Перед этой нежностью меркли его гнев и желания, злоба и даже решительность. Он мягко коснулся пальцами ее щеки и неожиданно заметил, как резко контрастирует его грубая рука с мраморной чистотой ее кожи. Глаза ее устремились на него — такие глубокие и такие загадочные в своем таинственном мерцании.
— Поверь мне, Мелисанда, ты ошибаешься. На свете не найдется ничего такого, чего я желал бы сильнее, чем тебя.
Она прикрыла глаза.
— Я не верю тебе.
— Когда я сделаю это, ты поверишь. Она едва заметно покачала головой.
— Ты дала слово, Мелисанда. Ты дала слово, и ты его сдержишь, слышишь?!
— Я не могу, — всхлипнула она.
Он так сильно прижимал ее к себе, что невольно почувствовал неистовое биение ее сердца. Неужели она так боится? Она, бесстрашная Мелисанда, отважная и непокорная?
— Как странно, — произнес он задумчиво, — я думал, дочь Мэнона держит свое слово.
Она снова пристально взглянула на него. Конар произнес именно те единственные слова, которые могли подействовать на нее. И он почувствовал, как дрожь пробежала по ее юному телу… Как странно — она так безумно разозлила его сегодня. А потом еще этот вечер в зале…
Конечно, он мог бы взять ее быстро, силой, но не этого хотелось ему теперь. Ему хотелось нежности и близости с ней.
— Свежей и благоухающей, ожидающей и изнемогающей — такой я тебя хочу, — прошептал он ей на ухо.
Она не ответила, и он, не сводя с нее глаз, встал с кровати.
— Я дам тебе еще несколько минут, Мелисанда. Когда я вернусь, я надеюсь, ты будешь готова сдержать свое обещание.
Он повернулся, подошел к стене и, отодвинув гобелен, открыл потайную дверь в смежную комнату и вышел, осторожно прикрыв ее за собой.
«Ты безмозглый болван», — подумал о себе Конар. Затем подошел к очагу и стал греть руки над сумрачно тлеющими углями. — «Интересно, что же последует теперь? Может, Мелисанда, уже воспользовавшись моментом, убежала и теперь рассказывает Рианнон о какой-то страшной болезни, постигшей ее, и уверяет, что ей нужен покой?»
— Ах, женщина! Но это должно произойти, и произойти этой же ночью, — прошептал он.
И все же Конар не двинулся с места, утомленный и измученный, мечтая лишь об одном, — чтобы все эти проволочки побыстрее кончились.
Его лицо покраснело от жара, исходящего от пламени. Наконец он отошел от огня и, задумавшись, взглянул на дверь. Конечно, она ушла. И теперь ему придет силком возвращать ее обратно. Он не знал еще точно, что собирается для этого предпринять, но знал только одно — Мелисанда должна быть здесь, и с ним. С Конаром.
Его сердце казалось вот-вот выпрыгнет из груди, даже затаил дыхание, входя в комнату.
Она была там. Она переоделась в легкое платье и с яла спиной к вошедшему Конару, глядя на огонь. Она распустила длинные волосы, и они шелковой волной покрыли ее спину.
Конар быстро подошел к ней и нежно коснулся плеч. Потом стал медленно и ласково перебирать пряди ее шелковистых волос. Но она все еще дрожала, и это приводило его в бешенство. Он приник губами к ее шее и почувствовал, как бешено стучит ее кровь. Он развязал мягкий розово-лиловый шнурок туники и отступил на шаг: ее одежда с тихим шелестом упала на пол. Она слегка вскрикнула, но продолжала стоять спиной к нему. Он прижался губами к ее плечу, его руки ласкали спину, повторяя все ее изгибы.
— Я думал, что ты сбежишь, — сказал он, осторожно поворачивая ее к себе лицом. Мелисанда тяжело дышала ее соски упирались ему в грудь, ее обнаженное тело остро чувствовало его близость.
— Я всегда держу свое слово, — холодно произнесла она.
— Правда? А может быть, тебе просто некуда было бежать?
Ее фиалковые глаза дико сверкнули из-под густых ресниц.
— Пожалуйста, не мог бы ты… закончить со всем этим поскорее.
— Как угодно, любовь моя, как угодно.
Ему было все же досадно, что она так спокойно приняла это решение без его помощи.
Он положил ее на кровать и лег рядом, чувствуя ее дрожь.
Все кончилось довольно быстро.
— Ну, теперь, милорд, вы довольны? Все — ваше, женитьба законная, а, следовательно, окончательная. Теперь-то оставите меня в покое, а?
Он молча гладил ее волосы. Прикосновение к ним было похоже на прикосновение к шелку.
Он улыбнулся.
— Я же говорил тебе, Мелисанда, что я хочу только тебя.
— И все то, что полагается вместе со мной?!
— Тебя, — повторил он твердо. Потом сел и наконец-то снял с себя рубаху. Мелисанда посмотрела на его широкую мускулистую грудь, перевела взгляд ниже и увидела длину и мощь его вновь напряженной и растущей прямо-таки на глазах плоти.
— Нет, — пробормотала она, отодвигаясь.
— Да, — возразил Конар, склоняясь над ней. Она твердо уперлась руками в его грудь. Но губы ее…
Но губы ее нежно приоткрылись в ожидании его поцелуя.
Глава 13
Наконец она заснула. Но и во сне ее не покидали сладостные ощущения от его рук, ее обнимавших, губ, прижимавшихся к ее губам, пальцев, ласкавших ее кожу; его ласки, казалось, пронизывали до самой глубины! Как отчаянно она боролась! И какая же это отрада — уступить, подчиниться, отдаться полностью, до конца! И сквозь сон она не переставала изумляться всему, чем одарила ее ночь: их чудесной близости, нежности, на которую оказались способны его грубые руки, сладости его поцелуев. В этом сне можно было забыть, что ей следовало бы дать отпор — не только ему, но и самой себе. Следовало остаться твердой, сохранить достоинство, уважение к себе, уберечь от него свою гордость — словом, остаться недосягаемой для него. Она вспомнила, как возмутили ее сначала его дерзкие прикосновения, все, что он позволял себе и требовал от нее, но снова и снова, даже во сне ее захлестывало море желания, горячая волна радости. Она могла сопротивляться ему, но не могла победить в этой борьбе. Для этого нужно было победить себя.
«Я откажу ему раз и навсегда», — мысленно пообещала она себе. Но это звучало неубедительно, ибо он снова и снова будил ее — так медленно, так чувственно, что она подчинялась ему, не успев проснуться.
В какой-то момент она вдруг открыла глаза и увидела, что он пристально рассматривает ее. Она лежала неподвижно, как завороженная, и вдруг ее поразила выразительная и резкая красота его лица. Потрясенная до глубины души, она не хотела этого видеть, не хотела признать, что его взгляд пробуждает в ней ответное желание. Но, тем не менее, это было так. И теперь всегда будет пользоваться своей властью над нею. Да, все переменилось, и ей уже не спастись от него.
Меньше всего она хочет думать о Конаре. Спал ли ночью? Ей все равно. Должно быть все равно. Он получил то, чего добивался, и это только начало. Она даже знает, зачем он приехал.
Разве что за этим?
Но почему именно сейчас? Ведь он так долго оставлял ее в покое.
Он взял ее за подбородок и резко сказал:
— Все, Мелисанда! Брак действителен. Никакой отмены не будет.
Кажется, она никому не говорила, что брак можно попытаться отменить? Во всяком случае до вчерашнего дня, когда она так опрометчиво шепнула об этом Грегори. С тех пор как будто вечность протекла. Она стала другая, и все кругом другое. Она закрыла глаза, все еще дрожа, и подумала, что он все равно нашел бы ее нынешней ночью. Если бы она не осталась, если бы не сдержала слово, все равно он настиг бы ее где угодно. Он бесповоротно решил осуществить их свадебные обеты. В ушах звучал его голос: «Теперь вам все ясно, миледи, так ведь?»
Она повернулась к нему спиной. Но это его не остановило. Рука его легко, но властно стала гладить ее обнаженное бедро. Сила и нежность ощущались в его прикосновении. Странно, но после всего, что было, от этой ласки у нее на глазах навернулись слезы.
— Отмены брака не будет, — повторил он спокойно, но твердо.
Надо что-нибудь отвечать, иначе его рука не остановится, и тело ее опять ответит.
Стиснув зубы, она сказала:
— Да, милорд викинг, теперь мне ясно, что отмены не будет.
Она надеялась, что такой ответ его удовлетворит. Но пальцы по-прежнему гладили ее бедро, и даже лежа к нему спиной, она остро чувствовала его мускулистую грудь и мягкое касание золотистых волос внизу его живота. Его она тоже ясно ощущала. Такой притягательный даже в покое, он жил, казалось, своей собственной жизнью. В любой момент он мог проснуться, вырасти и оказаться таким властным, жадным и требовательным.
Она поняла, что от одного его прикосновения в ней разгорается пламя. Она совсем не ждала этого, совсем. Она не была готова к этому томлению, этой боли. К этой неодолимой жажде.
И теперь, когда Конар получил все с такой легкостью, она ненавидит его еще больше.
Он молчал, но она знала, что он не спит. Он лежал рядом, она слышала его дыхание, чувствовала скользящее касание его тела. Она снова закрыла глаза. Но спать было невозможно, пока он тут.
Но и заставить его уйти она не могла.
Однако все пересилила усталость, и смежив утомленные веки, она крепко уснула.
Когда она окончательно пробудилась, было позднее утро. В комнате она была одна. Ни разу не доводилось ей просыпаться такой измученной, с таким смятением в душе. Вокруг нее еще витал его запах, на пуховой подушке остался отпечаток его головы.
И все тело ее хранило память о нем. Она все еще чувствовала на себе его прикосновения. Как она была обессилена! И все же, как это было прекрасно! Она вздрагивала и замирала, вспоминая все, что он заставил ее перечувствовать. Он был великолепен: он принуждал, покорял, соблазнял. Она собиралась держаться стойко! и терпеливо, но не могла и предположить, какое блаженство ей принесет эта ночь.
Ах, но теперь ее озаряет дневной свет! Никогда она не была так измучена, так потрясена, так напугана, — думала она, натягивая простыню на обнаженные груди. Какой странный, мучительный клубок чувств!
Уже давно она размышляла о своей будущей судьбе. Возможно, что она, став совершеннолетней, сумеет добиться отмены брака, вернется домой и там, может быть, в конце концов, выйдет замуж по собственному выбору.
Оставался, конечно, и другой выход. Конар и в самом деле приедет за ней и возьмет ее в жены. Всегда она боялась его, восхищалась им, ненавидела его. Быть может, всегда ее влекло к нему, быть может, здесь-то и таились истоки ее враждебности. Временами она даже сознавала, что ее негодование необходимо Конару, как острая приправа, возбуждающая его, — он хорошо знал, чего он хочет и от кого. Она должна была ждать его невинно и целомудренно, а он тем временем развлекался по-своему: женщина в Дублине, женщина во Франции. И Бренна. Постоянно при нем. Вот она кивает своей светлой головкой, смеясь его словам, а вот — хватает его за руку, нашептывает ему советы. Беда, бывало, подтрунивала над ней, когда она возмущалась несправедливостью жизни. Она напоминала ей, что жребий женщины в ином, ведь она должна родить своему мужу наследника. И значит, ей положено всегда оставаться при муже, даже если тот знать ее не хочет.
Но ведь она принесла Конару огромное наследство. Так что все это очень несправедливо.
Недаром Беда предупреждала, что мир несправедлив. Другого и ждать не приходится.
И все же до поры до времени ей было не так уж плохо. Хотя она и тяготилась своим браком, положение ее нельзя было считать невыносимым — Конар мало общался с ней и не предъявлял своих прав.
До вчерашнего дня.
А теперь вот он обрел над ней совсем новую власть, о которой она раньше не имела и понятия.
Она тихо застонала и снова зарылась головой в подушку. Как она хотела бы все забыть, притвориться, что ничего не было. Что она осталась чистой, нетронутой, даже не подозревающей, что такое бывает. «Нет», — тихо шепнула она в подушку. И ударила по ней кулаком. Простыни соскользнули на пол. И когда она потянулась за ними, внезапно бросились в глаза пятнышки крови. Настроение ее резко изменилось. Стараясь отодвинуться подальше от этих пятен, она села на кровати и перебросила пуховую подушку к ногам.
— Ненавижу тебя! — закричала она яростно и обеими руками стала бешено колотить подушку. — Ненавижу тебя!
И вдруг с изумлением услышала его голос:
— Любовь моя, мне очень жаль.
Повернувшись, она увидела, что он снова незаметно вошел через дверь, скрытую гобеленом. В словах его проскользнул истинно северный холодок, и от одного только их звука по телу ее пробежала дрожь. Как легко его можно задеть! Но заставить его страдать она была не в силах.
К тому же сейчас у него было еще одно преимущество перед ней: он был полностью одет, по своему обыкновению, в штаны, льняную рубашку и плащ, заколотый на плече застежкой. Все его люди носили штаны, самые разные: короткие и длинные, свободно сидящие поверх чулок и облегающие. Она давно уже заметила, что он предпочитает облегающую одежду. В ней он двигался уверенно и свободно.
Меч в ножнах висел у пояса. Меч этот был совсем особенный — с кельтским узором, но исполнен в манере викингов. Кинжал он держал в сапоге. Казалось, что он неуязвим, и все же ее сердце слегка сжалось: смертельная стрела может поразить любого, все люди из плоти и крови. Она это знала. Она видела, как умирал ее отец. И вдруг неожиданно для себя поняла, что не хочет смерти Конару. Да, он для нее — заноза, помеха, она мечтает от него избавиться, она даже ненавидит его. Но ни за что на свете она не хочет, чтобы он умер.
«Но этому он никогда не поверит», — подумала она устало, да это и неважно, она вовсе не собирается ему это рассказывать. Она поймала на себе его пронзительный взгляд — ледяной голубой огонь, от которого веяло холодом. И вдруг она заметила, что сидит перед ним обнаженная. На мгновение закрыв глаза, она вцепилась в простыню и резко дернула ее на себя, прикрывая грудь. Пытаясь изо всех сил сохранить достоинство, она бросила на него такой же ледяной взгляд и сказала:
— Вам не приходило в голову, милорд, что прежде чем войти в дверь, полагается постучать.
Лицо его оставалось непроницаемым. Что у него на уме? Об этом можно было только гадать.
— Миледи, когда я оставил вас, вы спали как убитая! Я не хотел вас будить, — произнес он тихо, затем прибавил, усмехнувшись: — Мне очень жаль, что я невольно оказался свидетелем вашей своенравной вспышки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40