Прибыв в собор, где уже собралось всё духовенство, митрополит стал облачаться; вместе с тем стали зажигать свечи в главном алтаре.
А молодой послушник, которому митрополит пред отъездом передал своё секретное поручение, тотчас же приказал заложить в небольшой экипаж лучшую монастырскую тройку и почти вслед за митрополичьим поездом поехал в город, где остановился на Фонтанке, пред домом, предоставленным императору Петром Ивановичем Шуваловым.
На его поспешный стук дверь отворилась. Он спросил отца Филарета, и тотчас же был проведён слугою в комнату нижнего этажа, в которой он нашёл монаха, занятого одеванием только что разбуженного от сна Иоанна Антоновича в роскошный национальный костюм из пурпурного бархата, отороченный горностаем.
Молодой послушник подошёл к монаху и сказал:
– Владыка послал меня к вам, отец Филарет, чтобы передать вам слова: «Время действовать наступило».
– Я предчувствовал это, – ответил монах с просиявшим от радости лицом, – и готов исполнить волю высокопреосвященного митрополита; я услышал беспокойное движение на улицах, шум, крики, звон лошадиных подков и марширование войск и не сомневался, что время наступило.
Он взял приготовленный кафтан, надел его на юного принца, равно как уже заранее приготовленную голубую ленту ордена Андрея Первозванного.
– Что это такое, батюшка? – спросил Иоанн Антонович, весьма изумлённый. – Что такое? Почему вы настолько раньше обыкновенного разбудили меня? Что значит весь этот шум на улицах? Почему это вы в столь ранний час наряжаете меня?
– Сын мой, – торжественно произнёс отец Филарет, оправляя горностаевую выпушку на нём и надевая на его пышные локоны искрящуюся драгоценными камнями шапочку, – Господь сжалился над тобою и решил положить конец твоим страданиям и испытаниям: слышишь ли ты клики народа на улице? Это – твой народ, призывающий тебя, твой народ, который тотчас же распрострётся пред тобою, своим истинным императором.
– Предо мною? – воскликнул Иоанн Антонович, и яркая краска залила его лицо. – Предо мною, императором? Так разве царь, бывший так дружески ласков со мною, освободивший меня из темницы, обещавший заботиться обо мне, умер?
– Не спрашивай об этом, сын мой, – сказал отец Филарет, – ты узнаешь обо всём, когда, окружённый своим ликующим народом, будешь восседать на троне, принадлежащем тебе по праву рождения; теперь же в священном страхе, с сердцем, полным благодарности, следуй за Промыслом Божиим, в милосердии Своём предназначившим меня быть Своим орудием… Народ требует своего законного императора, и я проведу тебя к алтарю Пресвятой Владычицы, пред которым высокопреосвященный митрополит помажет миром твою голову, чтобы она достойна была носить корону России, принадлежащую тебе, как наследнику твоего деда… Пойдём, всё готово, каждый миг промедления может стать роковым. Поспеши вперёд, – сказал он, обращаясь молодому послушнику, – к митрополиту в Казанский собор и скажи ему, чтобы он был готов к совершению священной церемонии.
Молодой монах, не посмевший выказать своё удивление по поводу этой неожиданной и странной сцены, поспешно вышел.
Отец Филарет провёл Иоанна Антоновича, который весь дрожал от необычайного волнения, на двор дома, где по его распоряжению уже был приготовлен роскошно убранный конь.
Молодой человек, не только никогда не учившийся искусству ездить верхом, но едва ли и видевший коня в своём заключении, с некоторым трудом взлез в седло.
Отец Филарет взял коня под уздцы, ворота раскрылись, и он торжественным шагом двинулся на улицу.
Улица была безлюдна, так как весь народ хлынул к казармам и церквам; только из окон домов кое-где выглядывали старики и старухи, дивившиеся странному шествию, которое составляли красивый, одетый по-царски юноша, верхом на коне в богатой сбруе, и монах атлетического сложения, державший его лошадь под уздцы.
На первом же углу стали собираться любопытные.
– Смотрите, – воскликнул отец Филарет зычным, далеко раздававшимся голосом, – смотрите на своего императора, которого я привожу к вам во имя Божие! Господь сжалился над Россией и низвергнул еретика с престола древних царей. Следуйте за мною к алтарю во храме Пречистой Богоматери и взывайте: «Да здравствует наш царь Иоанн, истинный и настоящий самодержец всероссийский!»
Сбежавшиеся люди останавливались в смущении. Они только что слышали клики, доносившиеся из казарм, где приветствовали Екатерину Алексеевну как самодержавную императрицу, а тут внезапно, точно в сказке, пред ними выросли юноша в царском одеянии и монах, возвещавший им, что это их настоящий повелитель. Толпа боязливо попятилась, и в ней послышался тихий шёпот.
– Да, да, – говорили некоторые, – был у нас и вправду царь Иоанн Антонович; его не то убили, не то заточили в темницу: мы видели червонцы с его царским ликом. Неужто он снова спустился с небес, чтобы управлять государством своих отцов? Неужто власти еретиков и чужеземцев пришёл конец?
Монax поймал кое-что из этих слов.
– Да, – воскликнул он, – молния божественного гнева поразила еретиков; а вот это – сын православной церкви и вместе с тем внук вашего настоящего царя… Подойдите ко мне! Следуйте за мною; вы взысканы великой милостью небес, потому что первые встретили своего императора при его вступлении в свою столицу.
Иоанн Антонович как ошеломлённый смотрел на эти незнакомые улицы и дома; он, по-видимому, едва понимал что происходит в его душе, но тем не менее гордость и величие сияли на его лице.
Толпа всё прибывала, прохожие останавливались, а некоторые подступали ближе, чтобы робко ощупать лошадь, монаха и одежду красивого юноши и тем убедиться, что это не померещилось им только по бесовскому наваждению.
Всё громче, всё убеждённее говорил с ними монах, и вскоре отдельные голоса присоединились к его клику:
– Да здравствует Иоанн Антонович, наш законный царь!
Когда же инок повёл лошадь дальше, очень многие примкнули к этому шествию, наполовину из любопытства, наполовину по убеждению.
Стечение народа всё увеличивалось; люди окружали теперь лошадь Иоанна Антоновича; шествие приближалось к площади пред Казанским собором; издали уже виднелись другие многочисленные толпы, теснившиеся здесь, как волнующееся море. Некоторые кинулись уже вперёд, думая, что к ним приближается поезд императрицы, и всё громче гремел возбуждаемый монахом клич:
– Да здравствует Иоанн Антонович, царь Иоанн, ниспосланный нам с неба Самим Богом!
Тут из-за угла показался отряд конных гренадёров, с Владимиром Орловым во главе. Он только что конвоировал принца Георга Голштинского, арестованного и водворённого к себе домой, и хотел проехать к Казанскому собору, чтобы подождать там государыню. Он с удивлением остановил свою лошадь, заметив шествие, подвигавшееся с противоположной стороны, а во главе его фантастическую фигуру юного Иоанна Антоновича в его блестящем костюме. Затем он быстро поскакал вперёд, услышал возгласы, разобрал в них имя «Иоанн», и хотя не совсем понял, что тут происходило, однако сообразил, что это шествие не имело ничего общего с императрицей и грозило какой-то неведомой опасностью.
– Что у вас такое? – воскликнул молодой кавалерист. – Кто этот человек, имевший дерзость надеть голубую ленту?
– Иоанн Антонович! – крикнула толпа. – Царь, посланный нам Богом.
Отец Филарет сделал знак рукой и воскликнул:
– Сюда, кто бы вы ни были, сюда с вашими солдатами!.. Здесь ваше место, это – ваш император. Следуйте за ним, воины; небо милостиво к вам: оно привело вас на его путь; потом вам будет оказано преимущество пред всеми прочими: вы будете составлять его почётную стражу.
– Что это значит? – воскликнул Орлов, выхватив из ножен свой палаш. Палаш – холодное рубящее и колющее оружие с длинным прямым клинком, к концу обоюдоострым.

– Это – государственная измена или безумие! Нет другого повелителя в России, кроме нашей всемилостивейшей государыни императрицы Екатерины Алексеевны. Долой с коня этого обманщика!
– Назад! – загремел отец Филарет. – Ангел Божий парит над его главой. Пламенный меч архистратига обнажён на защиту царя!
Грозный ропот послышался в толпе. Несколько коренастых фигур подступило к лошади Иоанна Антоновича.
Но Владимир Орлов, всё более и более понимавший опасность, быстро воскликнул:
– Это – дурачок, выскочивший из сумасшедшего дома, или изменник, достойный испустить дух под кнутом. Назад, или берегитесь за свою жизнь!
Он поскакал вперёд и схватил за поводья лошадь Иоанна Антоновича.
С другой стороны площади раздались треск барабанов, звуки труб и громкие, радостные клики народа, сопровождавшего поезд императрицы.
– Тащите его с лошади! – воскликнул отец Филарет, хватая Орлова за руку. – Тащите его, дерзкого, осмеливающегося оскорблять величие императора вместе с величием Божиим. Повергните его во прах!.. Дорогу императору к Господнему алтарю!
Стоявшие поблизости подскочили к Орлову; сотня рук протянулась к нему; ещё минута, и он был бы сброшен с коня.
Гренадёры нерешительно и в смущении стояли позади него.
Но тут Орлов изо всей силы взмахнул своим обнажённым палашом; толпа шарахнулась врассыпную; в следующий момент удар со всего размаха обрушился на голову отца Филарета.
Атлетическая фигура монаха зашаталась; кровь хлынула потоками; тихий возглас сорвался с его уст, и он рухнул наземь, как поверженный дуб.
– Вперёд! – скомандовал Орлов своим солдатам. – Смерть каждому, кто будет колебаться хоть одно мгновение! Вперёд!
Он схватил за поводья лошадь Иоанна Антоновича и потащил её за собою, и, могучими перекрёстными размахами палаша отражая натиск толпы, поскакал обратно в ту улицу, откуда появилось шествие.
Солдаты и робко пятившийся народ стояли одно мгновение, как остолбенелые, ожидая, что молния с неба поразит Орлова, когда он поднял своё оружие на служителя алтаря в монашеском сане. Но видя, что гнев Божий не проявился никаким чудом в защиту сражённого инока и в отмщение за его смерть, люди поколебались, и, как всегда, смелая, беспощадная решительность увенчалась успехом.
– Видите? – воскликнул Орлов, отъехав на некоторое расстояние и ещё раз обернувшись назад. – Видите? Это – обманщик, и Небо, которое он призывает в свидетели, не защитило его. Вперёд, гренадёры! Приказываю вам это именем императрицы!
Солдаты бросились вперёд и вскоре присоединились к Владимиру Орлову, который, по-прежнему не выпуская из рук поводьев лошади Иоанна Антоновича, помчался с ними прочь галопом.
Иоанн Антонович сидел, бледный и неподвижный, на коне, обеими руками держась за луку Лука – изгиб переднего и заднего края седла.

седла. Внезапная смена событий лишила его ум, и без того отупевший в долгом тюремном одиночестве, всякой способности ясного мышления, и несчастный низложенный император пассивно позволял увлекать себя, только машинально повторяя шёпотом:
– Разбойники!.. О, Боже мой, разбойники!.. Они опять добрались до меня!.. Я снова попался им в руки!
Владимир Орлов доставил своего пленника окольными путями в казармы Измайловского полка; там оставались лишь немногие солдаты на карауле. В казарме Орлов привёл Иоанна Антоновича в свою собственную комнату, где несчастный юноша, как подкошенный, тотчас упал на постель и, устремив кверху неподвижный взор, произносил лишь несвязные слова, умоляя архангела Гавриила спуститься с неба, чтобы защитить его и помочь ему.
Между тем Владимир Орлов написал записку своему брату Григорию, позвал одного из бывших с ним гренадёров и велел ему доставить её по назначению, отыскав, где бы то ни было, его брата. После того он запер дверь, положил пару заряженных пистолетов на стол и устремил мрачные взоры на распростёртого на кровати юношу, который то шептал потихоньку, как во сне, то принимался жалобно стонать.
Когда Орлов скрылся с Иоанном Антоновичем, а толпа робко и несмело приблизилась к поверженному на землю отцу Филарету, у которого из зияющей раны на голове ручьями хлестала кровь, по другую сторону площади показалась головная колонна Преображенского полка, шедшего впереди государыни.
Оглушительный клик торжества потряс воздух, когда Екатерина Алексеевна подъехала к собору, окружённая своим блестящим придворным штатом. Войска выстроились пред входом в церковь, оставив посредине площади свободный проход к высокому порталу. Императрица сошла с лошади; свита последовала её примеру; и, смиренно склонив голову, скрестив руки на груди, Екатерина Алексеевна медленными шагами направилась мимо выстроившейся шпалерами гвардии к входу в церковь.
Внутренность собора была почти пуста; солдаты удерживали всякого, кто хотел туда войти раньше государыни. Проникавший сквозь расписные оконные стёкла дневной свет был настолько тускл, что в обширном храме господствовал причудливый разноцветный сумрак, который смешивался с сиянием бесчисленных свечей, теплившихся у главного иконостаса и в боковых приделах. Митрополит, в полном облачении, с митрой Митра – высокий, с круглым верхом головной убор высшего духовенства, надеваемый при полном облачении.

на голове, с золотым, сверкавшим драгоценными камнями крестом в руках, стоял на амвоне, Амвон – в православной церкви возвышение перед алтарём.

окружённый духовенством.
Величественное зрелище представлял этот сонм святителей и священников в роскошных ризах, затканных золотом и серебром, пред драгоценным иконостасом, в облаках благовонного фимиама, струившегося из кадильниц и поднимавшегося к великолепному своду.
Крест дрожал в руке митрополита; его лицо было бледнее обыкновенного, а его зоркие глаза посматривали из-под седых бровей на входные двери с тревожным, боязливым и напряжённым ожиданием. Внимательно прислушиваясь, он различил раздававшиеся на площади клики: «Да здравствует император Иоанн Антонович!» Затем грохот барабанов и звуки труб заглушили человеческие голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112