— Печально? В каком смысле — печально?
— Это показывает, насколько ты далёк от жизни, Келес. — Она обернулась и посмотрела на него. — Ты любил женщину, из-за которой твою спину украшают шрамы?
— Да, конечно.
— Расскажи мне о ней.
Келес скрестил руки на груди.
— Ну… она была хорошенькая, и из хорошей семьи, и…
Он запнулся и едва слышно добавил:
— И мой отец был женат на женщине из купеческой семьи, и мой дед. Все шло так, как положено.
— Как положено. — Тайрисса сорвала веточку вереска и воткнула в волосы за левым ухом. — Ты любил её, поскольку полагал, что должен любить её. Что ж, это вполне соответствует твоим представлениям о мире. Числа и измерения позволяют тебе упорядоченно описывать мир. Точно так же и она была частью установленного порядка, а тебе это необходимо. Ты смотрел на неё, как на недостающий кусочек в мозаике собственной жизни.
— Неправда! — Но он не мог найти ни одного доказательства её неправоты. Верно, он убедил себя, что любит Маджиату, поскольку хотел полюбить её. Я нуждался в том, чтобы кто-то любил меня так же, как моя мать любила отца.
Тайрисса подняла руки и обвела широким жестом пространство вокруг.
— Взгляни на эти места, Келес. Они существовали задолго до того, как пришёл ты, чтобы измерить и описать здесь каждый клочок земли. И будут существовать после того, как твои карты рассыплются в прах.
Он поёжился.
— Замечательно. Большое спасибо. Я понял. Все, что я здесь делаю, не имеет никакого значения.
Она покачала головой.
— Да нет же, дурачок, ты все перевернул с ног на голову. Я не имела в виду, что твоя работа бессмысленна. Я хотела сказать что пребывание здесь действительно имеет для тебя значение. Сейчас ты просто игрушка в руках деда. Хуже того, он так вымуштровал тебя, что ты продолжишь плясать под дудку деда даже после его смерти. Любому кукольнику остаётся только мечтать о таких куклах!
Ты ведёшь себя так, словно не понимаешь, как важна твоя работа. Составленные тобой карты откроют дорогу в эти земли. Сюда придут люди. Но если ты не осознаешь, что не только твои вычисления имеют значение, то не сможешь помочь им ни благополучно добраться до этих мест, ни подготовиться к жизни здесь.
— Тайрисса, до поселений в этих местах ещё очень далеко. Да, здесь живут грабители и расхитители гробниц, но ведь это для них даром не проходит. Здесь до сих пор сильна магия.
— Верно, Келес. А для тебя это пройдёт даром или нет?
— Не понимаю.
Тайрисса вздохнула.
— Не сомневаюсь, что не понимаешь. Послушай, что я скажу. Я жила в очень тесном мирке. Да, я приехала в Морианд из Гелосунда, где прошли моё детство и юность. Я убила нескольких дезейрионцев, вот почему меня выбрали, чтобы стать одной из Керу. Мой мир стал чуть шире, теперь он включал и Морианд. А сейчас мы здесь, и я вижу вещи, с которыми мне не приходилось сталкиваться никогда в жизни, и понимаю, что мир — это больше, чем один-единственный порабощённый народ. Люди Гелосунда борются за крохотный клочок земли, и им придётся заплатить за него непомерно высокую цену. Не смотри на меня с таким изумлением, — ты прекрасно знаешь, что я права. Вместо того чтобы тратить время на подготовку набегов на захваченные Дезейрионом земли, и жаловаться на то, что боги от нас отвернулись, — лучше бы мой народ собрал пожитки, согнал в стада скот и отправился в Солет или Долосан, или вверх по Золотой реке. Мы могли бы создать новое государство. Но мы позволяем прошлому и собственным представлениям о долге довлеть над нами. Это ограничивает наши возможности.
Келес медленно кивнул.
— Ты хочешь сказать, что моя рабская приверженность к своей работе и воля моего деда точно так же ограничивают меня?
— Только в том, что не позволяют тебе увидеть мир таким, каков он на самом деле. — Она улыбнулась. — Каким образом можно описать мир, будучи отделённым от него пеленой чисел и лавиной бумажных свитков?
— Действительно, никаким… — Келес нахмурился. Он поднял глаза и встретился с Тайриссой взглядом. — То, о чём ты говорила… Наше путешествие не просто подтолкнуло тебя к подобным размышлениям, верно? Ты и раньше об этом думала. Вот почему выбрали тебя.
Тайрисса отвернулась и направилась к стоящим поодаль и щиплющим вереск лошадям.
— Это могло поспособствовать.
— Поэтому ты чувствовала одиночество, верно?
Она бросила на него свирепый взгляд.
— Предлагаешь мне облегчить душу?
— Нет, ни в коей мере. — Он смотрел себе под ноги. — Ты была одинока, поскольку твои взгляды были куда шире, чем у твоих товарищей. Со мной дела обстояли наоборот. Я замкнулся в своём мирке, и окружающие смирились с тем, что я упорно иду намеченным путём. Даже здесь вы все стараетесь не беспокоить меня, зато беспокоитесь сами.
— Может быть, сначала так оно и было. Но после ты сумел проложить путь мимо водоёма. — Тайрисса улыбнулась. — Ты ведь не стал никому говорить, что надо делать. Ты просто сделал это сам. Ради общего блага. Ты стал частью целого — нашего отряда. Ты показал нам, что мы не просто чьи-то джианриготы.
Келес подошёл к своей лошади и забрался в седло.
— Если вы все так думаете… Прости, я… Я не думал ни о чём таком, просто… Просто сделал то, что, по-моему, должен был сделать.
Она кивнула.
— Мы это поняли. Большинство из нас, по крайней мере. Боросан ещё хуже тебя, а о чём подумал вирук, я вообще не имею понятия.
— Хуже меня? Вряд ли такое возможно. — Он рассмеялся. — Тайрисса, прости, что я так вёл себя, наслушавшись россказней о Керу. Я не хотел тебя обидеть.
Керу развернулась и внимательно посмотрела на него.
— Ты хочешь сказать, что не находишь нас гораздо соблазнительнее выросших на пуховых перинах наленирских девиц?
— Нет, то есть… Да, я… — Келес стушевался и поник. — Лучше убей меня прямо сейчас, и я больше не буду доставлять вам хлопот.
Тайрисса расхохоталась.
— Спящий дракон начал просыпаться. Медленно, очень медленно, но начал.
На обратной дороге Тайрисса показала ему ещё множество интересных вещей, в том числе вход в небольшую пещерку, который двигался, словно вдыхая и выдыхая воздух. Келес жадно ловил каждое её слово. Когда они подъехали к месту, выбранному Моравеном для лагеря, то обнаружили троих присоединившихся к их компании бродяг. Один, высохший старик, закутанный в шкуру какого-то невиданного зверя, сидел вместе с Моравеном и Боросаном немного поодаль. Джианридин во время их странствий часто выполнял обязанности толмача, помогая им разговаривать со старателями и расхитителями гробниц. Двое бродяг помоложе и явно покрепче возились с костром, что-то поджаривая на огне. Если бы у этого чего-то не было семи ног, Келес принял бы его за кролика.
Кирас сидел рядом с ними и пытался обмениваться любезностями, но получалось плохо, — разговор выходил натянутый. Рекарафи примостился у каменной глыбы с подветренной стороны лагеря. Его волосы ерошил ветерок, он прикрыл глаза и поднял лицо. Узкие ноздри трепетали, словно он мог целиком вдохнуть жарившуюся на костре дичь. Руки расслабленно лежали на коленях, на когтях играли отблески костра.
Кирас поклонился подъехавшим Келесу и Тайриссе.
— У нас гости. Они не встречали следов тех разбойников, но, по слухам, те направились в Опаслиноти, что возле самого Иксилла.
Келесу захотелось немедленно расспросить их о дороге, но он сдержался и лишь поинтересовался:
— А что такое Опаслиноти?
Один из их гостей усмехнулся, обнажив свои мерзкие жёлтые зубы.
— Место, куда ведут все дороги.
Рекарафи открыл глаза.
— Когда-то — город вируков. Тавам альфель изменил его, и теперь там могут жить разве что люди.
— Благодарю, Рекарафи. — Келес улыбнулся. — Я с нетерпением буду ждать дня, когда мы его увидим.
Вечер у костра продолжался. Боросан развлёк гостей поединком между мышеловом и маленьким танатоном, Кирас спел тиратскую балладу, Тайрисса — грустную песню об утерянном Гелосунде. В ответ бродяги порадовали их грубоватыми куплетами, которые холодными ночами повсеместно согревали земли Долосана. Наконец они заключили соглашение отправиться в Опаслиноти вместе. Усталый Келес с трудом забрался в палатку, даже и не подумав связаться с дедом.
Рассвело быстро. Когда Келес наконец разлепил глаза, пульсирующая боль заполнила его голову. Он прислушался к этой боли, а потом улыбнулся. Совсем недавно он считал её помехой для выполнения своего долга. Теперь это была просто боль, и ничего больше, всего лишь малая часть его мира. И он принял решение делать все от него зависящее, чтобы эта малая часть стала ещё меньше.
Глава сорок пятая

Восемнадцатый день Месяца Тигра года Крысы.
Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.
Сто шестьдесят второй год Династии Комира.
Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.
Морианд.
Наленир.
Нирати вздрогнула и проснулась. Её вырвал из глубокого сна не посторонний звук или движение, не коснулся случайный солнечный луч. Она спала долго, хотя и беспокойно, а теперь каким-то образом поняла, что пора просыпаться.
Она лежала на постели вниз лицом. Мокрая наволочка холодила щеку. Она намокла не от слез, хотя Нирати была уверена, что во сне плакала; она спала с открытым ртом, и на подушку вытекла слюна. Она была настолько изнурена, что даже не смогла перед сном красиво улечься на кровать.
Нирати попыталась медленно приподнять руки, но это оказалось не так-то просто. Все тело ныло, особенно болели плечи и локти. Тупая, ноющая боль казалась знакомой, напоминая переутомление после долгого повторения одного и того же движения. Когда весной и осенью она помогала матери в саду, потом у неё точно так же болели плечи и поясница.
Она осторожно перевернулась на бок и замерла, пытаясь отдышаться. Нирати недоумевала, почему она до такой степени выдохлась, проделав всего одно простое движение. Она чувствовала ужасную слабость. Одеяла казались такими тяжёлыми, словно были сделаны из свинца. Ночная рубашка обвилась вокруг ног, и она не могла освободиться, как ни старалась. Почувствовав себя в ловушке она испугалась, но тут же заставила себя успокоиться.
Страх воскресил в её памяти сны. Нирати принялась вспоминать прошедшую ночь, желая отделить правду от вымысла. Она пыталась найти то, что могло лишить её сил, хотя понятия не имела, что это может быть, и сомневалась, что сможет вспомнить. Но единственное, что ей оставалось, — думать, и ей была необходима хотя бы видимость действия, чтобы знать, что рано или поздно она сможет подняться с постели.
Вчерашний вечер прошёл вполне приятно. Граф Эйриннор повёл её в театр, где шла пьеса по повести Яора Диркси «Меч-пёрышко». Это была лучшая из его историй, повествующая о девушке, пасущей гусей, которая настолько умело обращалась с гусиным пером, что побеждала всех воинов, которые встречались ей на пути. Постановка была довольно-таки посредственная, но остроты добавляло то, что побеждённые воины носили одежды, свидетельствующее об их преданности Дезейриону, а главная героиня была прекрасной наленирской девой, а её гусиное перо — золотым.
Потом они отправились в городской сад, а оттуда — в дом, который граф снимал с тех пор, как формально разорвал все отношения с семьёй Фозель. Они пили вино, занимались любовью, а потом он проводил её домой. Должен был проводить, — хотя Нирати этого и не помнила, тем не менее, она была дома.
Её мать знала, что она спит с дворянином из Дезейриона. Разумеется, она боялась, что он разобьёт сердце её дочери. Но Сьятси подошла к делу с трезвой обстоятельностью. Она приготовила настойку когтелапки, которую Нирати приносили каждый день перед вечерней трапезой. Она сказала, что Нирати может смело довериться ей во всем, и даже предложила нанести визит Госпоже Нефрита и Янтаря, чтобы получить дельный совет.
Нирати отвергла последнее предложение. Её прежний опыт сводился к свиданиям с такими же неопытными любовниками, как и она сама. Она не получала особого удовольствия от этих встреч, разве что ей доставляло радость видеть удовлетворение поклонников и их искреннее обожание. Ей казалось, что её роль в этом и состоит, поскольку до Джанела не понимала, какое наслаждение может приносить любовное соитие.
Джанел был деликатным и нежным любовником. Он старался в первую очередь доставить удовольствие ей, медленно раздевая, лаская и целуя её тело. Стоило ему приблизить губы к её коже, дотронуться кончиками пальцев, тыльной стороной ладони, даже одетой в тонкую кожаную перчатку рукой, — огонь желания охватывал Нирати. Он говорил ей, как она красива и соблазнительна, спрашивал, чего она хочет, и как хочет. Медленнее, быстрее, мягче или жёстче, — он делал все так, как хотелось ей, каждый раз открывая все новые глубины страсти.
Нирати полагала, что после такой бурной любви она будет спать вообще без снов или сны будут спокойными, или даже горячими, — но нет же. Тело болело так, словно сны воплощались в явь. Она чувствовала себя беспомощной, её руки были скручены за спиной, ноги связаны. Она была словно опутана толстыми верёвками. Сначала она подумала, что это кожаные ремни, но, присмотревшись, разглядела свернувшуюся кольцами и покрытую шерстью огромную змею. Она слышала её шипение, чувствовала, как немеет сдавленное тело. Нирати пыталась освободиться, а змея смеялась и говорила, что спасения нет, и никогда не будет. Она попалась навсегда.
Потом пришёл дед и разбудил её. Нирати подумала, что сон продолжается, но, вынув руки из-под одеяла, увидела красные отметины на запястьях и многочисленные синяки. Она действительно боролась, она все ещё слышала голос, приказывавший ей молчать.
Она уставилась на Киро.
— Дедушка?
— Да, дитя моё. Да, моя маленькая Нирати. Я должен был придти. — Он смотрел на неё, глаза его пылали. Потом выражение лица смягчилось, он присел на краешек постели и взял её за руки. — Тебе приснился страшный сон.
— Да, очень страшный. — Она позволила ему помочь ей сесть. — Но как ты сюда попал? Это невозможно.
Киро Антураси покачал головой.
— Правитель думает, что надёжно запер меня, но есть пути и тропинки, о которых ему не известно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68