https://wodolei.ru/catalog/mebel/massive/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Не было ни малейшего сомнения в том, что Цапля использовала свое умение. Прочла его желания.
Законы об использовании умения внутри Пределов крайне строги и выполняются Цаплями безукоризненно. За вторжение в сознание клиента, помимо времени близости, умение у нарушительницы выжигается напрочь. Вместе с частью мозга.
«И ждет тебя после операции унылая келья в одном из домов для душевнобольных», – подумал Иван, почти не сомневаясь, что девушка его услышит.
– Плевать. – Она услышала. – Если ты нырнешь сейчас в окно, об этом… этом моем прегрешении все равно никто не узнает. Зато если останешься… О, спасенная жизнь самого известного имяхранителя наших дней будет неплохим утешением для идиотки, смиренно замаливающей грехи своей бурной молодости. Правда же?
Цапля не без игривости хлопнула длинными ресницами.
Иван хмыкнул:
– Девочка, так тебе почему-то кажется ценной моя жизнь? Я тронут. Но знаешь, это не изменит моего решения. – Голос его обрел прежнюю уверенность. – Если у тебя слабые нервы, отвернись. Уши можешь не затыкать, я не закричу.
– Да погоди ты, торопыга! – Цапля подалась вперед. – Хотя бы выслушай…
– Ладно. У тебя минута.
Когда девушка закончила говорить, Иван уже сидел в кресле, задумчиво подбрасывая золотой декарт. Цапля подошла, качая бедрами, опустилась перед ним на корточки, с надеждой заглянула в лицо. Иван подхватил ее руку, развернул ладонью вверх и вложил монету. Сжал хрупкую кисть в кулак, дунул в прекрасные зеленые глаза и с усмешкой пообещал:
– Убедила. Пока останусь. Пока…

Иван остановился перед дубовой резной дверью с медной табличкой под медным же кольцом. Гексаграмма оберега занимала пятую часть площади таблички. Она двигалась, мигала (стоило сосредоточить на ней взгляд) и набухала полнокровным объемом то там, то сям. Смотреть на нее было трудно – быстро уставали глаза.
Кольцо свисало из кривого клюва хищной птицы. Ее вороненая голова с рубинами вместо глаз и позолоченными перьями, наверное, не первое столетие разглядывала посетителей этого древнего каменного дома. Иван потянул кольцо вниз, птица раскрыла клюв. Раздался клекот, рубины глаз осветились. Щеколда за дверью, мягко упираясь, пошла вверх. Дверь распахнулась.
Внутри было сумрачно. Возвышались неподвижные фигуры в рыцарских доспехах. Горел лишь один газовый светильник в виде факела. Отсветы огня скользили по червленым кирасам и шлемам. Иван решительно шагнул под скрещенные алебарды, с уважением поглядев на могучие стальные фигуры. Судя по доспехам, воины древности имели колоссальные размеры торса при чересчур коротких ногах. Впрочем, были они при жизни поголовно всадниками или привратниками, а для подобной службы длинные ноги, в общем, необязательны.
Роб работал. Гусиное перо порхало над столом, словно флажок корабельного сигнальщика. Исписанные листки разлетались чайками. Крышка допотопной чернильницы гремела канонадой Трафальгара. По матово-фиолетовой, слабо изогнутой поверхности магической линзы стремительно летели изумрудные строчки – это микродаймон старательно снизывал в ажурную нить образы, рожденные гением хозяина. Роб что-то правил пальцем прямо на линзе и бормотал время от времени в изогнутый рожок звукоприемника (сделанный, как знал Иван, из настоящего турьего рога). А за плечами его, бурля сотнями бесплотных складок, развевался в потоках несуществующего ветра колоссальных размеров алый плащ.


Имя творца

Когда-то Иван тоже имел Имя… До тех самых пор, пока оно не ушло однажды в ночь. Навсегда. Чтобы сгинуть. Тогда еще не было имяхранителей. Или Иван просто не знал об их существовании. Это было ему не нужно. Он, как многие до него, был уверен в вечной жизни. Своей и своего Имени.
Реальность криво ухмыльнулась наивности человечка и проглотила его душу.
Сейчас уже невозможно определить, как долго длился сразивший его в те окаянные дни ступор, полусон-полуявь. Казалось, Иван существовал в виде странного эмбриона. В виде кокона, который, лопнув от собственных тесных объятий, выпустил наружу теперешнее чудовище. Широкое, как амбарные ворота, и мощное, как паровой пресс. Проворное, точно лесной кот. Неутомимое, будто ветер над океаном. С руками-лопатами и ногами-вездеступами, которым совсем не нужна обувь. С ногтями, способными снять стружку с самой плотной древесины, и зубами, могущими перекусывать гвозди. Огромное существо. Огромное!
И пустое – как взгляд мертвеца.
Вместе с Именем умерла память. Не так чтобы полностью, но зияла столь колоссальными прорехами, что лучше бы ее не было вовсе. Обрывки, огрызки воспоминаний; куцые хвосты мыслей неопрятными кучами мусора громоздились там, где некогда пышно цвела жизнь. Иван даже не знал, кем был прежде.
В себя он пришел среди копошения убогих людишек. Это была какая-то завшивевшая ночлежка для неизлечимых больных да стариков, брошенных родными. Ее завсегдатаи, нашедшие Ивана неизвестно где и неизвестно зачем притащившие в свою нору, метались, пища и плача. Первым его действием после пробуждения было бить, крушить, ломать. Он схватил ближайшего человечка за лицо, подтащил к себе и выкрикнул: «Кто я?» Лицо у бедняги смялось, как салфетка, он слабо забился и тотчас безжизненно обвис. Иван разжал пальцы. Человечек повалился наземь, словно пустой мешок. Толпа взвыла с новой силой и еще большим страхом.
Откуда-то сверху спрыгнул здоровенный детина со злым лицом и бросился на Ивана. У нападающего было по ножу в каждой руке. Он был ловок, быстр и уверен в себе. И силен – дикой, отчаянной силой коренного обитателя городского дна. Здешний главарь. Вожак. Тиран, спасающий непререкаемость своего авторитета.
Иван встретил противника грудью, легко перехватил вооруженные руки и ударил лбом в переносицу. Лицо вожака не успело изменить выражения: он умер, еще не упав. Иван схватил его за волосы и рывком взметнул в воздух, так что ступни мертвеца оторвались от пола. Потом с силой отбросил от себя. В толпу, в вой и стенание. Тело полетело, кувыркаясь, словно тряпичная кукла.
«Кто я-а-а?!!» – заревел Иван яростнее прежнего. От крика в голове что-то взорвалось, и он вновь потерял сознание.
Жители ночлежки не посмели его тронуть, даже беспамятного. Разбежались сами. Все. До последнего.
Оставив опустевшую ночлежку, Иван несколько дней бродил по городу, пытаясь найти свой дом. Тот, которого не помнил. Спасли его мальчишки. Однажды он забрел к порту, и стайка местной шпаны принялась скакать вокруг него, кривляясь и выкрикивая: «Обломок! Обломок! Где твое Имя, обломок?! Пошарь-ка в своем очке! Поищи-ка на своем кривом сучке!»
Все встало на место.
Обломок, ну конечно! Бывший полноименный. Бывший творец. Бывший…
Тут же, возле порта, он вымылся в океане с головы до ног, свирепо оттираясь песком, и переоделся в украденную с веревок свежевыстиранную одежду. От ворованного наряда – грубой, заплатанной рубахи на завязках, штанов да рыбацкой шляпы с пространными полями разило дрянным дегтярным мылом. Но все же это было куда лучше, чем запах пота и нечистот. Ивана мало заботило то, что рубаха не сходилась на груди, а штаны были коротковаты и крайне широки. Иван подпоясал их куском веревки, с которой стянул вещи. Он выждал часок, чтобы ткань подсохла, и отправился в префектуру. Считал, что там помогут.
Префектура встретила его шелестом войлочных туфель и блеклыми глазами письмоводителей, глядящими мимо.
«Что? Кто? Вы?.. А вы кто? Ага, сударь, правильно, мы видим вас впервые. Нет. Нет, никогда! Нет-нет. Где жить? Странный вопрос. В городе множество бесплатных приютов, домов призрения. Там кормят. Конторы вербовщиков находятся там же. Мужчина вы крепкий, работой вас обеспечат без проволочек… Да не мешайте же вы трудиться, в конце концов! Вот именно, прощайте».
И в спину – как змеиное шипение – брезгливое «Обломок!». Внутри Пределов нет места жалости к «бывшим».
Полноименные, владельцы Имен, в почете. Они известны и почти обязательно богаты. Они элита, не претендующая ни на что, кроме безграничного права творить. Стержень этого мира и смысл его существования.
Одноименные, коих большинство… Помилуйте, но ведь Перас, в сущности, принадлежит им!
Даже безымянные колоны, и те по меньшей мере уважаемы. Хотя бы как одушевленный человекообразный скот с зачатками разума.
Обломки же – презираемы. Ты был полноименным, творцом, а значит, был всем. Ты имел все блага, не прилагая к этому ни малейшего труда, всего лишь родившись с Именем. С этой странной субстанцией, то эфирной, то материальной, которая выбирает симбионта в силу неведомой закономерности. Или без закономерности вовсе. Тебя боготворили, пред тобою преклонялись. Да обслуживали, наконец! Но твое Имя, когда оно ночью в образе ноктиса гуляло под луной, сожрали горги, и ты стал ничем. Сострадание к обломку? Абсурд!
Никто не пришел сказать ему: «Ты был тем-то». Он метался. Его сторонились.
Решение о выборе нового пути было мучительным, как отрезание собственной руки. Пусть пораженной гангреной, но своей! Иван навсегда запомнил, при каких обстоятельствах это случилось.
Стояла ночь, столь нежная, что хотелось танцевать, читать стихи, до боли в губах целоваться или плакать от необъяснимого счастья. Делать то, что навсегда осталось для него за чертой. Он брел вдоль берега, все дальше и дальше от города, от людей, для которых сделался вдруг отвратительным. Прикидывал, не уплыть ли на Острова, чтобы наняться там каким-нибудь пастухом. Или лучше податься в рыбаки? А может, поступить еще проще и решительней – утопиться прямо тут же, да и дело с концом? И вдруг его словно толкнули в бок, да так сильно, что заныли ребра. Ему показалось – раздался вскрик, полный страха, настоящая мольба о помощи. Зов, услышанный не ушами, а теми самыми мозжащими реберными костями. Иван огляделся. Ничего не было видно. Но чей-то далекий ужас становился сильнее, а Иван вдруг с полной уверенностью почувствовал, откуда идет этот зов. И бросился на выручку.
В ту ночь он впервые спас от торгов ноктиса – телесное воплощение Имени, принявшего вид девушки-толстушки, неуклюжей танцовщицы. В ту ночь он понял, в чем его новое призвание. Понял, для чего ему дана колоссальная сила и крепость членов, ярость и неуязвимость в бою. Считал, что понял.
Охранять ноктисов, защищать Имена творцов от любых покушений.
Первый полноименный, к которому Иван явился с предложением стать его имяхранителем, восторга хоть и не выразил, но согласился сразу. Это был прославленный часовщик, изготавливавший чрезвычайной сложности брегет для члена монаршей семьи. Понятно, что терять Имя, не закончив столь важный труд, ему не хотелось.
«Плату назначите сами, – сказал полноименный. – Но условие одно. Когда я закончу эту вещь, исчезнете незамедлительно». Иван кивнул: «О чем речь?..»
Потом были другие клиенты, и все смотрели на него со смесью страха и гадливости. Однако он был надежен, обязателен, и ни один заключивший с ним договор полноименный не потерял своего ноктиса. Потому спрос на его услуги не уменьшался. Известность же росла. А с нею росло благосостояние. Сначала у Ивана и в мыслях не было брать за охрану Имен деньги. Он думал лишь об одном: оградить других от беды, настигшей его самого. Да только ни один полноименный не желал дармовых благодеяний от обломка. Расплачивались щедро, избыточно щедро. Для того, видно, чтобы было ясно: не за добро от чистого сердца платим, а поневоле откупаемся от мздоимца. Иван смирился.
У него появилась квартира в доме, занимаемом отнюдь не последними людьми города. Он нанял домработницу из колонов. Одеваться и обуваться стал исключительно в вещи, изготовленные на заказ. Он пользовался услугами самых дорогих гетер из древнейшего внутри Пределов храма Цапли. Он стал значителен. Его узнавали на улицах. Полноименные предпочитали его услуги услугам прочих имяхранителей. Но все это было ему не нужно.
Он оставался обломком!
Пусть никто уже не осмеливался открыто назвать его так.
Оставался всего лишь обломком.
И вот сейчас появился крохотный, ненадежный шанс. Шанс, до сих пор никем не реализованный, кроме той Цапли. Шанс вернуть если не Имя, то хотя бы память об Имени. О себе.

…Иван дождался, пока Роб закончит абзац, и тяжело переступил с ноги на ногу, скрипнув рассохшейся половицей.
Плащ Имени опал, съеживаясь, и объявился уже белым кружевным жабо на плечах Роба.
– А, это вы… – Вымученная улыбка не выражала ничего, кроме плохо скрываемого раздражения. – Я-то думал, день еще не кончился, поработаю, думал…
Роб замялся, не решаясь спросить прямо, чего ради Иван явился в неурочное время. Да к тому же без приглашения.
– День еще не кончился, верно, – кивнул Иван. – Но мне нужна ваша помощь. И поговорить об этом лучше сейчас. Вызовите для меня человека с Земли. Врача.
– Как вы сказали? Вам нужен чел… человек извне?! Я не ослышался? Не предмет, не животное – человек?
Роб уже не улыбался. Он даже отступил, насколько позволило пространство между столом и антикварным яхтенным штурвалом, стоящим у стены. В глазах его застыло отвращение. Словно Иван потребовал у него немедленно доставить свеженький труп для пожирания или соития. Было понятно, что Роб откажется. Откажется не только выполнить просьбу, а от услуг Ивана вообще.
В это время, вздохнув, точно большое животное, отворилась дверь. Иван скосил глаза. Тяжело ступая, в кабинет входила Мари. Высоченная, суровая матрона с грубым, темным лицом и руками, которым позавидовал бы иной кузнец или дровосек. Кормилица, домоправительница, кухарка и добрая, заботливая тетушка в одном лице. Мари вынянчила Роба и выкормила собственным молоком. Взлелеяла, воспитала, почти не позволяя заниматься этим родителям. А сейчас сердцем почувствовала, что ее мальчику плохо, и явилась спасать.
Имяхранитель не стал терять на объяснения с кормилицей ни секунды. Просто вытянул в сторону Мари руку и встряхнул кистью. С руки полетело широкое деревянное кольцо-браслет, а за ним – возникшие ниоткуда темные капли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63


А-П

П-Я