Народ собирался разный, одни, постоянные визитеры, приводили своих
приятелей, и те, становясь тут своими, потом уже заглядывали, как
завсегдатаи, приводя других новичков.
По углам жилой части мастерской скапливалось немало пустых бутылок от
водки, коньяка, вина, молока и кефира. Раз в месяц хозяин загружал ими
багажник своей "Лады", отвозил домой и отдавал старику-дворнику.
Оттуда, из мастерской, и вернулся Ярослав в четвертом часу ночи.
Хорошо посидели. Было много знакомых, выпили, кто-то принес виски
"Dimple", жарили в тазу со спиртом охотничьи сосиски. Много говорили,
спорили, шутили, что-то под гитару пели. И он расслабился, отпустило
напряжение последних недель. Даже не хотелось уходить. Дом пустой. Год как
расстался с женой. Она теперь жила с ребенком в Ровно у своих родителей,
развод официально не оформляли, и он еще тешил себя надеждой, что уговорит
ее вернуться. Ссориться начали давно, еще в первый год супружества,
заводились с мелочей, а потом все круче и круче, уже забывалось с чего,
собственно, завязался спор, а он все разгорался. И так всякий раз. Сейчас
трудно было установить, кто виноват, но те ма денег, будь они прокляты,
всегда возникала, а вокруг нее наматывалось все остальное: и почему он так
поздно приходит, и почему забыл отнести ее сапоги, чтоб набить
металлические набойки, и почему она не постирала ему голубую сорочку, и
зачем выбросила пузырек с машинным маслом, стоявший в кладовке, что это за
патологическая страсть все вышвыривать не спросясь. Вот они, зубчики,
вертевшие шестерню их отношений. Распалясь и исчерпав тему денег, она
принималась за иное: сколько он будет возиться со своей кандидатской? Вот
другие давно уже... Кандидатская! На нее не остается времени, оно
высасывается, как губкой, повседневной текучкой там, на службе. Этой
отговоркой он отбивался от попреков, желая забыть, сколько часов улетало
без толку на хождение в шахматный клуб, на вечеринки у
приятеля-скульптора, на... на... Теперь надо писать реферат для поез дки в
Мюнхен. Он то садился за него с азартом, то уговаривая себя, что никто в
Мюнхен его не пошлет, заталкивал странички с начатым рефератом подальше в
стол. Сколько было этих самоуговариваний для отлынивания!.. Ах, если бы
поездка состоялась!..
Ярослав погасил свет и не раздеваясь, лег на незастеленную тахту
просто полежать минут пятнадцать, заложив руки за голову, помечтать,
подумать. И незаметно уснул. Ему ничего не снилось, а могло бы, поскольку
он в мечтах видел прекрасные картины: как выходит на трибуну там, в
Мюнхене, как ему громко аплодируют после доклада, жмут руки, как щелкают
фотокамеры корреспондентов, как добиваются у него интервью, как надевают
мантию почетного члена Всемирной ассоциации работников архивов, вручают
диплом и ключи от новенького "мерседеса", подаренного Оргкомите том... Но
ничего из этого не попало в его сон, ибо весь этот сюжет он домечтал до
конца, лежа с еще открытыми глазами...

31
Ни в субботу, ни в воскресенье отдохнуть Сергею Ильичу не удалось. В
субботу утром без предупреждения заявилась двоюродная сестра, прилетевшая
из Краматорска. Со следующего дня у нее путевка в Трускавец. Поскольку
Подгорска ей было не миновать, решила приехать на день раньше, чтоб
повидаться. А не виделись они лет двадцать, отношений не поддерживали.
Сергей Ильич ее недолюбливал за апломб, за то, что напичкана истинами в
последней инстанции, за нетерпимость к чужому мнению и этакую
провинциальную хвастливость. Пришлось принимать, оказывать гостеприимство,
выслушивать сентенции, терпеливо сидеть за столом. В самом деле, не
выгонишь же! Она называла каких-то людей, которых он давным-давно забыл и
не мог вспомнить, и вела себя так, словно она и Сергей Ильич истосковались
друг по другу.
- Где ты работаешь? - спросила она.
Сергей Ильич сказал.
- Я бы никогда не согласилась брать от _н_и_х_ деньги. Кто знает,
какого они происхождения, как нажиты? И вообще это унизительно и
непатриотично. Что мы, нищие? Мы великая держава, зачем нам их доллары?!
Утром следующего дня, проводив сестру на автобусную станцию, Сергей
Ильич возвращался со счастливым облегчением, когда вспомнил, что дочь и
зять, вернувшийся с вахты, приглашены сегодня к приятелям на день рождения
куда-то за город. Значит, подкинут на целый день внука...

Посетителей не было, и в тишине кабинета Сергей Ильич начал
знакомиться с поступившей почтой.
"Центральный Государственный исторический архив. На ваш N_Р-935.
Сообщаем, что населенный пункт Троки является польским названием
современного г.Тракай на территории Литовской ССР. Кроме того, четыре
населенных пункта Троки известны до 1939 года в Вильнюсском и Новогрудском
воеводствах Польши.
Основание: Skorowidz niejscowosci Rzeczypospolitej Polskiej...
Przemysl-Warszawa (1933-1934), 1747.
Директор архива.
Начальник отдела использования и публикаций".
"Инюрколлегии.
Ваш Р-935. Тов. Голенку С.И.
В документах "Кассы социального страхования в Подгорске" за 1934 г.
значатся интересующие вас Радомские:
1. Радомская Анеля, 1882 г.р., работавшая преподавательницей в
"Хозяйственной школе" в Подгорске.
2. Радомский Станислав, ее брат, 1880 г.р., работавший начальником
охраны на оружейной фабрике "Арма".
Директор областного архива..."
Анеля Родомская... Мать наследодателя... Ей сейчас девяносто восемь
лет, - подсчитал Сергей Ильич, - а ее брату, Станиславу - сто. Искать их,
пожалуй, можно только на кладбище...
"Московская городская коллегия адвокатов.
Коллектив адвокатов. Инюрколлегия.
Дело: Майкл Бучински. Ваш Р-935.
От фирмы Стрезера получено сообщение, что в результате опроса лиц,
входивших в окружение наследодателя выяснилось, что в частных разговорах
он неоднократно упоминал своего брата Александра, с которым утратил связь
в 1941 году. Необходимо проверить эту линию..."
"Ничего себе - проверить! - усмехнулся Сергей Ильич. - А кого же я
ищу, если не ближайшую родню наследодателя?! И на этого братца еще ни разу
не наткнулся... Хорошенькая линия!" - Он отложил письма.
Покоя не давала деревня Троки - Тракай. Сергей Ильич достал карту
Польши, развернул, взял лупу. Он водил ею, пересекая квадрат за квадратом,
начинал с воеводческих столиц, затем вправо, влево, вверх и вниз. Нужна
была хоть какая-то система. Опускаясь с запада на восток, почти до
нынешней госграницы с СССР, под Перемышлем, он искал особенно внимательно,
вспомнив слова Богдана Григорьевича: "...под Перемышлем были какие-то
Торки, я учился с парнем оттуда". Привыкший подозрительно относиться к
подобным незначительным перестановкам букв, Сергей Ильич позвонил в
консульское агентство ПНР в Подгорске. С руководителем агентства он был
хорошо знаком, служебные дела сводили их не раз...
- Вас слушают, - отозвался голос в трубке.
- Это Голенок... Здравствуй... Под Перемышлем был населенный пункт
Торки. Не могли ли эти Торки когда-нибудь называться Троки?
- Бог его знает, я же не специалист по этому делу. А почему у тебя
возникла такая мысль?
- Тракай в Литве когда-то по-польски назывался Троки.
- А зачем они тебе?
- Ищу человека, вернее его наследников.
- А какая валюта?
- Самая хорошая.
- Что ж, было бы неплохо, если б наследник оказался у нас... Напиши
нам официальную бумагу, укажи фамилию, я сделаю запрос. Конечно, могу все
и по телефону, но тебе же документ нужен, что б в дело подшить.
- Нужен, - согласился Сергей Ильич...
Разговор с руководителем агентства навел Сергея Ильича и на другую
мысль: вскоре после войны, когда уточнялась госграница, одни территории
отходили к Польше, другие к Украине. Шло переселение. Надо бы запросить
Госкомитет республики по труду.
До обеда Сергей Ильич печатал запросы в Госкомитет УССР по труду с
просьбой проверить, не переселялись ли из населенного пункта Торки (ПНР)
на территорию УССР граждане Бучинские и Радомские, и еще два письма за
пределы республики: в исторические архивы Гродненской области и Литвы.
Сергей Ильич шел на улицу Толбухина, которая до войны называлась
Францисканской. Он мало верил в эту затею, но что б не укорять себя потом
мыслью о какой-то упущенной возможности, отправился искать старожилов в
доме, где некогда проживал Михаил Бучинский.
Не доходя квартал до дома 11-а, Сергей Ильич увидел у входа в
трехэтажное кирпичное здание вывеску "Жилищно-эксплуатационная контора
N_102" и, поразмыслив, вошел. Начальника ЖЭКа на месте не оказалось, но
был техник-смотритель, молодой подвижный человек - в костюме, при
галстуке, и Сергей Ильич в легкой тенниске-безрукавке почувствовал себя
как-то неловко, даже ощутил некое зависимое положение.
- Вы по какому вопросу? - спросил молодой человек.
Представившись и не вдаваясь в подробности, Сергей Ильич объяснил.
- Дом 11-а двухэтажный, вроде флигеля. Старый. Там десять квартир, -
сказал техник. - Сейчас мы паспортистку позовем... Зина! - крикнул он, -
принеси Толбухина.
Пришла паспортистка с толстой регистрационной книгой.
- Есть ли в доме 11-а старожилы? Скажем, люди, живущие там с
довоенных времен? - спросил Сергей Ильич.
Найдя нужный адрес, она стала проверять список жильцов - в озраст и
кто когда поселился.
- Есть тут старик один, из восьмой квартиры, - паспортистка держала
толстый палец на строчке. - Завадка Ярема Иванович, 1898 года. Живет в
этом доме с 1944, как освободили город. Может он жил здесь и при немцах и
до немцов... А так больше никого... Я могу идти? Меня там люди ждут...
- Иди, - сказал ей техник. - Вы загляните к нему, - обратился уже к
Сергею Ильичу. - Старые любят вспоминать, - философски заключил он.
Поблагодарив, Сергей Ильич ушел...
Лестница на второй этаж и перила были деревянными, пахли скипидаром,
кто-то заботливо протирал их. Дверь в восьмую квартиру когда-то давно
покрасили красной половой краской, теперь она пересохла, облупилась. Не
обнаружив звонка, Сергей Ильич постучал. Никто не откликнулся. Лишь на
третью его попытку по ту сторону звякнула цепочка, и дверь отворилась. На
пороге стоял маленький усохший человек в полосатой пижаме со старческими
коричневыми пигментными пятнами на лысом черепе. Кожа лица его настолько
одрябла и так ее изжевали морщины прожитых лет, что глаз почти не было
видно. И все же Сергей Ильич поймал их взгляд - странный, направленный на
него, и вместе с тем сквозь него и упиравшийся где-то далеко в какое-то
препятствие.
- Ярема Иванович? - спросил Сергей Ильич.
Старик кивнул.
- Я к вам, если разрешите.
Старик посторонился, пропуская гостя.
Сергея Ильича поразила бедность квартиры. Маленькая прихожая выводила
прямо в комнату. Кухни тут, видимо, не было, потому что в комнате стояла
двухкомфорочная газовая плита, выпирала допотопная конусообразная чугунная
раковина с огромным сифоном. Тут же - небольшой стол, кушетка, застеленная
вылинявшим пикейным одеялом и фанерный шкаф со вбитыми сбоку гвоздями, на
которых висели коро тенькое вафельное полотенце и пиджак с обвисшими
плечами.
Заметив на столе несколько пузырьков с воткнутыми в них пипетками,
Сергей Ильич спросил:
- Вы болеете? Может, я не вовремя?
Слабо шевельнув пальцами немощной руки, как бы успокаивая визитера,
старик ответил:
- Глаукома. Десять лет слепну, - он поднял голову навстречу взгляду
Сергея Ильича, приглашая начать разговор, ради которого тот пожаловал.
- Ярема Иванович, как давно вы живете здесь? - приступил Сергей Ильич
к делу. - Я из Инюрколлегии, разыскиваем родственников одного человека.
- С 1912 года, - он помолчал, будто тень минувших лет заслонила
собеседника. - Кого вы ищете?
- Кого-нибудь из семьи Бучинских. Они вроде тут жили?
- Нет. Анелька, Стефан и старший их, Алекс, жили на Грюнвальдской. А
тут седьмую квартиру снимал их младший - Михайло. Был студентом медицины.
Потом практиковал.
- И куда уехал?
- Далеко, - старик медленно опустил веки, печально покивал головой. -
Царство ему небесное. Германцы в сорок третьем увезли... Вся фамилия
сгинула. Анелька в 1936 году повесилась. Муж ее, Стефан, имел молоденькую
австриячку, работала в рецепции [рецепция (польск.) - в данном случае бюро
приема при гостинице] отеля "Бристоль". Он продал все и укатил с нею в
Вену. Брат ее, пьяный, застрелил Стефана.
- А старший сын их, Александр? - спросил Сергей Ильич, дивясь памяти
старика.
- Полицаи в лесу поймали. В сорок первом. В город он ходил и из
города, вроде к партизанам. Живым его в кринице утопили...
- Он был женат?
- Алекс? Нет, гулял.
- А у брата Анелии была семья? Ведь у нее брат, кажется, был.
- Был. Стась. Только не Бучинский, он, Родомский. Имел дочь. Анной
звали. А вот куда она подевалась, не знаю... Моложе меня лет на десять
была. Так что тоже уже не девка сейчас, - он повел сухими губами,
изображая улыбку. - Мне ведь уже восемьдесят два...
"Пожалуй, все", - решил Сергей Ильич. Еще с минуту подумал, не
упустил ли чего и поднялся.
- Благодарю вас, Ярема Иванович. Извините, что побеспокоил.
Старик вяло развел сухими, как осенние стебельки, руками, и с трудом
встав со стула, проводил гостя до двери.

32
О смерти Богдана Григорьевича Сергей Ильич узнал от Кухаря. Тот
позвонил утром и сказал без предисловий:
- Беда стряслась, Серега! Шимановича убили!
- Да ты что! Кто?
- Э-э, кто! Какая-то б... Я случайно встретил Стороняка, помнишь его?
Он в коллегии адвокатов работал вместе с Шимановичем. Им туда и сообщили
то ли из милиции, то ли из прокуратуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30