И этот момент нужно использовать. И более того: его никак нельзя нам упустить – мы должны иметь в здешнем крае хоть какую-то силу поддержки. Нужно всячески искать тех, кто недоволен сложившимся положением вещей, и переводить их на свою сторону.
Слова Вейса нужно серьезнейшим образом обдумать, сделать необходимые выводы и тут же предпринять решительнейшие шаги.

Апреля 11 дня. Десятый час вечера

Майор Лешковский из Гродны прислал донесение, обстоятельно и очень толково составленное (да, недаром я вызвал его сюда из Санкт-Петербурга). Собственно, это целая записка. Полагаю, что в скором будущем она весьма мне пригодится.
Вот что в общих чертах сообщил мне майор Лешковский.
Район Гродны и прилегающих местечек расположен по обеим сторонам реки Неман и ее притоков.
В городе проживает значительное число представителей польской шляхты, владельцев обширнейших и богатейших поместий. Большинство из них настроено крайне враждебно по отношению к российской короне.
Целая сеть раскинутых по Гродненской губернии масонских лож находится, в основном, в подчинении у поляков. Деятельность всех этих лож проходит в рамках активной антирусской пропаганды.
Все эти факты имеют для нас, конечно, весьма печальное значение. Если что для нас и хорошо в Гродне, так это жиды, коим в здешнем крае принадлежит почти исключительно вся торговля (есть у них в Гродне и своя типография, довольно значительная; вообще, выходит множество книг).
В Гродненской губернии никто не встречал русских как своих избавителей. Лишь жиды каждого местечка, лежащего по дороге, где проходили войска, выносили разноцветные хоругви с изображением нашего государя.
И это еще не все. Гродненское купечество собрало значительные суммы для вспомоществования российской армии (шеф корпуса жандармов А. Х. Бенкендорф, тогда бывший полковником и стоявший со своей частью недалеко от Гродно, вспоминает: «Мы не могли достаточно нахвалиться усердием и привязанностью, которые выказывали нам евреи». – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
И это не все. Учащиеся жидовских школ, кои называются ешиботы, почитай каждодневно доставляют мне сведения о всех обретающихся здесь французах и об подозрительных собраниях, устраиваемых шляхтой.
Донесение майора Лешковского я тотчас же передал Барклаю-де-Толли ввиду его исключительной важности.

Апреля 12 дня. Одиннадцатый час ночи

Получил письмо от бывшего сослуживца своего (П. И. Б.) по министерству полиции.
Прежде всего он сообщает, что апреля девятого дня взамен отставленного Сперанского государственным секретарем был назначен вице-адмирал и литератор Александр Семенович Шишков (занимал эту должность до 1814 года, с 1814 года – член Государственного совета, в 1813–1841 годах – президент Российской Академии, в 1824–1828 годах – министр народного просвещения. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
Подписание указа о назначении нового государственного секретаря произошло в апреле девятого дня в девять часов утра.
Еще П. И. Б. уведомляет меня, что сюда едет министр Александр Дмитрич Балашов, и причем не один, совсем не один.
Судя по раскладу, Вильна уже в ближайшие дни и в самом деле станет местом, где соберутся наиболее яростные и наиболее последовательные враги Бонапарта.
Вот что по дружбе поведал мне милейший П. И. Б.
Апреля 9-го дня в два часа пополудни, после молебствия в Казанском соборе, государь Александр Павлович, сопровождаемый молитвами во множестве стекшегося на пути его народа, выехал из Санкт-Петербурга. Императора сопровождали: принц Георгий Ольденбургский, герцог Александр Виртембергский, канцлер граф Николай Румянцев, граф Нессельроде, граф Кочубей, обер-гофмаршал граф Н. А. Толстой, государственный секретарь Шишков, генералы барон Беннигсен, Аракчеев и Фуль, генерал-адъютанты А. Балашов, П. Волконский и другие.
Особенно неприятно мне скорое появление тут Балашова, так же как неприятно скорое появление другого генерал-адъютанта – Волконского (впоследствии стал генерал-фельдмаршалом, начальником Генерального штаба и министром Императорского двора. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
Князь Петр Михалыч Волконский давно уже близок к государю: он состоит при его особе еще с 1797 года – почитай, пятнадцать лет уже.
Князь был послан в 1807–1810 годах в заграничную командировку с секретным заданием составить описание устройства генерального штаба армии Бонапарта.
И я поехал вместе с Волконским. Он уговорил меня уйти из Московского университета. И я действительно ушел и был прикомандирован к его штабу (он ведал тогда военным министерством) в чине майора, бросив науки и начав заниматься сыском.
Правда, во Франции мы решительнейшим образом поссорились – князь никак не мог перенести моего успеха в высшем парижском обществе, где я был принят совершенно как свой. Но все началось с одной истории, которая, увы, в значительной степени озлобила Волконского против меня.
Поначалу поездка наша продвигалась весьма успешно. Мы работали сообща и собрали массу сведений. Вообще я был воодушевлен, ведь это было первое мое шпионское задание. Но вот что произошло потом.
Как-то и меня, и князя пригласил к себе на обед комендант Парижа.
За столом речь зашла об Аустерлицком сражении. Волконский, со свойственной ему заносчивостью и горячностью, неосторожно начал утверждать, будто Аустерлицкое сражение русскими вовсе не было проиграно.
Все французские генералы, бывшие на обеде, тут же стали опровергать мнение князя, который не мог подкрепить никаким доказательством высказанное им, однако продолжал крепко стоять на своем. Это патриотическое упрямство взбесило французского гусарского генерала, коего звали, сколько я помню, Ruffin (Руфин).
Генерал сказал в запальчивости: «Dans le bulletin sur la journйe d’Austerliz il est dit : l’empereur de Russie йtait entourй de trente sots, йtiez vous, mon prince, du nombre?» (В бюллетене об Аустерлицком сражении сказано, что император России был окружен тридцатью дураками; не были ли и вы в их числе, князь?).
К моему крайнему удивлению, князь покраснел как рак и молчал, уже не пытаясь ни защищаться, ни менять свое мнение. Тогда, дабы вывести свое начальство из создавшегося весьма щекотливого положения, я встал из-за стола и сказал: «Chez nous. Quand on invite les franзais a diner, ce n’est pas pour leur dire des choses dйsagrйables» (Если у нас приглашают французов к обеду, то отнюдь с тем, чтобы говорить им неприятности).
Храбрый мой ход произвел впечатление на всех присутствующих. Генерал Руфин миролюбиво отвечал мне: «Bravo, m-r le major! on voit bien que le sang franзais coule encore dans vos veines» (Браво, господин майор, сразу видно, что в ваших жилах течет еще французская кровь).
К концу инцидента комендант Парижа, который, как мог, успокаивал князя Волконского, подле него сидевшего, закричал: «Du champagne! Buvons a la santй du major russe et la paix sera faite. Nos empereurs sont amis, leurs sujets doivent l’йtre aussi!» (Шампанского! Выпьем за здоровье русского майора, и мир будет заключен. Наши императоры, друзья, и подданные их должны быть тем же!).
Веселье восстановилось, как будто ничего и не было. Глупая патриотическая выходка князя как будто была забыта.
С этого дня я был приглашаем на все парады, ученья, балы. А вот князь Волконский случившегося с ним на моих глазах конфуза простить мне так и не смог: отношение его ко мне становилось со дня на день хуже. И это уже, видимо, навсегда.
В какой-то момент он заявил, что более в услугах моих не нуждается, что я могу вернуться уже в Санкт-Петербург и что он аттестует меня императору наилучшим образом.
Перед моим возвращением князь передал со мной письмо к государю. Впоследствии я узнал, что оно содержало форменный донос на меня.
Однако по приезде моем Александр Павлович решил заслушать мой устный отчет (Волконский в это время еще обретался во Франции) и сказал потом, что вполне доволен мной. Я был прикомандирован к графу Аракчееву, который стал после Волконского военным министром.
Как бы то ни было, я не забыл, что именно генерал-адъютант Волконский изменил мою судьбу. Не знаю, стал ли бы я заниматься шпионской деятельностью, ежели бы не он. При всей нашей нынешней холодности отношений, я не могу этого не признать.
В свите государя, отправившейся в Вильну, находится множество иностранцев: пруссак барон Штейн, корсиканец Поццо ди Борго, швед Армфельт, британский агент Роберт Вильсон, немец генерал-майор Винценгенроде, эльзасец Анштетт (сын страсбургского адвоката, дипломат) и множество других. И все они, без исключения, – заклятые враги Бонапарте.
Сообщил мне П. И. Б. и официальную версию сего «переселения народов», коей верить нельзя, конечно.
В день отъезда его величества граф Николай Петрович Румянцев, канцлер, пригласил к себе французского посла графа Лористона и передал ему от имени государя сообщить Наполеону следующее.
Его Величество в Вильне, так же как и в Петербурге, остается его другом и самым верным союзником (son ami et son alliй le plus fidиle), что он не желает войны и сделает все, чтобы избегнуть ее, что его отъезд в Вильну вызван известием о приближении французских войск к Кенигсбергу и имеет целью воспрепятствовать генералам предпринять какое-либо движение, которое могло бы вызвать разрыв.
Не знаю, кто поверил сим словам, может быть, что и никто, а может, один лишь канцлер Румянцев, конечно, европейски образованный, но политически довольно-таки наивный, принял за чистую монету дипломатический ход нашего государя.
Как бы то ни было, но хочу на будущее записать собственное свое предположение, что нечто важное приближается, и произойдет оно тут, в тихой и казавшейся мне поначалу столь сонной Вильне.

Апреля 14 дня. Седьмой час вечера

В два часа дня гром орудий и звон колоколов возвестили жителям Вильны о прибытии императора Александра.
В шести верстах от Вильны императора встречал военный министр и главнокомандующий Первою Западною армиею генерал от инфантерии граф Барклай-де-Толли.
Я был в свите главнокомандующего, помещаясь подле полковника Арсения Андреевича Закревского (впоследствии генерал-лейтенант, министр внутренних дел, финляндский и московский военный губернатор. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ), начальника артиллерии Первой армии генерала Кутайсова и дежурного генерала Кикина.
В предместье Вильны, что прозывается Антоколь, его величество ожидал виленский магистрат, а также все городские цехи со знаменами и литаврами. Приметил я, что с особым торжеством встречал государя жидовский кагал, и он заметил это, что было видно по несколько изумленному выражению лица государя.
Население заполнило не только улицы и площади Вильны, но и холмы, окружающие Антоколь, башни костелов и крыши домов.
При этом радости, как мне показалось, было не очень-то и много, а все больше любопытства и озабоченности. А вот жиды, помещавшиеся отдельно, явно изливали свой восторг бурно и искренне: и невооруженным взглядом было видно, что они именно радовались приезду российского императора.

Апреля 15 дня. Одиннадцатый час ночи

Сегодня император Александр Павлович принимал в Виленском замке духовенство и представителей городских властей, а также профессоров местного университета, магистрат, купечество, а также и жидовский кагал.
Затем Государь в сопровождении главнокомандующего генерала от инфантерии Барклая-де-Толли, а также генералов Беннигсена, Аракчеева и генерал-адъютантов Балашова и Волконского производил смотры войскам и с этой целью ездил в Вилькомир, Шавли и Гродно.
Генерал-адъютанты Волконский и Балашов, кажется, смотрели на меня весьма кисло и, может быть, даже с неодобрением. Я также глядел на них не слишком радостно, но при этом отнюдь не робея и совершенно не смущаясь, без малейшего подобострастия.
Да, это непросто иметь в числе своих недоброжелателей двух генерал-адъютантов императора, двух его любимцев. Вся моя надежда – на мудрость государя, на то, что он понимает истинную цену своих любимцев.
После обеда государь Александр Павлович призвал меня и подробнейшим образом расспрашивал о настроении умов в Виленском крае, о том, находятся ли под наблюдением сочувствующие Бонапарте, о деятельности военной полиции при Первой Западной армии, о том, помогает ли нам население и о том, в какой мере можно опираться на местных полицейских чиновников, насколько можно доверять им.
Вечером граф Барклай-де-Толли давал ужин в честь императора.
Я был в числе приглашенных. Сидел напротив министра полиции Балашова и обратил внимание, что государь периодически взглядывал на нас двоих с любопытством и слегка улыбаясь при этом.
Мне даже иногда казалось, что Александр Павлович как будто иногда подмигивал попеременно то мне, то Балашову. На ужине был и мой давний знакомец – старый, многоопытный интриган Густав Мориц Армфельт.
Он изменял всем, кому только это было возможно. Сам шведский барон и друг шведского короля, он в году, кажется, 1794-м был обвинен в государственной измене и бежал в Россию. В 1801 году возвратился в Швецию, а в прошедшем году опять вступил на русскую службу: Александр Павлович назначил эту старую, облезлую лису председателем комитета по финляндским делам, иначе говоря, верховным правителем Финляндии. Не многовато ли? Барон Армфельт играл ведущую роль в интриге, завершившейся арестом и ссылкой государственного секретаря Сперанского. Видимо, по этой причине его величество и покровительствует ему.
А теперь Густав Мориц пожалован в графы Российской империи и назначен ни больше, ни меньше – членом Государственного совета (граф Армфельт умер в 1814 году в чине генерала от инфантерии. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).
Такого мастера урвать себе кусок пожирнее я в жизни не встречал, но умен и проницателен он несомненно.

Апреля 16 дня. 10 часов утра

Вчера около одиннадцати часов ночи вместе со здешним полицмейстером майором Бистромом, полковниками Розеном и Лангом, как всегда неразлучными, мы отправились в бордельку пани Агаты Василькевич, дамы радушной, не по возрасту кокетливой и утомительно болтливой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20