Позвонил Бураков:
– У вас нет Гусейна?
– Нет.
– Где он может быть? Не знаете?
– Не знаю, – лгал я. – Может, в аптеке на Шаумяна. Ее не открыли?
– На ремонте!
– Что там у вас?
– Заявитель. Я хотел, чтобы Гусейн на него посмотрел. Ладно, я позвоню позже.
– Орезов тут?
– Тоже куда-то уехал.
Я окликнул Гезель:
– Вызови, пожалуйста, капитана судна «Спутник» – Антонова. У нас записан его телефон…
– Антонов? – спросила Гезель. – А имя-отчество?
– Он был понятым по делу Ветлугина. Посмотри. Попроси срочно заехать.
С Русаковым и руководством парома я предполагал связаться самостоятельно.
– Разрешите, Игорь Николаевич?
Показался Хаджинур Орезов в кожаной куртке, с которой он никогда не расставался, с высовывавшимся снизу ремнем, уходившим под мышки, к кобуре.
– Что там случилось, в дежурке? – спросил я.
– Ничего особенного, – он остановился у балюстрады. – Заявитель пришел. Говорит, ночью на пароме у него триста рублей украли. Из каюты. Врет как сивый мерин. Только не могу понять – зачем? Триста рублей от нас он все равно не получит… – Хаджинур был явно озадачен. – Если бы заявил, что украли документы, – тут ясно!
– Разберетесь… – Меня интересовало другое. – Что с ружьем Ветлугина?
– Интересная история, Игорь Николаевич. – Орезов оживился. – Ружье 141917, которое подняли со дна залива, значилось за гражданином Изутиным. Изутин продал его некоему Яскину, тот – Досову…
– А Досов…
– Нет! Ни за что не догадаетесь! Досов заявил, что ружье, которое ему продал Яскин, у него дома!
– Не понял.
– Сейчас поймете. Поэтому я взял Досова с работы, поехал к нему домой и осмотрел ружье. Тоже шестнадцатого калибра ТОЗ. Но номер другой!
– Не понимаю.
– Я тоже не понял. И повез Досова вместе с его ружьем к Яскину…
– Хаджинур! – взмолился я.
– И что же выяснилось? – Орезов, довольный, прошелся по кабинету. – Оказалось, примерно года три назад Яскина, пьяненького, задержала с ружьем водная милиция. Ружье отобрали и долго тянули: «Зайди завтра, зайди в конце недели…» А когда вернули, он заметил, что ружье в милиции подменили. Его-то он и продал Досову…
– А ружье, которое отобрали?
Хаджинур развел руками:
– Выходит, осталось у кого-то из сотрудников. И исчезло! А потом снова возникло… Теперь уже с морского дна! А перед тем успело выстрелить! Прямо в лоб Ветлугину…
– Любопытно.
Нас прервал звонок Буракова:
– Гусейна еще нет?
– Нет.
– А Хаджинур?
– Сейчас вошел.
– Не задерживайте его, Игорь Николаевич! Он очень нужен…
Разбирательство со лжезаявителем, по-видимому, потребовало больше сил, чем первоначально казалось.
– Сейчас идет… Вот что, Хаджинур, – сказал я, положив трубку. – Завтра с утра меня может не быть. Агаева тоже нет… Необходимо организовать конвой в Красноводск. Довиденко перечислил Касумова за нами… Я решил Мазута отпустить.
– Зачем конвой?! Я сам за ним съезжу!
Орезов ушел. Вскоре я тоже спустился к дежурному.
Дежурный – капитан Баранов – выдавал оружие заступавшей на пост смене.
За столом Хаджинур и Бураков продолжали разговаривать с заявителем, плутоватого вида мужчиной с короткой стрижкой. Когда я появился, он внимательно-фиксирующе глянул в мою сторону.
– Где ваши вещи? – спросил его в это время Хаджинур. – Вы что, приехали в командировку без вещей?
– А какое это имеет отношение? Я пришел заявить, что у меня украли деньги… – Он снова взглянул на меня, пытаясь привлечь к разговору. – А вы мне – «где документы, где остановился, где вещи?». Вы мне найдите деньги, которые у меня украли на пароме.
Он явно намекал на нежелание милицейских регистрировать его заявление.
– Будете искать? Или нет? Иначе я ухожу.
Бураков смущенно протрубил в поднесенный к носу платок.
– Мы хотим убедиться в том, что деньги действительно были. А вы не позволяете!
Хаджинур снова вмешался:
– У вас еще есть деньги с собой?
Мужчина поколебался:
– Предположим, есть.
– Покажите…
– А зачем? – Он играл какую-то игру, которую я не был в состоянии понять.
Несколько секунд они препирались. Наконец заявитель достал кожаный новый бумажник, осторожно, чтобы работники милиции не могли видеть содержимое, пошарил пальцем между прокладками…
В ту же секунду Хаджинур ловко выхватил из его рук портмоне, раскрыл. Три купюры – достоинством в сто рублей каждая – упали на стол.
– Триста рублей. – Хаджинур не стал осматривать бумажник, вернул владельцу. – А вы говорите, они пропали!
– Это другие триста! – Заявитель сжал портмоне.
– Значит, вы те триста отделили?
– Да!
– Для чего?
– Просто так!
Он врал, но я не мог догадаться, зачем ему это нужно.
Милицейская система отчетности давно приспособилась под своих малокомпетентных руководителей, периодически встававших у республиканских и союзных министерских штурвалов. «Зарегистрировал преступление – раскрой его, не можешь раскрыть – лучше не регистрируй…» – оборачивалось на практике.
Подошел капитан Баранов:
– Слушаю, Игорь Николаевич.
Мне показалось, он как-то странно, иначе, чем обычно, посмотрел на меня. Что-то неуловимое, разделяющее, возникло между нами с той ночи, когда в милицию приезжали Шалаев и Довиденко, а он, дежурный, принес бутылку «Кер-оглы».
– Закажите для нас каюту на вечерний паром, – сказал я.
Он покачал головой:
– Ничем не могу помочь. Начальник запретил нам заниматься билетами…

– Капитан приехал… – сообщила Гезель.
– Пусть заходит!
В дверях показался необыкновенно круглый маленький человек с красным лицом и шкиперской – вокруг лица – бородкой. Он словно вкатился в кабинет, в руке он нес портфель.
– Антонов Василий Сергеевич, – представился он.
«С этим краснорожим взяточником? – вспомнил я Баларги-мова. – Да они его просто потопят!»
Я показал Антонову на стул, и он живо водрузил на него свой объемистый широкий таз – казалось, что капитан восседает на массивной воздушной подушке.
– …Мы помогали водной милиции искать ружье, – он считал,
что знает, зачем его. пригласили. – Оно выпало из лодки во
время несчастного случая на охоте…
– И как это все происходило? – спросил я.
– Обыкновенно, – он подернул короткими округлыми плечами. – Приехали из прокуратуры, из милиции. С ними – охотник, который остался в живых… – Антонов имел в виду Баларгимова. – Поплыли к камням… – Капитана мучила одышка, он сделал паузу. – Недалеко от метеостанции. Я спустил лодку, туда сели этот охотник, я и другой понятой. Стали грести к берегу. Вода прозрачная – все видно…
– Судовой журнал у вас с собой? – спросил я.
– Вот, пожалуйста, – он открыл портфель, вынул и положил на стол толстую книгу – самую важную на любом судне. – Смотрите…
«6.00, – прочитал я, – подъем флага… 11.32 – вышли в море. Первая остановка. Координаты… Спущена лодка для поиска ружья. Ружье обнаружено в 11.48. Удаленность от берега 25 м, глубина обнаружения ружья 90 см … – Я машинально заглянул вниз. Записи за день заканчивались традиционным: – 20.00 – спуск флага…»
Антонов закрыл портфель, готовясь уйти. Но я остановил его:
– Не смогли бы вы сегодня выйти на вашем судне?
– Далеко? – Он нацелил на меня маленькие глазки-щелочки, зажатые щеками.
– На тот берег.
– А груз?
– Арестованный и конвой… Три человека. Время отплытия я уточню.
Он поправил бородку, сказал осторожно:
– В принципе это возможно. Вообще-то предполагался такой рейс…
– Я позвоню, когда мы будем готовы.
– Хорошо.
Он, пятясь, покатился к двери, так что в конце концов открыл ее спиной. Антонов мне не понравился.
Улучив минутку, я набрал телефон судебно-медицинской экспертизы – Анна не отвечала. Я вышел в приемную.
– Поехал на паром, – предупредил я Гезель.

Первым, кого я увидел на пристани, был старший помощник капитана «Советской Нахичевани» Акиф, с которым так давно – уже забыл, когда это было, – я плыл к месту своего нового назначения.
– Поужинаешь? – спросил он меня.
– Я, по-моему, еще не обедал.
– Пойдем, Валя накормит, – сказал Акиф.
Мы пошли к трапу. На пароме действительно нашлось что поесть – суп, котлета с вермишелью. Потом мы прошли в бар-салон; бармен, арендовавший помещение, сварил кофе и подал к нему маленькие блюдечки с миндалем.
Акиф ни о чем не расспрашивал, только смотрел на меня черными доброжелательными глазами.
– Какой прогноз погоды? – спросил я. – Уходите вовремя?
– Да, вроде никаких неожиданностей. Скоро начнем загружаться.
В иллюминатор была видна растянувшаяся в несколько рядов колонна автомашин.
– Вид у тебя невеселый, – констатировал Акиф. – Может, ты влюбился?
– И это тоже.
– А что основное?
– Мне, возможно, придется переправить на тот берег несколько человек, но их надо принять, когда вы уже отойдете…
– В море? – удивился он.
– На этот счет есть инструкции?
Акиф подумал.
– Наверное, мы должны выполнять указания водной прокуратуры… Я доложу капитану.
Я хотел расплатиться, но буфетчик отказался получить деньги, – на его месте и я тоже никогда не взял бы денег с гостя старпома.
Мы вернулись на несколько минут в кают-компанию, прошли в красный уголок для командного состава. Здесь все было по-прежнему. Я сел в то же кресло под фотографией непримечательной женщины – крестной матери, разбившей бутылку шампанского о борт спускавшегося со стапеля парома.
– Что от меня требуется? – спросил Акиф.
– Билеты. Каюта.
Он тут же вышел, а я как-то беспечно и сразу задремал, успев услышать свое то ли чересчур громкое дыхание, то ли приглушенный храп.
Проснулся я мгновенно. Акиф протягивал мне билеты и ключ с биркой, как в гостинице.
– Спасибо. – Я отдал деньги. За время короткого, глубокого сна мышцы у меня на лице словно одеревенели и во рту пересохло.
Мы договорились, какими ракетами судно, которое доставит на паром оперативную группу, объявит о себе.
– Если мы не появимся, ты тоже не удивляйся, – предупредил я. – Успехов!
– Тебе тоже.
У трапа мы простились.
Смеркалось. На пристань уже собирались пассажиры. Тяже лые многотонные грузовики и юркие легковушки, словно по конвейеру, вползали в огромное чрево парома.

Я заехал к капитану Мише Русакову – он одобрил мой план и сразу же принялся за его техническое обеспечение.
Мнением шефа лодок я не мог не интересоваться – Баларгимов высказал его достаточно ясно.
– Значит, напротив второй скалы, – уточнил Миша.
– Да. Не забудь о кассетах.
– Я понял.
«Нива» стояла неподалеку, рядом с детским парком. Я садился в машину, когда в кустах раздался осторожный шорох.
– Кто здесь? – Я резко раздвинул кусты.
На уровне груди я увидел старую армейскую фуражку, грубо вылепленный нос, тяжелую даже для большой головы массивную нижнюю челюсть. В лицо мне смотрели черные, жалостливые глаза.
Я узнал старика прокаженного.
– Керим? Что вы здесь делаете?
– Ждал вас.
– Меня?!
– Да. Я приехал, когда стемнело. Сорок лет, как я не был здесь.
– Как вы меня разыскали?
Прокаженный вздохнул.
Он таращился на изменившиеся за сорок лет улицы, примыкавшие к причалу. Все вызывало в нем интерес. Дом культуры, киоск, угрюмый дом, опоясанный фанерным щитом с аршинными буквами: «Восточнокаспийчане! Крепите мир трудом!»
– Добрые люди подсказали… Но я не хочу, чтобы нас вместе видели.
Детский парк был пуст. Из усилителя, на невысоком колесе обозрения, разносилась песня Владимира Высоцкого: «…Но был один – который не стрелял!»
– Садитесь в машину. – Я взглянул на часы. Времени у меня оставалось совсем немного.
В двух шагах находилась витрина «Не проходите мимо» – много лет не обновлявшаяся, хранившая на себе следы воздействия сурового, почти континентального климата. Старик подошел к ней. На выцветших фотографиях изображены были какие-то темные личности, лица задержанных – плохо различимые, мелкие – ничего не выражали. Зато хорошо была видна мертвая белуга. Голый неукрытый труп со рваной раной на животе, беззащитный, как труп человека. Рана зияла под сердцем, как это бывает при умышленных убийствах.
– Алеутдинов… – Прокаженный легко опознал браконьеров на фотографиях. – Афанасий… Алеутдинов утоп в шторм. Перевернулся у самой калады.
– В шторм тоже проверяют калады? – спросил я.
– В пять и в шесть баллов. А если больше – только дурак пойдет! В большую волну калада амортизирует – не снимешь рыбу!..
Он отошел от витрины, сравнительно легко взобрался в «Ниву» на заднее сиденье.
– Калада постоянно в море, – объяснил он. – На мертвом якоре. Зимой ставят далеко. Добираются примерно часа за два. А летом ближе, потому что рыбы больше.
– Часто их проверяют?
– Зимой обычно раз. С утра…
Что заставило старика прокаженного быть откровенным со мной? Потому что видел, как я отпустил Касумова?
– …А летом три раза. Летом рыба быстрее портится. Работа тяжелая. Не успел вернуться – опять надо идти! А пока в море – головы да хвосты отсечь! А то и туши рассечь! – Старик вздохнул.
– А сколько рыбы можно привезти за раз?
Он подтвердил то, что я уже слышал от Вахидова:
– И семьсот, и восемьсот килограмм. Как когда!
– А много в Восточнокаспийске таких лодок? Это мой последний вопрос…
Старик помолчал.
– Думаю, не меньше двадцати… Может, тридцать.
Я не представлял раньше гигантский размах браконьерского лова. Счет шел на десятки тонн выловленных ежедневно осетровых! И это при наличии контролирующего аппарата рыбнадзора, милиции!
– …Не спрашивайте меня, пожалуйста. Мне нельзя врать… – Глаза его стали жалобными, словно он сейчас расплачется.
– Вы искали меня, чтобы мне что-то сказать… – напомнил я.
– Да…
Несколько секунд мы посидели молча. Потом прокаженный сказал:
– Мазут не убивал Сережу… Я приехал в город впервые за сорок лет, чтобы об этом заявить. Мазут дружил с ним. А в ту ночь Мазута вообще не было. Он ездил в колонию, к своему приятелю.
– Точно?
– Да.
– Почему же Касумов не сказал, что он там был? Установили бы его алиби!
– Его приятель сидит! – Старик достал платок, громко высморкался. – Колония особого режима. Свиданий нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27