Что же он натворил, чтоб забираться в такую даль?— Дела у него, по-моему, идут преотлично. У меня тут письмо от него вместе с чеком — оно пришло после того, как Лайзу увезли в больницу. Он хочет, чтоб она приехала к нему… а потом и я тоже.Я протянул Сатане конверт.— В этих маленьких странах, — заметил отец, — всегда такие красивые марки. Но, правда, им больше и торговать-то нечем. — И добавил: — Здесь нет штемпеля. Это письмо кто-то привез.Он подвел меня к дивану, сел сам и принялся читать письмо.— Ты послал телеграмму Карверу в этот апартамент триста шестьдесят один? — спросил он.— Нет еще. Я не знаю, как быть с чеком, если Лайза умрет. Порвать, что ли?— Да разве можно рвать деньги! — сказал мой отец. — Деньги — штука хорошая. Они не знают, что такое мораль. Лучше не сообщай ему про Лайзу. А то он еще приостановит выплату денег по чеку. — Этот чек, который Сатана долго и внимательно рассматривал, явно интересовал его больше письма. — Значит, выдан на предъявителя? — продолжал он, размышляя вслух. — Такое в наши дни не часто увидишь. Почему он не проставил ее фамилии? Наверное, решил, что ребята из Налогового управления станут донимать ее. А может, просто для конспирации. Он ведь обожал конспирацию. — Такое было впечатление, что отцу доставляло удовольствие просто держать в руках чек. — Лондонский и Монреальский Банк. Адрес отделения в Панаме. Очень надеюсь, что Лондонский филиал примет у тебя этот чек.— Капитан ведь прислал его Лайзе, а не мне.— Кстати, он мне должен пятьдесят фунтов. Если ты получишь деньги по чеку, то сможешь вернуть мне долг. Всего пятьдесят фунтов из полутора тысяч. — Эта идея явно пришлась ему по душе.— Но это же будет жульничеством по отношению к нему, не так ли?— А как, ты думаешь, он заполучил эти денежки? Что он их — заработал? Сомневаюсь, чтобы Капитан (вы ведь оба все время так его называете?), так вот, я сомневаюсь, чтобы Капитан хоть раз в жизни что-то честно заработал. Пошли пообедаем и заодно тщательно обсудим этот любопытный, с точки зрения морали, вопрос.Второй раз в жизни я начинал трапезу с копченой лососины. Вкус ее побудил меня с симпатией вспомнить о Капитане. Отец молчал (возможно, размышляя над тем, что морально, а что — нет), и для поддержания беседы я осведомился о здоровье тетки.— Хуже некуда, — сказал отец.Я решил, что в почтенной атмосфере клуба «Реформ» хорошие манеры требуют, чтобы я покривил душой.— Весьма сочувствую, — сказал я.— Собственно, — облегченно вздохнув, продолжал отец, — она позавчера умерла. Сразу после того, как позвонила мне и сказала, что Лайза в больнице. Всю жизнь была стервой — до последней своей минуты. Ни тебе, ни мне ничего не оставила. Все пошло приюту для бездомных собак.— А я ничего от нее и не ждал. В конце-то концов…— Она была много хуже своей сестрички — я хочу сказать, твоей матери, — а это кое о чем говорит. Благодари меня, что тогда, много лет назад, она не наслала на тебя полицию, а только наняла частного сыщика. Я ей сказал, что, обратись она в суд, я выступлю против нее. По закону опекуном-то твоим ведь был я. Так что она с помощью своего сыщика могла только пытаться найти доказательства, что Лайза не способна тебя воспитывать. К счастью для тебя, у нее из этой затеи ничего не вышло.— А ты проиграл меня в шахматы или в трик-трак? Нечего сказать, хорош отец!— Я же знал, что тебе плохо у тетки. А деньги для меня были тогда проблемой. Твоя школа немало мне стоила, да были и другие траты. А Лайза — она женщина хорошая, и к тому же ей так хотелось иметь ребенка. Мне — нет. Для меня одного наследника было вполне достаточно. Я выложил доктору кучу денег, а он плохо сделал свое дело. Ну а Капитан — он по-своему не такой уж и плохой малый. Немного, конечно, враль и немного мошенник. Там, где дело касается денег, верить ему нельзя, но кому, черт подери, можно верить, когда дело касается денег? Так что я сделал как лучше для вас обоих, когда оставил тебя у Лайзы, и жаловаться тебе не на что — особенно если у тебя примут к оплате этот чек. А не будешь раскрывать карты — и еще от него получишь, причем куда больше, чем получил бы от меня.— Он что же, все время нам врал?— Я не знаю, какие сказки он вам рассказывал. У него всегда было их полно — выбирай любую.— Как он бежал от немцев…— Ну, я думаю, он наверняка от них бежал, если только действительно был в плену, а похоже, что был.— Он такие странные употребляет слова. Я обычно отыскиваю их в словаре, но смысл не всегда понимаю.— Он мне как-то рассказал, что в тюрьме у него была одна-единственная книжка — половина английского словаря. Другая половина пошла на подтирку. Раз он знает такое слово, как «насладительная», значит, он дошел до буквы "н".— Да, у него и на "с" слова есть. Как-то он употребил такое слово — забыл сейчас, помню только, что оно означает «похожий на шар».— А на букву "э" он знает слова?— По моему, одно какое-то слово было.— Тогда, значит, он читал вторую половину словаря.— А как он бежал из плена?Я думал, что по крайней мере снова услышу историю перехода через Пиренеи.— Он никогда подробно не рассказывал. Подробности — штука опасная, когда ты врешь. Но, по-моему, мужик он шустрый: одна нога здесь, другая там. Можно сказать, это нас и свело.Подошел официант, чтобы убрать тарелки, и Сатана на какое-то время занялся изучением меню.— Холодный ростбиф всегда хорош, если он с кровью, как я люблю, — сказал он. — А на местное вино можно вполне положиться.Если деньги и были для него когда-то проблемой, то он, видимо, благополучно ее решил.— А как вы познакомились? — спросил я. Интересовал меня при этом не мой отец, а Капитан.— Это было после того, как умерла твоя мать. Не могу сказать, чтоб я по ней тосковал: мы уже многие годы не ладили. Собственно, с самого твоего рождения, которое — ты уж меня извини — было в тот момент и психологической ошибкой, и следствием моей небрежности. Словом, после этого я, так сказать, огляделся и начал жить с Лайзой — не то чтобы жить вместе, а так, проводить время. Славная она была девчонка, понимала, что это у нас не навсегда, а в том, что случилось, виноват хирург… хотя, конечно, твоя тетка всю вину взвалила на меня, и Лайза была очень расстроена. Я и не представлял себе, что ей так хотелось иметь этого чертова ребенка, — понял, только когда она потеряла его.— Я же спрашивал тебя про Капитана, а не про Лайзу.— Да-да. Как же он теперь себя называет?— Ты же видел его подпись на письме. Карвер.— Лучше будем по-прежнему звать его Капитаном. Легче запомнить. Тебя интересует, как мы познакомились. Что-то у меня мысли путаются. Все из-за обеда. И с тобой так будет, когда поживешь с мое. Голова толком не работает — вот так же было со мной и в тот вечер, когда мы после хорошего ужина сели играть в шахматы. Почему он говорит, что это был трик-трак? Иной раз, мне кажется, он врет, просто чтоб соврать. А может, хочет, чтоб все было в тайне.— В тайне от кого?— О, не обязательно от полиции. Возможно, от самого себя. Так о чем мы говорили?— Ты собирался рассказать мне, как вы в первый раз встретились.— Ах, да, собственно, произошло это в подземке, между Лейстер-сквер и Ковент-Гарден. Можно сказать, вполне подходящее место — подземка. Было поздно — около полуночи, и на платформе находилось всего несколько человек — собственно, только я ждал, когда откроются двери на выход, да какой-то человек читал газету, и еще был мальчишка — совсем мальчишка, не старше шестнадцати; он подошел ко мне и сказал: «Кошелек или жизнь». (Наверно, слышал это по телевизору или прочел в каком-нибудь детском журнальчике.) Я рассмеялся и повернулся к нему спиной, тут я услышал, как что-то звякнуло об пол, и там лежал нож, а чей-то голос произнес: «Пошел отсюда, паршивец», и это, как ты понимаешь, был Капитан. Шустрый был: одна нога тут, другая там, как я тебе говорил. Он сказал мне тогда: «Молодые ребята — самые опасные. Они не раздумывают». Я, конечно, поблагодарил его, и на другой день мы встретились неподалеку от того места в «Солсбери», на Сент-Мартинз-лейн, посидели, выпили, и он сказал, что едет на север Лондона, почти рядом со мной, наниматься на работу, ну и я, конечно, предложил ему у меня переночевать. Он ночевал у меня целую неделю и, похоже, вовсе не спешил приступать к работе — если она вообще была. Вот тогда-то он и познакомился с Лайзой. Она была на пятом месяце, и я думать не думал, что он воспылает к ней. Нельзя сказать, чтоб она выглядела наилучшим образом. Ну а дальше ты знаешь, как все развивалось.— Я мало что знаю.— После аборта она уехала с ним. Должно быть, написала ему, как только поднялась на ноги. Надо сказать, мне это немало облегчило дело: она ведь была совсем никудышная, когда вышла из больницы.— Вы же любили друг друга. Это не могло не быть ударом для тебя.— Я бы так не сказал — любили, просто спали в одной кровати. А эти слова «любовь», «любовники» оставь для колонки светских сплетен. Она же надула меня, когда решила завести ребенка. Может, думала заставить меня жениться, но я вовсе не собирался делать такую глупость. Я сказал, что оплачу ей аборт, но давать деньги на ребенка не стану. С меня и одного вполне достаточно — тебя. В те дни этот ее аборт кучу денег мне стоил — такие вещи были ведь не совсем законны, и не моя вина, что получилось неладно и Лайза больше не могла иметь детей. Когда она об этом узнала, то, видно, впала в отчаяние и вспомнила про Капитана. Уж очень он был убедительно добрый. Он ведь может в чем угодно убедить — особенно когда врет.— И ты не ревновал?— Ревновал бедняжку Лайзу? Да никогда в жизни. Дай-ка мне еще раз посмотреть это письмо.Теперь он более внимательно перечитал его.— Что это за чертовщина насчет мулов? Не собирается же твой Капитан стать фермером — он не из таких.— По-моему… Я, конечно, не уверен… когда я был маленьким, он рассказывал мне про Дрейка — как тот захватывал караваны мулов, на которых везли золото через Панаму.— Панаму… караваны с золотом… не думаешь же ты?..— О нет, едва ли золото перевозят теперь на мулах. Это просто образное выражение… словом…— Словом — что?— Я думаю, он думает… — Такое впечатление, что стоит сказать «думаю», как следом рождается другое «думаю». Эти «думаю» плодятся как кролики… есть еще «я недоумевал».Отец спросил:— Так что же ты думаешь?— Я думаю, он верит, что сделает большие деньги.— Сомневаюсь, чтобы у Капитана это когда-либо получилось. Но вернемся к чеку…— Ты думаешь… — Опять это «думаешь». -…мне следует получить по нему? Если Лайза умрет.— Я бы не стал этого дожидаться. Ты сумеешь распорядиться деньгами куда лучше бедняжки Лайзы. Но будь осторожен. Капитан из людей опасных. Не знаю, почему я так говорю. Просто инстинкт подсказывает. И то, как он обошелся с тем парнишкой в подземке. Подземка. Он из тех, кто действует, так сказать, под землей, в подполье.— И все же…— Ты ведь довольно долго жил с Капитаном. Он стал бы колебаться и раздумывать, получать ли деньги по чеку, если выплата по нему может быть приостановлена?Я пораскинул мозгами и решил, что Сатана прав.Прежде чем уйти из клуба, я спросил отца:— Ты навестишь Лайзу?— Нет, — сказал он, — мне это ни к чему, да и ей, безусловно, тоже.
Деньги по чеку я получил после изрядных проволочек (должно быть, банк дозванивался в Панаму, а семичасовая разница во времени едва ли облегчала дело). Мне было в известной мере стыдно, но это чувство было таким поверхностным, что мигом испарилось, как только я выплатил отцу пятьдесят фунтов. Воспользовавшись моим новообретенным богатством, я даже устроил себе пир из копченой лососины и сухого бордо в одном из ресторанов Сохо, который при обычных условиях был бы мне не по карману, но еда в одиночестве не принесла того удовольствия, какого я ожидал. И не из-за денег, а, наверное, из-за мысли, что я так еще и не написал Капитану о болезни Лайзы, о том, что она, по всей вероятности, даже находится на пороге смерти.Вскоре после этого маленького праздника, который я себе устроил, пришло новое письмо с пометкой «Срочное». Его принесли, как раз когда я садился завтракать — пить чай с гренками, и я не сделал ни глотка, не съел ни крошки, пока дважды не перечитал его. "Бесценная моя Лайза, пожалуй, тебе все-таки пока не следует сюда приезжать. Есть некоторые сложности — затруднения, — а я не хочу, чтобы тебе хоть в чем-то было не по себе. Надеюсь, ты получила деньги по чеку, который я тебе выслал, потому что из-за этих сложностей я пока не могу ничего больше тебе послать. Напишу тебе снова, как только смогу, и, клянусь, это будет достаточно скоро. Скажи Джиму, чтобы он тоже не тревожился. Мулы в пути, это точно. Просто на дороге попалось несколько выбоин. Неожиданных и порой довольно глубоких. Ей-богу, очень мне жаль, что это письмо получилось такое деловое — я ведь только хотел написать, как я по тебе тоскую. Не проходит часа, чтоб я не тосковал по тебе. Но, Лайза, теперь уже недолго осталось ждать нашей встречи — я уверен, недолго.Твой Капитан".
И затем — неизменный постскриптум: «Перед тем как будешь ложиться спать, подумай обо мне». Сначала он написал: «Когда будешь ложиться спать», а потом по какой-то таинственной причине переправил «когда» на «перед тем как» — разве что хотел избежать сексуального оттенка. «Вместе мы редко были несчастливы, верно?» Весьма скромное утверждение для любовника, подумал я. Если он был ее любовником. Любовь, в моем представлении, должна говорить другим языком. Возможно, это была ложь во благо со стороны мужчины, хотевшего успокоить женщину и удержать на расстоянии.Мне пришла в голову одна параллель, и я вынул из папки, лежавшей на моем столе, черновик письма, написанного мною год тому назад. Когда дело касалось любовных писем, я всегда набрасывал сначала черновик, и это послание было адресовано девушке по имени Клара, в которую, как мне казалось в ту пору, я был влюблен; я недоумевал — опять «недоумевал», — не было ли у Капитана тоже такой привычки писать черновики и не может ли так быть, что он послал Лайзе не тот экземпляр, ибо письмо его было уж очень похоже на предварительный набросок, не предназначенный для чужих глаз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20