И этот особняк, и эта комната больше никогда не будут ее домом.
Кэтрин взяла руки Стивена в свои.
– Ты была моей любимицей, Кейт, – смущенно сказал брат. – И остаешься. Ты ближе мне по возрасту, ты была мне товарищем по играм, ты была моим другом и наперсницей. Счастья тебе.
– Я намерена стать счастливейшей женщиной в мире, – заверила его Кэтрин.
Она попыталась улыбнуться, но на глаза навернулись слезы.
– Ах, Стивен! – дрожащим голосом добавила она. – Я буду счастлива. Вот увидишь.
Члены его семьи сидели на скамьях позади него – Рейчел с Гудингом, Шарлотта, дядя, брат отца и три его сына, двоюродных брата Джаспера.
Его семья. Его кровные родственники. Его группа поддержки, люди, чья любовь к нему безусловна. Губы Джаспера скривились в ухмылке. Поводов для цинизма у него нет, весь его сарказм направлен на него самого. Он мог бы приложить усилия к тому, чтобы установить более тесные родственные связи после смерти второго мужа матери. Или после ее смерти.
Однако он ничего этого не сделал.
А теперь уже поздно что-то делать.
Ему вдруг стало интересно – он перестал задумываться об этом много лет назад, – как сложилась бы жизнь, если бы его отец не попытался перескочить через ограду, а поехал бы к воротам, как сделал бы на его месте любой разумный человек. Однако отец прыгнул. И погиб.
Джаспер ощутил необычный спазм в горле и приказал себе отвлечься. Надо быть осторожнее, а то, не приведи Господь, он в день своей свадьбы будет оплакивать собственное утраченное детство. И тем самым даст сплетникам массу пищи для сплетен.
Если он не ошибается, невеста опаздывает. Вот будет здорово, если она вообще не появится!
Эффектная будет катастрофа.
Джаспер, который всегда, кроме последнего месяца, считал своей обязанностью ни из-за чего не переживать, вдруг ощутил странную тревогу в душе и неприятный холодок в желудке и очень пожалел, что позавтракал. Подождите-ка! Так ведь он не завтракал!
А еще он очень сожалел, что сегодня утром позволил своему камердинеру так туго повязать галстук.
Кон, сидевший рядом, оглянулся, пихнул его локтем в бок, и оба встали. В задних рядах произошло какое-то движение, и все присутствующие – черт побери, как их много! – вывернули шеи, чтобы не пропустить момент появления невесты.
Священник направился к алтарю.
Все отлично – невеста появилась, его глаза сухи.
Джаспер медленно вдохнул и забыл выдохнуть, когда увидел Кэтрин. Господь всемогущий, да она красива! Только это для него не открытие. Он считал так, когда познакомился с ней три года назад. И убеждался в этом каждый раз, когда видел ее.
Однако сегодня она его невеста. Скоро она станет его женой. Его баронессой.
И сегодня она… гм… сегодня она очень красива.
Джаспер порадовался, что надел темно-синий фрак с бледно-серыми бриджами и белой льняной сорочкой, отказавшись от столь модной черно-белой гаммы. Он решил, что черный больше подходит для похорон. Зато сейчас они будут гармонировать друг с другом.
А будут ли?
Ну, гармонировать?
Он пообещал ей, что сделает ее счастливой, не так ли? Или он лишь сказал, что попытается не сделать ее несчастной?
Черт побери, вся эта куча гостей, большая часть которых заявилась сюда только из любопытства, не должна уйти отсюда с мыслью, что он несчастен. Или что она несчастна. Он этого не допустит и сделает все, что в его силах.
Джаспер устремил взгляд на Кэтрин, которая шла под руку с Мертоном. Он вдруг вспомнил, что можно открыть глаза пошире, и теперь любовался ею. И улыбался ей.
Кэтрин тоже смотрела на него через тонкую фату, ниспадавшую из-под шляпки и прикрывавшую лицо. Ее щеки оживлял румянец – во всяком случае, ему так казалось.
А когда у гостей, сидевших на передних скамьях, появилась возможность разглядеть ее лицо, она улыбнулась Джасперу, и ему показалось, что церковь озарилась солнечным светом. Позвольте, но ведь день пасмурный, не так ли?
Они улыбались друг другу – ну прямо-таки жених и невеста, предвкушающие счастливую семейную жизнь до гробовой доски. Это был фарс, и играли они его великолепно.
Однако фарс не предусматривает учащенное сердцебиение, верно? Никто ничего не увидит.
Сердце выбивало в груди Джаспера барабанную дробь.
Боже, она его невеста!
Он вот-вот женится! На веки вечные, аминь.
Они встали рядом лицом к священнику.
– Возлюбленные братья и сестры… – начал тот. Джаспер ощутил тот самый запах мыла, который всегда очаровывал его сильнее любых духов.
Он чувствовал жар ее тела, хотя они не прикасались друг к другу.
Им вдруг овладел непрошеный приступ раскаяния. По идее это должен быть счастливейший день в ее жизни. Проклятие, именно по идее! Самый счастливый. И будущее тоже должно сулить ей сплошное счастье.
Священник что-то сказал, и Мертон поднял руку сестры. Он отдает ее, хотя на самом деле должен был бы вцепиться в нее и утащить куда-нибудь подальше – от него. Где она будет счастлива – без него.
Джаспер взял ее руку в свою.
И ее жизнь – под свою опеку.
До конца их дней.
Оказалось, что момент наполнен более глубоким смыслом, чем он предполагал.
Чтоб всем провалиться!
– Что Бог соединил, то человек да не разлучает.
Итак, дело сделано. Теперь пути назад нет. Они женаты.
Как ни странно, хотя Кэтрин сосредоточенно вслушивалась в слова священника и примеряла их к себе, часть ее сознания вспоминала события в Воксхолле.
Она вспоминала, как ощутила запретное влечение к нему. Как они не отрываясь смотрели друг на друга, пока он беседовал с леди Битон. Как ее сердце бешено забилось. Она вспоминала, как ее охватил восторг, когда он подал ей руку. Как она затрепетала, когда он заговорил с ней. Она вспоминала, какой глупой и неопытной девчонкой была, как по уши влюбилась в него, как остро чувствовала исходившую от него опасность, как с готовностью последовала за ним к роковой черте, потому что решила, что любовь не может быть безопасной и ее нужно добиваться любой ценой.
А потом она поняла, какова эта цена. И теперь платит ее.
Даже несмотря на то что в тот же вечер освободилась от любви к нему.
Только вот в этом году в ней вспыхнула крохотная искорка той самой влюбленности, и она дала этой искорке разгореться и тем самым подписала себе приговор.
Даже сегодня…
Даже сейчас…
Кэтрин повернула голову и увидела, что Джаспер улыбается ей.
Да, даже сейчас она считает его привлекательнее всех мужчин. Он выглядит просто… ослепительно в свадебном костюме. И теперь он ее муж.
По идее она должна быть счастливейшей женщиной в мире.
Кэтрин вспомнила о гостях, сидящих на скамьях, – они все смотрят на них. В том числе и ее близкие. Которых она очень любит. И которые любят ее.
Она улыбнулась им.
Вскоре служба закончилась, подписи были поставлены, и новобрачные двинулись к выходу из церкви. Рука невесты лежала на руке жениха, торжественно звучал орган, все кивали им и улыбались.
Когда они вышли на крыльцо, Кэтрин услышала праздничный перезвон колоколов и увидела толпу любопытных, окружившую открытое ландо новобрачных. Кто-то выкрикнул поздравления, к нему присоединились другие голоса.
Против воли Кэтрин испытала приступ… чего-то. Не радости. Но чего-то. Некого чувства облегчения, что все закончилось и не надо бороться с искушением отменить все и убежать.
Лорд Монфор подвел ее к ландо, быстро усадил на сиденье, запрыгнул сам и приказал кучеру трогать. Все это он успел сделать до того, как гости высыпали из церкви.
Толпа расступилась, пропуская экипаж.
Раннее утро было пасмурным. Казалось, вот-вот пойдет дождь. Но пока они были в церкви, тучи рассеялись, и теперь в чистом голубом небе ярко светило солнце.
В общем, это был замечательный летний день.
Идеальный день для свадьбы.
Джаспер устроился на сиденье рядом с Кэтрин. Он смотрел на нее из-под полуопущенных век и улыбался.
– Итак, Кэтрин, – тихо проговорил он.
Она повернулась к нему – своему новоиспеченному мужу.
– Итак, Джаспер, – сказала она.
Кэтрин впервые назвала его по имени, хотя он и предлагал ей это месяц назад.
Улыбка Джаспера стала шире.
– Леди Монфор, – произнес он.
– Да?
– Полагаю, – сказал Джаспер, – нам следует дать заверения нашим семьям. Не говоря уже обо всех, кто ради этого остался в городе.
Кэтрин вопросительно посмотрела на него, а он тем временем быстро придвинулся к ней и потянулся к ее лицу.
В первый момент Кэтрин дернулась, потом поняла, что он имеет в виду, и… кокетливо улыбнулась.
– Ну конечно же, – согласилась она, подставила ему губы и положила руку ему на плечо.
Их поцелуй – его губы были теплыми, и влажными, и до умопомрачения чувственными – сопровождался аплодисментами, смехом, свистом и подбадривающими возгласами, и все это звучало на фоне колокольного звона.
Все это были звуки свадьбы.
Звуки счастья.
Праздничный завтрак получился грандиозным. Джасперу казалось, что он никогда в жизни столько не улыбался. И это страшно утомляло. Кэтрин тоже без устали улыбалась.
Счастливые новобрачные.
Наконец они отмучились. Джаспер спешил к вечеру добраться до Ридинга. Они попрощались с гостями, обнялись и расцеловались с родственниками, успокоили рыдающую Шарлотту – она очень грустила из-за разлуки, несмотря на то что должна была увидеться с ними в Седерхерсте через две недели. А до отъезда ей предстояло жить в Уоррен-Хаусе с мисс Хакстебл, которую она стала называть своей сестрой, настояв на этом.
Слова прощания были сказаны. Улыбками все были одарены. Все слезы были выплаканы. Лондон остался позади.
Джаспер поудобнее устроился на сиденье и повернулся к своей жене. На Кэтрин, которая смотрела в окно дорожной кареты, был костюм для путешествий – она переоделась в него перед самым отъездом. Руки в перчатках спокойно лежали на коленях. Она выглядела успокоенной.
Чуть-чуть излишне успокоенной.
Интересно, спросил себя Джаспер, она предвкушает грядущую ночь?
Их первую брачную ночь.
Джаспер взял руку Кэтрин в свою, снял перчатку и бросил ее рядом со своей шляпой, затем принялся разглядывать ее ладонь. Ее рука была изящной и теплой, ладошка маленькой, а пальцы значительно короче, чем у него.
Кэтрин сидела не шевелясь.
Естественно, никакую ночь она не предвкушает. Для нее брак не связан с сексом, не так ли? Она сама так сказала в тот день, когда он сделал ей предложение. Странные они, женщины, в этом плане, а Кэтрин – самая странная из всех. Мечтала о любви, о единении души и сердца.
А ведет себя как чужая.
Только теперь она его жена, черт побери!
И она признала, что хочет его.
Джаспера раздражало, что он постоянно испытывает угрызения совести по отношению к ней. Он не из тех, кто склонен мучиться чувством вины. Он такой, какой есть, он сделал то, что сделал, и всякий, кому это – или он сам – не нравится, может катиться куда подальше.
Однако несколько лет назад в одной позорной ситуации он переступил невидимую, но очень осязаемую черту, отделяющую беспечность от порочности, и хотя он успел вернуться назад прежде, чем непоправимый вред был нанесен, все же… гм… непоправимый вред был нанесен. И доказательство тому – то, что они сидят в карете рядом, будучи мужем и женой, и им нечего сказать друг другу.
И он пронесет это раскаяние через всю жизнь. Нет, это сожаление не связано с ним самим и с тем, что его вынудили надеть кандалы. С этим можно жить. К тому же он дворянин, в конце концов, и всегда знал, что рано или поздно придется жениться и произвести на свет наследника.
Просто все дело в том, что сегодня она тоже надела кандалы. И именно из-за этого он всегда будет чувствовать себя виноватым. Если бы у нее была свобода выбора, она никогда бы не выбрала его. Физического влечения мало для таких идеалистических, романтических дамочек, как Кэтрин Хакстебл, – вернее, как Кэтрин Финли, баронесса Монфор.
Джаспер почти возненавидел ее.
И от этого угрызения совести только усилились.
И все равно он ждет не дождется брачной ночи. Ему не терпится добраться до Ридинга, до гостиничного номера.
– А знаешь, – сказал он, – все может быть не так уж плохо, как кажется.
Разве он не говорил ей этого раньше, в другой обстановке? Когда делал предложение?
– Все? – Кэтрин посмотрела на него, многозначительно изогнув бровь. – Моя семейная жизнь?
– Именно, – ответил Джаспер. – Но она наша, не так ли? Наша семейная жизнь. Она может оказаться не такой уж плохой.
– Или, – проговорила Кэтрин, – не оказаться.
Джаспер поджал губы и задумался.
– Или не оказаться, – согласился он. – Думаю, нам предстоит это решить. Будем мы счастливы или нет. Либо так, либо иначе, я думаю.
– Значит, для тебя жизнь либо белая, либо черная? – осведомилась Кэтрин.
– В противовес всем оттенкам серого? – Он снова задумался. – Наверное, так. Черное – это отсутствие всех цветов. А белое – их полное наличие. Я считаю, что жизнь должна быть либо такой, либо такой. В общем, я думаю, что предпочел бы наличие цвета его отсутствию. Однако черный добавляет цвету глубины и фактуры. Возможно, некоторые оттенки серого необходимы для полноты палитры. Даже чернильно-черный. Эх, это глубокий философский вопрос. Нужен ли черный для жизни, даже для счастливой жизни? Можем ли мы быть счастливы, если никогда не испытали страданий? Что ты об этом думаешь?
– О, – вздохнула Кэтрин, – ты способен обсуждение любой темы завести в непроходимый лабиринт!
– Значит, – предположил Джаспер, – ты ждешь, что я просто скажу тебе, что предпочитаю серый белому или черному? Но я не выношу серую жизнь. Без страданий и без радости, одно бесконечное спокойствие и ужасающий застой. И в самом деле, я должен исключить серый из конкретно нашей палитры. Кэтрин, никогда не говори мне, что ты серая. Я не поверю.
Она медленно растянула губы в улыбке.
– Ну вот! – воскликнул он. – Уже лучше.
– У нас когда-нибудь состоится разумный разговор? – спросила Кэтрин.
– Решать тебе, – ответил Джаспер. – Я попытался затеять обсуждение одной из глубочайших тайн жизни – о необходимости тьмы и света в наших жизнях, – а ты обвинила меня в том, что я увожу разговор в непроходимый лабиринт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38