– А как с отоплением? Скоро начнется зима, и я вовсе не хочу мерзнуть.
– Ты не наблюдательна. В каждой комнате есть печка. Странно, но она что-то не заметила ни одной. Неужели она стала такой рассеянной? Дебора присела на кровать. Как все нелепо получается, думала она; Джэсон, по-видимому, устраивается надолго, а денег, дай бог, чтобы хватило на два месяца.
– Не правда ли, уютные комнаты? Чего еще можно пожелать?
Не нужно позволять ему так уж восхищаться этой квартирой, и она спросила:
– А плата какая?
– Мне по карману. Так тебе нравятся комнаты?
У нее не хватило духу сказать нет. Она опустила голову, чтобы он не разглядел сомнения в ее глазах.
– Здесь лучше, чем в гостинице.
– А то, что Моцарт жил рядом, создает волнующее ощущение его присутствия. Как его симфония соль минор. – Ему нужно проникнуться атмосферой, в которой жил Моцарт, и здесь ему это удастся, подумал Джэсон.
– Позволь мне заплатить за квартиру хотя бы половину, Джэсон, дорогой, ты все делал по-своему, и путешествие обошлось нам очень дорого. Мы скоро сядем на мель.
Вероятно, в ее словах была доля правды, к тому же он часто в последнее время подумывал, не остаться ли им на постоянное жительство в Вене, о Бостоне он вспоминал все реже. Однако быстрота, с которой таяли деньги, тревожила его, их хватит едва ли на несколько месяцев, а между тем задержаться в Вене придется гораздо дольше.
– И я хочу внести свою долю и почувствовать себя твоим партнером, – добавила Дебора.
– Ты купила карету.
– Но это ничуть не связало тебя. Считай, что я даю тебе свою долю в долг. Ты возвратишь мне его по возвращении в Бостон.
Но он отказался от ее денег, сказав коротко:
– Я обойдусь.
После переезда на Петерсплац Джэсон условился встретиться с Губером.
Управление полиции находилось за углом их дома, что, по мнению Джэсона, составляло известное удобство, но пугало Дебору. На этот раз их провели в кабинет к Губеру вежливо и без задержек.
– Гроб, видимо, замолвил за нас словечко, – шепнул Деборе Джэсон.
Губер, поднявшись из-за стола, приветствовал их и предложил сесть.
– Я рад, что вы послушались моего совета и сообщили свой новый адрес, – сказал он. – Гроб известил меня, что вы хотите повидать Бетховена.
– Да, господин Губер. Как только он вернется в Вену.
– Сочинение оратории для него полезное занятие. У вас есть соответствующий текст?
– Текст? – Джэсон намерен был обсудить этот вопрос вначале с самим композитором, но Губер требовательно ждал ответа.
– У меня есть несколько текстов на выбор.
– Я полагаю, вы предложите ему религиозный сюжет?
– Постараюсь. Разве Бетховену указывают, что ему сочинять?
– Иногда это случается. Как долго вы собираетесь прожить на новой квартире? Хотя вы и гости, но злоупотреблять нашим гостеприимством не следует.
– Три месяца. Или, с вашего позволения, чуть дольше.
– Дольше?
– Переговоры могут затянуться. Я слышал, Бетховен бывает упрям.
– Это верно. – Губер записал их адрес на Петерсплац. Джэсон спросил: – Господин Губер, вы знали, что Бетховен находится в Бадене?
– Да.
– Но вы сказали, что…
– Что гостиница находится рядом с его домом. Я помню. Что вас беспокоит?
– О, ничего, господин Губер, – поспешно ответил Джэсон. – Вы так предупредительны, я…
– Вы жили рядом с Бетховеном. Так сказать, эмоционально.
– Конечно. Я буду весьма благодарен, господин Губер, если вы вернете нам паспорта, – сказал Джэсон.
– Не сомневаюсь. – Губер не двинулся с места.
– Как только все уладится, вы обещали нам их вернуть. Губер встал, показывая, что визит окончен.
Джэсон еле сдерживался, а Дебора в отчаянии воскликнула:
– Что от нас требуется, чтобы нам вернули паспорта?
– Вы удовлетворены своим посещением кладбища? – спросил Губер!
– Значит, это ваши люди устроили обыск у нас в комнатах? – возмутился Джэсон.
– В ваших комнатах? – рассердился Губер. – У вас есть доказательства?
– Мои записи лежали не в том порядке, как я их оставил.
– Вы уверены?
– Совершенно.
– Что ж, не все люди достаточно аккуратны, – холодно заметил Губер.
Губер, по-видимому, зол, что его поймали с поличным, подумал Джэсон.
– У вас что-нибудь украли? – спросил Губер.
– Нет.
– Мы в Вене не унижаемся до воровства. Мы воспитанные люди. Если вы скажете, кто водил вас на кладбище, я верну вам паспорта.
Дебора хотела ответить, но Джэсон ее опередил:
– Простой слуга, господин Губер, он указал нам дорогу. Я не вижу ничего необычного в посещении кладбища. Это знаменитое место.
– Лишь по одной причине, Отис. Итак, вы не припоминаете имени человека, который вас туда водил?
Джэсон колебался. А затем, сделав вид, что старается припомнить, но безуспешно, сказал:
– Очень сожалею, господин Губер, не помню.
– Вы увидели на кладбище все, Что хотели?
– Все там очень печально, господин Губер. Ни могилы, ни креста, ни записи о похоронах.
– Однако весь мир уже с этим примирился. Советую и вам сделать то же самое.
Вернувшись домой, Дебора сказала, что они должны быть благодарны Губеру за предупреждения и послушаться его совета. Но Джэсону показалось, что откровенность начальника полиции была вызвана другими причинами, он, возможно, просто угрожал им. Джэсону не сиделось на месте, он хотел немедленно повидать Эрнеста Мюллера и рассказать, что Губер уже знает об их посещении кладбища. В отличие от Деборы, он не испытывал ни страха, ни волнения, и воспринял угрозу Губера, как брошенный ему вызов. Он с гордостью сказал:
– Я снял эту квартиру еще и по другой причине. Тут имеется выход на улицу через сад, о котором никому не известно, кроме нашей хозяйки, а она обещала держать это в секрете. Если кто-нибудь за нами следит, а я подозреваю, что так оно и есть, он никогда не догадается, что нас нет дома. Не к чему подвергать Эрнеста лишней опасности.
Обеспокоенная этим откровением, Дебора отказалась остаться дома одна и отправилась к Мюллеру вместе с Джэсоном.
За ними, по-видимому, никто не следил: когда они вошли в дом Мюллера на Вейбурггассе, они не заметили на улице ни души.
Эрнест поджидал их. Он выразил уверенность, что они остались довольны новой квартирой. Но когда Дебора попыталась разузнать у Эрнеста, кто жил в этой квартире до них, музыкант уклонился от прямого ответа.
– Смерть прежнего жильца случилась внезапно. Я не хочу вспоминать об этом печальном событии. К чему вас расстраивать?
– А вам известно о потайном выходе? Поэтому вы и посоветовали нам снять эту квартиру.
– Выход не потайной, а для удобства, уважаемая госпожа Отис. Неужели вы предпочитаете, чтобы за вами ходили по пятам?
Мюллер смотрел на нее с чуть лукавой усмешкой.
– А почему вы не известили нас о предстоящем концерте, не сказали, что вы в нем участвуете?
– Я не знал, что вас это интересует. Госпожа Отис, неужели я должен предупреждать вас обо всем, что делаю?
Она покраснела, не удовлетворенная ответом. Джэсону эта перепалка надоела. – Эрнест, Губеру известно о нашем посещении кладбища.
– И то, что я вас сопровождал? – Мюллер явно встревожился.
– Нет, я сказал, что нас туда водил слуга.
– Прекрасно. – Эрнест облегченно вздохнул. – Вы, кажется, кое-чему научились.
Научились оберегать его, Эрнеста, во вред себе, с недовольством подумала Дебора.
– Кстати, я узнал, что все сестры Вебер находятся в Зальцбурге. Могу устроить вам с ними встречу и, возможно, даже с сестрой Моцарта, Наннерль, которая очень слаба здоровьем. Но для встречи с ними нужно подыскать причину.
– К примеру, можно сказать, что я пишу книгу о Моцарте.
– Не подойдет. Этим занят теперешний муж Констанцы, Георг фон Ниссен. Следует подыскать более основательную причину.
– Как вы думаете, получу я разрешение на поездку в Зальцбург?
– Если Бетховен возьмется за ораторию, это ослабит подозрения Губера. Пройдет немало времени, прежде чем он ее напишет, поэтому ваше посещение одного из красивейших городов на земле будет вполне оправданным.
– Но это родина Моцарта, – напомнила Дебора. – О чем Губеру прекрасно известно.
– Многие люди из-за этого посещают Зальцбург. Но чтобы повидать сестер Вебер, в особенности Констанцу, нужна причина более убедительная.
– Предположим, я ей кое-что привез. Скажем, из Америки.
– Подарок, – задумчиво проговорил Эрнест. – К примеру, деньги. От почитателей ее мужа, своего рода дань уважения к ней как к вдове Моцарта.
– Великолепная идея! – воскликнул Джэсон.
– Сумма не должна быть большой.
– Вы назначите ее сами.
Дебора ужаснулась, а Джэсону план Эрнеста пришелся по душе.
Ведь им не хватит денег на обратный путь, думала Дебора и, желая перевести разговор на другую тему, спросила:
– Эрнест, а не могли бы мы послушать музыку Сальери? Такая просьба, по всей видимости, несколько оскорбила Мюллера. Но Дебора настаивала:
– Мы судили о Моцарте по его музыке, так не кажется ли вам, что нам следует послушать и Сальери.
– Вам не понравится его музыка. Ее сейчас почти не исполняют.
– Но он ведь еще жив!
– Его музыка оказалась недолговечной.
– Я все-таки хочу иметь собственное суждение. Не правда ли, Джэсон?
Джэсон согласно кивнул, а Эрнест, хотя и настроенный против, был вынужден сказать:
– У меня есть его соната для фортепьяно и скрипки. Мы можем сыграть ее вместе с вашим мужем.
Джэсон играл сонату Сальери и испытывал чувство, будто оскверняет память Моцарта. Музыка Сальери оказалась скучной, лишенной вдохновения, с налетом сентиментальности.
Дебора слушала, надеясь уловить в музыке искру таланта, уверенный голос мастера, ей хотелось доказать Эрнесту, что он неправ, но чем дольше слушала, тем больше охладевала. Соната Сальери оказалась скучнейшим сочинением умелого ремесленника, лишенного всякой музыкальности. Лишь во второй части соната прозвучала мелодично и приятно, и Дебора угадала причину: это было явным подражанием Моцарту.
Когда соната кончилась, Джэсон с Деборой обменялись понимающими взглядами, а Эрнест сказал необычным для него примирительным тоном:
– Я не хотел играть Сальери, не люблю я его музыку. Но, видимо, вы правы, это было необходимо. Теперь вы понимаете, отчего он так завидовал Моцарту?

21. Бетховен

В ожидании встречи с Бетховеном Джэсон коротал время, играя на фортепьяно и осматривая достопримечательности города. По утрам он разучивал фортепьянные сонаты Моцарта и Бетховена и сочинял свою собственную; днем Ганс возил его и Дебору по Вене.
Если Губер за ними следит, говорил Джэсон Деборе, то он убедится, что они заняты невинными развлечениями, но ей казалось, что Джэсон пытается внушить ей мысль, будто Вена может стать для них гостеприимным домом; и хотя осмотр памятников старины подчас доставлял ей удовольствие, страхи и сомнения не покидали ее.
Близкое соприкосновение с миром Моцарта, казалось Джэсону, должно оказать на них свое благотворное действие. Возможно, в свое время и он достигнет успехов на поприще музыки. Он молод, впереди у него целая жизнь, а Вена – колыбель прекрасной музыки, которую он жаждал послушать. И Джэсон упражнялся в игре на фортепьяно и усиленно занимался композицией. Но когда он закончил сонату для фортепьяно, проиграл ее Деборе и захотел узнать ее мнение, она растерялась, не зная что ответить.
Разноречивые чувства долга, любви и нежелание его обидеть заставляли ее молчать. Новое сочинение Джэсона показалось ей явным подражанием Моцарту.
– Хочу услыхать от тебя одну правду. Моцарт довлеет надо мной, я знаю. Но я старался уйти от его влияния.
– Мне нечего сказать.
– Твое молчание красноречивее слов.
Джэсон чувствовал, что приходит к горькому выводу: никогда между ним и Деборой не будет настоящего душевного единения, для нее он прежде всего муж и любовник, а не музыкант. Бесполезно убеждать ее в обратном.
Он встал и решительно закрыл крышку фортепьяно.
– Прости меня, – она видела как сильно он раздражен и чувствовала приближение ссоры, – но к чему тебя обманывать?
– Я не нуждаюсь в жалости. – Лучше он сыграет свою сонату Эрнесту. На Эрнеста, по крайней мере, можно положиться и обрести у него желанную поддержку.
Знакомство с Веной, прекрасным городом, таящим массу соблазнов, доставляло им куда больше удовольствия. Они осмотрели Шёнбрунн и Гофбург, восторгаясь барочным великолепием этих дворцов. Посетили Бургтеатр, где впервые увидели свет оперы Моцарта, и театр „У Вены“, где была поставлена „Волшебная флейта“, и Джэсон пытался воссоздать в своем воображении атмосферу того времени.
Вена была гораздо меньше Лондона и плотнее населена. В то время как Лондон разрастался во все стороны, Вена, казалось, росла только вовнутрь. Джэсону это нравилось, а на Дебору темные узкие, кривые улочки производили гнетущее впечатление: ей казалось, будто вокруг нее крепостные стены, но она покорно следовала за Джэсоном, – ведь для него все это было неотъемлемой частью его поисков правды.
По совету Эрнеста они посетили маленький домик на Шулерштрассе, где Моцарт сочинил „Свадьбу Фигаро“ и где композитор провел свои самые счастливые дни, и Дом тевтонских рыцарей на Зингерштрассе, 7, где Моцарт бросил смелый вызов князю Колоредо, архиепископу Зальцбургскому. Джэсон прошел пешком по Блутгассе до Дома тевтонских рыцарей. Этот путь, без сомнения, не раз проделывал сам Моцарт.
Он представлял себе, как Моцарт прислоняется к желтой оштукатуренной стене старого дома на Блутгассе – узкому проходу, который никак не назовешь улицей, – чтобы наскоро набросать тему, внезапно родившуюся у него в голове, а прохожие в изумлении глядят на него, – что делает этот странный человек? А затем, отряхнув пыль с камзола, Моцарт с удовлетворенным видом идет дальше, к Зингер-штрассе, 7, к месту его унижений и побед.
Джэсон рассказывал Деборе обо всем, что приходило ему в голову, и радовался, когда она внимательно слушала и согласно кивала в ответ. Его догадки ее мало интересовали, но она решила избегать всяких пререканий. От долгого хождения пешком у нее болели ноги, и она рада была вернуться домой на Петерсплац.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52