Мне думается, графу очень не понравилась его опера «Свадьба Фигаро».
– А вам она понравилась?
Христоф Фукс улыбнулся, но промолчал.
– А вы говорили с ним тогда в церкви?
– Да, после ухода графа.
– И Моцарт с вами беседовал?
– Милая госпожа, ведь мы с ним часто обедали в одной таверне.
– Неужели вы так хорошо его знали?
– В мои обязанности входило устройство концертов и заключение торговых сделок.
– А не жаловался ли он когда-нибудь, что к концу жизни знать отвернулась от него? – спросил Джэсон.
– Он был не в фаворе у большинства вельмож, и знал это, но когда об этом заходила речь, он смотрел на все добрым спокойным взглядом и лишь пожимал плечами. Он продолжал сочинять свою музыку, а все остальное ему было безразлично.
– Как вы думаете, он подозревал, что тяжело болен?
– Тяжело болен? Всего за два месяца до смерти он сочинил целых две оперы.
– Тогда отчего он умер таким молодым?
– Я и сам себя спрашивал об этом.
– Может, причиной было его слабое здоровье? Болезнь почек, как утверждал его доктор?
– Сомневаюсь. Разве только в том повинен был сам доктор.
– Каким образом? – спросил Джэсон.
– По небрежности или по какой другой причине.
– Вы серьезно так думаете?
– Я знал лечившего его доктора. Известно ли вам, – управляющий показал на площадь Ам Гоф, – что тут происходили рыцарские поединки Габсбургов? А теперь лошади имперской кавалерии так громко стучат по булыжникам, что не дают спать. Видно, они до сих пор воображают, что воюют с Бонапартом.
– Почему они так боятся Бонапарта? Ведь он давно в могиле.
– Но идеи его живы. Бонапарт был человеком, который сам пробил себе дорогу.
– И стал императором!
– Императором по заслугам, не по рождению. Но вы, кажется, интересуетесь Моцартом?
– Да. Мы говорили о причинах его смерти.
– Хотите знать правду? – спросил Фукс.
– Кто же этого не хочет. Вам известны подробности его смерти?
– На мой взгляд, во всем виновны доктора.
– И вы можете это доказать? – недоверчиво спросила Дебора.
– Да. Тому есть свидетель, Йозеф Дейнер. Он был хозяином таверны, которую посещал Моцарт почти до самой смерти. Дейнер рассказывал мне, что первый заметил, что у Моцарта стало со здоровьем плохо; Дейнер пригласил доктора и потом был с больным до самого конца.
– И этот Дейнер жив? – Рассказ Фукса показался Джэсону убедительным.
– Вроде бы жив. Я слишком слаб, чтобы выходить из дома.
– А где проживает Йозеф Дейнер?
– Его таверна была на… – Фукс беспомощно вздохнул. – Не припомню. В 1790 году его таверна находилась не на Грабен и не на Кольмаркт, а на какой-то другой улице, неподалеку от тогдашней квартиры Моцарта. Поэтому Моцарт часто в ней обедал. Я несколько раз там с ним сиживал. Он не отказывался от стакана вина, когда ему позволяло здоровье. Разве такое можно забыть? У него был капризный желудок. Некоторые кушанья шли ему на пользу, а другие вызывали боли. – Фукс покачал головой. – Уж эти мне доктора.
– Вы знали и Сальери? – спросил Джэсон.
– Императорского капельмейстера? Как же, знал. А вот где жил Дейнер, не припомню.
– Может, мне лучше зайти в другой раз, завтра?
– Не стоит. Если я сегодня не вспомнил, то и завтра не вспомню. Нужно отыскать дом, где Моцарт провел свои последние дни.
– А вы не ошибаетесь?
– Он был рядом с таверной Дейнера. Дейнер рассказывал мне, что помог Моцарту добраться до квартиры в тот день, когда Моцарт в последний раз вышел на улицу. Потом он слег и уже больше не вставал, а вскоре скончался, – Фукс заметно опечалился. – Сегодня я сам не свой. Мне предложили уйти на покой, а я прослужил здесь всю жизнь. Всю жизнь служишь одному хозяину, и вдруг всему приходит конец, и ты остаешься в полном одиночестве, никому не нужный.
Управляющий потянул за ручку звонка и, прежде чем Джэсон успел промолвить слово, лакей отворил дверь, взял Фукса под руку и увел его внутрь, в мертвую тишину старого дворца.
Яркое солнце и оживление, царящее на площади Ам Гоф, немного рассеяли мрачные мысли Джэсона; где-то в этом городе есть люди, которые помогут ему найти Йозефа Дейнера или хотя бы одного из докторов, лечивших Моцарта.

14. Антон Гроб

На следующий день Антон Гроб необычайно радушно, как старых знакомых, принял Джэсона и Дебору. Лакей провел их в гостиную, и хозяин, излучая сердечность, поспешил им навстречу. Банкир был маленьким, толстым, сутулым человечком с белыми, как снег, волосами, розовыми щеками и ангельской улыбкой.
– Я решил устроить для вас музыкальный вечер, – сказал Гроб. – Это лучший способ познакомиться с Веной. Я сам музыкант-любитель, и, думаю, вам будет приятно послушать квартеты Моцарта и Бетховена. Когда мы покончим с делами, к нам присоединятся трое моих друзей, тоже музыкантов-любителей, и мы устроим небольшой концерт.
– Прекрасно, – отозвался Джэсон, довольный тем, что без труда понимает речь банкира.
– Позвольте показать вам мои апартаменты. – Гроб был само гостеприимство.
– Ваши кресла с их темно-красной обивкой сделают честь королевскому дворцу, – похвалила Дебора.
– У вас прекрасный вкус. Это императорский пурпур. Пурпур Габсбургов.
Банкир с гордостью водил их по гостиной. Деборе понравились стены с белыми панелями и позолотой, два великолепных зеркала на противоположных концах залы, высокие, выходящие в сад окна, сверкающая люстра. Гроб, должно быть, был очень богат.
Заметив ее восхищение, Гроб пояснил:
– Точно такая же люстра висит в Гофбурге.
Но главную гордость банкира составляла коллекция произведений искусства: бюст работы Бернини, два дубовых стола семнадцатого века, некогда собственность одного из пап, золотые подсвечники работы Челлини и часы, якобы принадлежавшие в детстве Марии Антуанетте.
Особняк банкира находился на Кольмаркт, у Михаэлер-плац, в самом центре Вены, откуда было рукой подать до Гофбурга и собора св. Стефана.
Затем Гроб повел их в музыкальную комнату, где показал фортепьяно новейшей конструкции. А когда Дебора выразила удивление по поводу того, что банкир такой любитель музыки, он пожал плечами и ответил:
– Это естественно. Каждый образованный человек в Вене имеет фортепьяно. Не хотите ли его опробовать, господин Отис?
– Пожалуй, только не сейчас. – Пальцы Джэсона утратили гибкость.
– Может быть, вы все-таки передумаете. – Гроб извлек из стенного сейфа фортепьянную сонату Моцарта и с величайшей почтительностью подал ноты Джэсону.
– Взгляните, это оригинал, – похвалился он.
Сердце Джэсона учащенно забилось, мелодия уже звучала у него в голове. Музыка оказалась неожиданно грустной. Соната была написана в форме фантазии, Джэсон играл, и ему казалось, что он ведет с Моцартом долгую, задушевную беседу.
Гроб и Дебора наградили его аплодисментами, но он-то знал, что играл плохо, и поэтому счел их одобрение неискренним. Несмотря на пронизывающую ее грусть, соната была удивительно живой.
– Как тебе удалось отыскать столь образованного человека? – спросил Джесон Дебору.
– Я попросила отца поместить наши деньги у банкира, который интересуется музыкой. Вена музыкальный город, и я не сомневалась, что это не составит труда.
Джэсон в душе похвалил Дебору за проявленную находчивость, Дебора, может статься, еще окажется ему весьма полезной в выполнении его миссии.
– Я польщен, что вы одобряете выбор своей жены, господин Отис, – сказал Гроб.
– А я ценю ваш музыкальный вкус.
– Таких любителей музыки, как я, в Вене великое множество. Здесь это не редкость.
– Вы современник Моцарта?
– Да. Мне шестьдесят. Я родился в 1764 году. Можно сказать, его ровесник. Я всего на восемь лет моложе.
– И вы его знали?
– Я не был знаком с ним лично, но слышал его игру. А один из моих друзей, которого я вам представлю, брал у него уроки. Господин Пикеринг упомянул о вашем интересе к Моцарту. Написал, что вы им околдованы.
– Мой свекор преувеличивает. Я просто поклонник Моцарта. А вы?
– В Вене вас сочтут невежей, если вы исключите из свого репертуара вещи Моцарта.
– Вы знакомы с Бетховеном?
– Я встречался с ним по делам, но нас не назовешь друзьями. Если хотите, я могу помочь вам познакомиться с ним. Господин Пикеринг сообщил, что вы хотите заказать господину Бетховену ораторию. Я буду счастлив вам помочь.
Тронутый предупредительностью Гроба, Джэсон спросил:
– А с Сальери вы тоже знакомы?
– Мы встречались.
– Не могли бы вы представить меня и ему?
– Боюсь, что это невозможно.
– Отчего?
– Он нездоров. Не видится ни с кем, кроме близких друзей.
– Ходят слухи, будто он сошел с ума.
– Сошел с ума? – с изумлением повторил Гроб. – Тут какая-то ошибка, он болен, но в здравом рассудке. До своей отставки он был императорским капельмейстером. Никто из музыкантов не состоял в этой должности так долго. Сальери пятьдесят лет кряду был придворным композитором и вышел в отставку с полным содержанием. Вряд ли наш император оказывал бы милости человеку, лишившемуся разума. Но, как известно, от слухов не спастись.
– Значит, вы считаете это вымыслом?
– Я считаю, что столь солидному человеку, как вы, не стоит растрачивать время на подобные пустые и безосновательные росказни. Я искренне надеюсь, что не эта причина привела вас в Вену.
– Что вы имеете в виду, господин Гроб? – притворился непонимающим Джэсон.
– Я имею в виду ваше желание повидаться с Антонио Сальери.
– Вы против? Отчего?
– Он пользуется покровительством императорской семьи. А это значит, что его покой нарушать нельзя.
– Мой муж приехал в Вену повидаться с Бетховеном, – вставила Дебора. – И, кроме того, он желает пополнить свое музыкальное образование.
– Тогда зачем ему встречаться с Сальери?
– Я не понимаю, почему беседа с больным музыкантом может быть нежелательной.
– Вы говорили об этом с господином Губером?
– Нет.
– Разумно. Он посетил меня в связи с вашим приездом, кстати, в тот самый день, когда вы приехали в Вену. Я сразу понял, что Губер неспроста сам нанес мне визит.
– Вы с ним знакомы?
– Слегка. Он подчиняется полицейскому комиссару графу Седельницкому, самому влиятельному лицу в Вене после князя Меттерниха, и, тем не менее, князь уполномочил Губера, в случае необходимости, действовать самостоятельно. Губер занимается политическими делами. Но вам нечего беспокоиться. Я заверил его, что вы приехали в Вену с отличными рекомендациями и лишь для того, чтобы встретиться с Бетховеном, и что вы интересуетесь Моцартом только как композитором. На него, мне кажется, произвело впечатление, что вы человек состоятельный и положили в банк тысячу гульденов.
– Это моя жена решила положить в ваш банк столь крупную сумму. Собственные деньги у меня при себе.
– Советую и вам последовать ее примеру.
– Я подумаю.
– Можете на меня положиться, господин Отис, я позабочусь о ваших делах.
Джэсон уже не чувствовал к нему прежнего доверия.
– Благодарю вас. А не могли бы вы получить обратно наши паспорта?
– Попытаюсь. Должно быть, это из-за книг, которые у вас обнаружили.
– Неужели из-за Шекспира?
– Мы чтим его, однако в наше время некоторые эпизоды в его пьесах кажутся неуместными. Жаль, что ваше знакомство с Веной началось столь неудачно, но со времен Бонапарта подобные меры стали необходимы. Вы, должно быть, считаете нас негостеприимными. Разумеется, у себя в Бостоне вы привыкли к равноправию. Здесь все обстоит несколько иначе. Война Франции с Австрией тянулась бесконечно. Всюду полным-полно старых приверженцев Бонапарта и беспокойных студентов. Нашей полиции вменено в обязанность бороться с влиянием Французской революции После разгрома Бонапарта нам пришлось увеличить и тайную полицию. Но вы тут ни при чем. Стоит полиции увериться, что для вас главное музыка, как она оставит вас в покое.
Банкир говорил вкрадчивым голосом, но Джэсон понимал, что он всячески старается его предостеречь. Появились другие гости, и Гроб поторопился закончить разговор:
– Не пытайтесь увидеться с Сальери. И, смотрите, не обмолвитесь никому, что у вас вообще явилась подобная мысль. Теперь, когда нет в живых Моцарта, его все почитают, и я не стал бы ворошить старое.
А потом гости с хозяином играли квартеты Моцарта и Бетховена, которые играли вместе уже много лет. Джэсон был приятно удивлен, он не ожидал услышать столь хорошую игру; исполнители вкладывали в музыку всю душу.
Всю жизнь, размышлял Джэсон, человек лелеет какие-то мечты. Моя мечта – это Моцарт. Чистота и совершенство его музыки – это то, чего я жажду достичь, хотя знаю, что это невозможно. Но разве нельзя позволить себе мечтать? Жизнь без его музыки теперь кажется мне лишенной смысла.
Никогда прежде Моцарт не трогал Дебору столь глубоко. Не происходит ли это оттого, что в последнее время она стала слишком чувствительной?
Концерт окончился, и Джэсон с Деборой поздравили музыкантов с успехом. Высокий худой Фриц Оффнер, музыкальный издатель, старость и пергаментная кожа которого делали его похожим на мумию, с трудом поклонился, сдержанно улыбнулся, но не произнес ни слова.
Игнац Клаус, богатый торговец зерном, сказал:
– Когда играешь Моцарта, то забываешь обо всем. А миниатюрный Альберт Лутц заметил:
– Моя молодость прошла вместе с молодостью Моцарта. Правда, я посвятил себя медицине, но для меня всегда большая честь исполнять его музыку. Я никогда не забуду того времени, когда мне выпало счастье брать у него уроки.
– Музыка Моцарта очищает душу и сердце, – сказал Гроб.
– А вы знали доктора, который лечил Моцарта перед кончиной? – спросил Джэсон у Лутца.
– Нет. Я тогда только еще изучал медицину.
– Вы догадывались, что он умирает?
– Откуда же, я его не осматривал.
– А он знал, что умирает?
– Мало кто из нас об этом догадывается. Ведь смерть это удел других.
– Возможно, кто-нибудь из вас знает, где находилась последняя квартира Моцарта?
– Так ли это важно? – заметил Гроб. – Во времена Моцарта смерть без разбора косила людей, она подстерегала всех и каждого. Я не верю, будто он умер от людского коварства, как некоторые утверждают, нет, он погиб от собственного простодушия, потому что верил, что музыка может его прокормить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52