарищем Афанасьевым и Ульяновым-Лениным была в очередной раз растоптана грубым Альдаиром.
– Достаточно! – рявкнул он. – А чтобы не было промеж вас более споров и раздоров, порешили мы распределиться по жребию. Две следующие миссии будут по порядку… что там?.. – Он повернулся к Пелисье, с готовностью развернувшему свиток.
– Письменные принадлежности присутствующего здесь товарища Ленина мы достали и шлем Александра Филипповича Македонского тоже, – доложил тот. – По списку идет сутана великого инквизитора Томаса Торквемады…
– Сейчас же, дабы не было споров, вытянем жребий: кто идет в то время, дабы добыть сие одеяние, – огласил свое окончательное решение Вотан Борович.
Галлена нарезала листки бумаги по числу присутствующих здесь лиц, а именно тринадцать: для дионов – себя самой, Эллера, Альдаира, Поджо, Вотана и Анни; людей – Коляна Ковалева, Жени Афанасьева, Ксении, Жан-Люка Пелисье, сержанта Васягина; полуинфернала товарища Ленина и чистого беса товарища Астарота Вельзевуловича Добродеева.
– Тринадцать, – сообщила она, наугад ставя два крестика на листках, предназначенных для дионов, и еще два – для всех прочих «сословий». Нельзя забывать, что оптимальный состав миссии – четыре особы – должен непременно включать двух уроженцев Аль Дионны в качестве «транспортных средств».
– Тринадцать? – переспросил Женя Афанасьев. – Очень хорошо! Недаром вы, Владимир Ильич, тринадцатый!
– Да, нехорошо, – рассуждал тем временем Астарот Вельзевулович Добродеев, чьи волосы спонтанно стали огненно-рыжими, жгучих и игристых оттенков чистого пламени. – Говорят, Торквемада прославился разоблачениями колдунов, бесов и ведьм. А мне совсем не хотелось бы налететь на такое разоблачение. Да я лучше в Китай, к этому… Цинь Шихуанди… поеду! – с места в карьер заявил он.
– Спокойно, – сказала Галлена. – Тянем бумажки. Как предопределила судьба…
Судьба в лице старших – Альдаира и Вотана Боровича, разумеется, предопределила так, чтобы первыми, согласно субординации рас, тянули дионы. Первым бумажку, помеченную крестиком, вытащил толстый обжора Поджо и, показав всем, что первая вакансия на путешествие заполнена, немедленно съел листок. В лучших традициях шпионов. Вторую вытащил его рыжеволосый брат Эллер. Афанасьев внутренне поежился: два громкоголосых могучих здоровяка, сына небезызвестного Тора, никогда не отличались кротостью нрава, умом и хорошими манерами. В их компании легко было набрести на приключения, а учитывая то, в какое мрачное время предстояло отправиться участникам данной – так называемой «инквизиторской» миссии, приключения могли стать весьма болезненными.
Очевидно, теми же соображениями был обуреваем Колян, потому что в момент вытягивания жребия физиономия у него была самая что ни на есть беспокойная. Взглянув на бумажку, он с шумом выдохнул:
– Уф-ф-ф-ф-ф! Не моя! Прокатило! Тяни, Василий!
Вася Васягин, славный сержант самораспустившейся в связи с последними событиями милиции, тянул свой жребий с самым безмятежным лицом. Бумажка оказалась чистой. Теперь великий Томас Торквемада был гарантирован от знакомства с чистопородным российким ментом. Афанасьев плюнул и потянул свой жребий. Не успев глянуть в бумажку, он выругался и только тут посмотрел, что ему досталось. Предчувствия его не обманули. ОН – именно он – должен был отправиться в Средние века. Надо сказать, что это время нравилось ему менее всего из представленных в списке Ключей.
– А почему я? – беспомощно спросил он. – Я только вылез из всей этой бодяги, а тут такое… Почему я? Не хочу! Я только что из предыдущего путешествия, а тут – опять изволь пятки намыливать, чтоб бежать ловчей было!
По мере того как он произносил свою пылкую речь, его интонация менялась от просительной к напористо-обиженной.
Конечно же это не помогло. Афанасьев на своем личном опыте убедился, что доказывать дионам что-либо мало-мальски разумное бесполезно. Их можно было столкнуть только с очевидного абсурда, а ситуация, связанная с тем, кто именно из людей отправится в пасть Торквемады, судя по всему, была им совершенно безразлична. Женя покачал головой и взмолился про себя, чтобы бумажка, помеченная крестиком, досталась… ну, хотя бы Ксении. Впрочем, почему хотя бы?.. Именно Ксении, и никому более! Хотя она, с ее внешностью, легко может быть причислена к ведьмам и… О дальнейшем Женя предпочитал не думать. Он зажмурил глаза, потому что бумажку потянула именно Ксения, которая еще не принимала участия ни в одной из миссий.
Чарующая улыбка скользнула по ее губам. Женя приоткрыл один глаз и облился холодом, и тут же его подкинуло и бросило в жар: она!!! Она?.. Она ли?
– Не я, – тихо сказала девушка.
Афанасьев едва удержался от того, чтобы врезать кулаком по стене, а еще лучше – по невозмутимой физиономии Альдаира, наблюдающего за процессом жеребьевки. Впрочем, бить по лицу того, кто способен перевернуть тяжелый грузовик – это по меньшей мере идиотизм. Женя не желал расписываться в собственном идиотизме, так что остался сидеть неподвижно.
Астарот Вельзевулович весь извертелся, прежде чем вытянул свою бумажку. Он едва успел глянуть, что там, и показать Альдаиру чистый листик, как последний (лист бумаги, а не Альдаир) извернулся в ловких пальцах Добродеева и вспыхнул. Короткий язычок пламени лизнул бумагу, разросся и поглотил ее без остатка. Сгоревшая полоска упала на пол и рассыпалась пеплом.
– Вот так! – сказал Добродеев, чрезвычайно довольный собой и своим везением. – Синьор Торквемада не доберется до моей многострадальной плоти. Не хотелось бы мне попасть в нежные лапы его молодцов в застенке.
– Вы, товагищ, склонны к пгеувеличениям, – заявил Владимир Ильич и потянул…
Женя застыл…
– И я докажу вам, что вы заблуждаетесь, йассуждая о том, о чем не имеете ни малейшего понятия, товагищ Добгодеев, – бодро продолжал Владимир Ильич, и словом не коснувшись сути выпавшего ему жребия. – Конечно, стгашное мгакобесие Сгедневековья имело кгайне йеакционные и вагвагские фогмы…
– Он! – сказал Альдаир, показывая на многословного товарища Ульянова-Ленина. – Он отправится в миссию.
Ленин подал бумажку. Там стоял крестик. Дьявольски отчетливый, чертовски ясный… до умопомрачения реальный! Тут уж Афанасьев не выдержал. Он взвился из-за стола, за которым расселись все участники этой торжественной жеребьевки, и вскричал:
– Е-мое! Да сказал бы мне кто еще несколько месяцев назад, что я буду должен отправиться в Средневековье, да еще в сопровождении не кого-нибудь этакого… анонимного… а Владимира Ильича Ленина… да я бы… да тот бы… – Афанасьев хватанул губами воздух и, обессиленный этим порывом, сел на свое место. По его вискам текли струйки пота.
– Ну что же, – заметил Вотан Борович, – избрали мы тех, кто отправится за одеянием великого гонителя человеческого… ибо так расписали мне этого Торквемаду.
– Жутковатый тип, – согласился Жан-Люк Пелисье. – Я в Сорбонне писал курсовую работу по истории инквизиции, работал с материалами, так там про него та-а-акого понаписали!
– Да уж! – немедленно вмешался Афанасьев, переходя от отчаяния к злобному веселью. – Про него даже стишок сложили. Оптимистический такой стишок. Послушайте, Владимир Ильич, вам в вашей личной биографии пригодится. Не всё ж про штурм Зимнего… Звучит так:
Он был жесток, как повелитель ада:
Великий инквизитор Торквемада!
– Впрочем, – с жаром продолжал Женя, – вам, товарищ Ульянов, ништо: старина Томас многим из ваших милейших соратников и в подметки не годится. На их фоне он просто учредитель общества по защите мелких грызунов.
– Не надо, Женя, – сказала Ксения, – я усвоила… Но прежде нужно подумать, как очистить берег от засевших там дикарей. Насколько я понимаю, без реки нам никак не обойтись…
Афанасьев отчаянно взглянул ей в глаза, застыл, словно припаянный, потом вздрогнул, сломав хрупкую оцепенелость плеч и торса, и молча вышел из помещения. Членов второй миссии, которая должна пройти одновременно с «инквизиторской» (если вообще уместно говорить об одновременности), выбрали после его ухода. Собственно, надобности в Жене не было уже никакой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45