На пути вы найдёте полк полковника Олсуфьева; это будет достаточное количество войска, чтобы в случае надобности вступить в бой. Но я убеждён, что до боя не дойдёт. Если действительно в Петербурге произошла революция, то лишь потому, что войска были введены в заблуждение; когда же они увидят пред собой лично вас, ваше императорское величество, они вернутся к своему долгу. Самая большая опасность заключается в отсутствии государя, которое даёт заговорщикам свободу действий.
– Даёт свободу действий, – повторил Пётр Фёдорович, снова впавший в своё летаргическое состояние.
– Фельдмаршал прав, – воскликнул Гудович, – мятежники должны увидеть пред собой государя; они никогда не посмеют поднять оружие против его священной особы.
Камердинер государя приоткрыл дверь и знаком вызвал генерала Гудовича. Последний поспешил на этот зов и через несколько минут вернулся вместе с человеком, переодетым в крестьянское платье.
Последний, тяжело дыша и изнемогая от усталости, передал записку государю.
– Кто вы? – спросила Воронцова.
– Я – лакей господина Брессана, французского купца, который милостью его императорского величества сделался поставщиком для двора всех парижских товаров; он послал меня переодетым в это платье, чтобы тотчас же передать записку вашему императорскому величеству.
Воронцова взяла письмо из рук государя, вскрыла его и прочла:
– «Екатерина Вторая избрана императрицей и в Казанском соборе получила благословение. Гвардейцы встречают её кликами радости, но между ними есть и сумрачные лица. Население Петербурга поражено и ошеломлено… Быстрое появление его императорского величества могло бы всё спасти.»
– Скорей, скорей в путь! – закричала Воронцова. – Он прав. Вперёд, в Петербург!
Снова появился камердинер и вызвал генерала Гудовича, на этот раз генерал ввёл в кабинет настоящего крестьянина из окрестностей, и тот, весь дрожа, испуганно рассказал, что государыня, во главе всех гвардейских полков, покинула Петербург и теперь направляется к Петергофу.
– Она идёт! – воскликнул Пётр Фёдорович, вскакивая с места. – Она придёт сюда!.. Она возьмёт меня в плен, заточит… Дом в Шлиссельбурге!.. О, Господи! Вон отсюда, вон! В Ораниенбауме мы в безопасности, там по крайней мере у меня мои голштинцы… Едем, едем!
Он стремительно кинулся вниз, во двор, бросился в один из стоявших там экипажей и велел везти себя в Ораниенбаум.
– О, – со страшной злобой воскликнула Воронцова. – Зачем я не мужчина? Но всё равно, мы должны заставить его спасти себя самого.
Она также поспешно сошла вниз, во двор.
Фельдмаршал Миних и остальные придворные также последовали за ней, и вскоре весь поезд, с теми же блестящими ливреями, с теми же позолоченными каретами, к удивлению окрестных жителей, промчался обратно в Ораниенбаум. Но на этот раз вместо радостного смеха и шуток из экипажей раздавались испуганные, тревожные восклицания, причём некоторые из карет были совсем пусты, так как многие предпочли остаться в Петергофе или отправиться навстречу государыне, вместо того чтобы следовать за государем, на голове которого так шатко сидела корона.
Когда генерал Гудович, фельдмаршал Миних и Бломштедт садились в карету, пришло известие, что полк Олсуфьева перешёл на сторону Екатерины Второй и идёт ей навстречу, желая стать под её знамёна.
Ораниенбаум был быстро охвачен таким же волнением, как и Петергоф; вся голштинская гвардия собралась и требовала, чтобы её вели против мятежников, причём голштинцы клялись, что готовы пролить за государя последнюю каплю крови.
Но теперь и фельдмаршал Миних не советовал вступать в открытый бой с теми силами, которые были в распоряжении Екатерины Алексеевны.
– Есть ещё одно верное средство повернуть всё дело в благоприятную сторону, – сказал он. – Вы, ваше императорское величество, должны тотчас же отправиться в Кронштадт; если эта крепость и стоящие там суда будут в ваших руках, Петербург будет в вашей власти и вам понадобятся только несколько дней, чтобы образумить мятежников; для тех всё зависит от быстрой решимости, для вас же, ваше императорское величество, всё зависит от возможности выждать в безопасном месте и изолировать Петербург.
Воронцова, Гудович и Бломштедт согласились с этим мнением. Хотя Пётр Фёдорович плохо понимал, что говорил Миних, и то громко жаловался, то произносил яростные проклятия, он всё-таки отдал приказ приготовить к отплытию яхту, стоявшую в канале у Ораниенбаума. Тем временем был подан обед, а так как решение ехать в Кронштадт и оттуда громить революцию было одобрено, то всё придворное общество вдруг перешло из угнетённого, подавленного состояния в радостно самодовольное настроение людей, уверенных в своей победе. Сам Пётр Фёдорович, после первых рюмок мадеры почувствовав себя в обычной обстановке, окружённый царской роскошью, вдруг стал презирать опасность, которая ещё несколько минут тому назад так подавляла его; с гордой самонадеянностью он заговорил о тех наказаниях, которым он подвергнет бунтовщиков и прежде всего свою супругу. И с тем роковым ослеплением, которое уже часто наблюдалось в важные исторические моменты, весь двор вдруг был охвачен самой беспечной весёлостью, причём только фельдмаршал Миних, генерал Гудович и Бломштедт сидели молча, с мрачными лицами.
Вскоре было доложено, что судно готово к отплытию.
Миних, думавший обо всём, послал вперёд в Кронштадт на маленькой парусной лодке флигель-адъютанта де Вьера, который находился в свите императора и был одним из немногих, сохранивших хладнокровие. Предварительно Миних дал Петру Фёдоровичу подписать приказ, передававший де Вьеру начальство над крепостью.
Вместе с флигель-адъютантом он отправил одного из камергеров, который должен был сейчас же возвратиться назад, чтобы донести о том, сохранил ли Кронштадт верность императору.
Через час после отъезда Де Вьера Пётр Фёдорович взошёл на свою яхту. С плачем и жалобами дамы начали требовать, чтобы и их взяли на корабль. Несмотря на все протесты фельдмаршала, они бросились на сходни и взошли на яхту, так что их невозможно было бы удалить, не употребив при этом силы.
Довольно поздно вечером яхта наконец пустилась в путь. На её палубе были видны пёстрые, яркие костюмы придворных и нарядные туалеты дам, благодаря чему всё путешествие имело скорее вид пикника, а никак не серьёзного предприятия, с помощью которого император хотел удержать колебавшуюся на его голове корону.
Пётр Фёдорович в последние минуты, несмотря на предостережения Гудовича, старался залить свой страх пред опасностью английским пивом и ромом и настолько успел в этом, что был отнесён в каюту и там погрузился в глубокий сон.
На палубе сидели дамы. Некоторые из них весело и задорно шутили, другие же стонали и плакали. Фельдмаршал Миних стоял на корме с Гудовичем и Бломштедтом и тихо и серьёзно разговаривал с ними.
Когда яхта вышла из ораниенбаумского канала в море, встречный ветер начал изо всех сил рвать на ней паруса, а волны грозно вздымались, так что яхта лишь медленно, с большим трудом, всё время лавируя, могла подвигаться вперёд. Сумерки уже почти совершенно спустились на землю, когда с императорской яхты увидели очертания острова Котлина, на котором расположен город Кронштадт. Затем на тёмном небе обрисовались выдававшиеся в море укрепления.
Вскоре показался небольшой баркас, на котором быт послан де Вьер. Миних своим орлиным взором различил это судёнышко, когда оно, взлетая с волны на волну, начало быстро приближаться к яхте. Фельдмаршал быстро встал и с тревогой пошёл к трапу, когда к нему пристал баркас. Из него быстро взбежал на палубу посланный в Кронштадт камергер и доложил, что де Вьер без всякого затруднения принял командование над Кронштадтом и готов к приёму государя.
– О, в таком случае всё обстоит отлично… Император спасён!.. – воскликнул Миних, глубоко вздыхая.
Радостная весть быстро распространилась по всему кораблю и окрылила всех новой надеждой.
Бломштедт, который пред этим был в полном изнурении из-за своей хотя и не опасной, но мучительной раны и пережитых волнений, теперь, после нескольких часов отдыха, снова воспрянул духом и поспешил вместе с Гудовиче в каюту, чтобы разбудить государя.
Прошло несколько времени, прежде чем Пётр Фёдорович вполне пришёл в себя и вспомнил всё происшедшее. Сон успокоил его нервы, прохладный морской воздух освежил его, когда он вышел на палубу и вступил в толпу радующихся женщин, окруживших Миниха и графиню Елизавету Воронцову. Услышав донесение о том, что Кронштадт верен императору, Пётр Фёдорович почувствовал прилив мужества и храбрости.
– Ну! – воскликнул он, сверкая глазами. – Когда бунтовщики будут усмирены, то я их накажу так, как наказывал Пётр Великий!.. Все же те, которые теперь находятся со мной, будут поставлены выше других!.. В Кронштадте я сейчас же… я сейчас же объявлю Романовну будущей императрицей; фельдмаршал будет первым лицом после меня в моём государстве, и для каждого из своих друзей я найду такую награду, которой будут завидовать все последующие поколения… – Затем он, с дрожащими от гнева губами, продолжал: – А эта ангальтка, которая во время ночного переворота протянула руку к русской короне, должна быть устрашающим примером для всех изменников… Я раньше хотел поселить её в том доме в Шлиссельбурге, который выстроен для неё по моему приказу; этим я думал сделать её безвредной… Но подобное наказание слишком мягко для такой злодейки!.. Я постригу её в монахини и помещу её в монастырь, где она будет жить среди послушниц и будет исполнять все их обязанности. Удары розог заставят её раскаяться в своей подлости, если её душа ещё способна испытывать раскаяние. Берегитесь, гнусные мятежники! – воскликнул он, грозя по направлению к Петербургу сжатым кулаком. – Скоро кронштадтские пушки заставят вас дать ответ за измену своему государю!
Он быстро ходил по палубе, его глаза блестели, он пристально смотрел на приближающиеся стены укреплений; ветер играл его растрепавшимися волосами, а дамы и придворные окружали его тесным кольцом, несмотря на ветер и бурю.
Но к укреплению приближались очень медленно, так как яхта с трудом шла против ветра и была присуждена всё время лавировать. Пётр Фёдорович с неудовольствием увидел, что после сильного порыва ветра крепость снова удалилась от них.
– Что это такое? – воскликнул Миних, который острым взором всё время смотрел вокруг. – Я вижу вон там шлюпку, которая как стрела несётся вперёд, перелетая с волны на волну.
Все посмотрели по направлению протянутой руки Миниха и действительно на довольно большом расстоянии яхты увидели вёсельную шлюпку, которая, несмотря на сильное волнение, быстро шла из Петербурга в Кронштадт и уже приближалась к укреплениям.
– Это – рыбаки, – сказала графиня Воронцова, – очевидно, они из-за бури хотят поскорее достигнуть берега.
Капитан яхты, позванный фельдмаршалом, внимательно разглядывал маленькое судёнышко, которое было едва заметно среди наступивших сумерек, а иногда и совсем исчезало в волнах. Капитан, старый моряк, долго всматривался и наконец сказал:
– О, это не рыбаки, это правильная, размеренная гребля матросов военного флота; только они одни могут в подобную бурю так равномерно и сильно работать вёслами.
– В таком случае это флотские офицеры, – воскликнул Пётр Фёдорович, – которые возвращаются из поездки в Петербург; если бы мы догнали их, то я перешёл бы на их шлюпку и тогда, быть может, скорее достиг бы Кронштадта.
Миних озабоченно смотрел на маленькое судёнышко, которое всё ближе и ближе подходило к крепости, и при этом спросил капитана яхты:
– Возможно ли обогнать эту шлюпку и прежде неё достигнуть Кронштадта?
Капитан, покачав головой, ответил:
– Совершенно невозможно при таком ветре; они ближе, чем мы, подошли к укреплению и могут идти прямым курсом; они по крайней мере на полчаса раньше будут в Кронштадте; даже если мы рискнём догонять их, то мы не сможем сделать это, так как тогда сломаются мачты и наш корабль перевернётся.
– Но всё же рискните, – воскликнул фельдмаршал, – вы будете адмиралом, если мы раньше этой шлюпки достигнем Кронштадта. Прошу вас, ваше императорское величество, – обратился он к императору, – подтвердите это обещание.
– Совершенно верно… – тревожно сказал Пётр Фёдорович, – всё будет так, как вам обещает фельдмаршал… Исполняйте его приказание!.. Но зачем всё это? – тихо спросил он у графа. – Почему мы должны бояться этой лодочки, на которой, может быть, находятся лишь несколько человек?
– Шлюпка идёт из Петербурга, – мрачно сказал фельдмаршал, – а я опасаюсь всего, что идёт оттуда.
– Но Кронштадт принадлежит мне, – возразил государь, ведь вы же слышали донесение, что де Вьер принял начальство над ним.
– Всё равно, – ответил фельдмаршал, – поторопимся!.. Мне уже часто приходилось видеть, как судьба царей и народов зависела от одного мгновения.
Государь и все окружающие были встревожены глубокой серьёзностью и беспокойством фельдмаршала. Все тревожно смотрели на маленькую шлюпку. Расстояние между крепостью и этой лодочкой всё уменьшалось.
Капитан тем временем, исполняя требование фельдмаршала, приказал поставить паруса таким образом, чтобы было можно с наибольшей быстротой идти против ветра, не лавируя, а прямо приближаясь к крепости. Ветер с ужасающей силой рванул паруса, мачты трещали и гнулись настолько, что концы рей погружались в высоко вздымавшиеся волны, яхта вздрагивала и стонала.
Пётр Фёдорович схватился за борт судна; дамы закричали от ужаса и старались ухватиться за канаты.
– О, Господи! – закричал император, – мы утонем… плыть таким образом невозможно!
– Иначе поступить нельзя, если только мы хотим идти прямым курсом, – сказал капитан, внимательно наблюдая за мачтами и парусами, – яхта построена хорошо и прочно, надеюсь, что она выдержит подобное плавание; мы таким образом выиграем по крайней мере целых полчаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112