Он не стал ждать, пока глаза привыкнут к полумраку, а вместо этого снял со стены лампу.
Вытянувшись как труп на мостовой, Фрей неподвижно лежала на их с Арни кровати, укрытая тонкой простыней. Ее грудь вздымалась и опадала ужасно медленно. Если бы белое перышко, которое кто-то – Арни, больше некому – подвесил на невидимой нити на стропило, не колебалось в воздухе каждые несколько секунд, Йену бы захотелось приложить к ее носу зеркало, чтобы проверить, дышит ли она.
Простыня обрисовывала все выпуклости ее идеального тела, но никакой эротики в этом не было.
Она больше не привлекает Йена?
Да нет. Невозможно противиться очарованию твоей первой богини плодородия.
Но она лежала такая безжизненная и неподвижная, что возбуждение при виде этого зрелища попахивало своего рода извращенной некрофилией.
Следы когтей на ее шее и лице уже затягивались. Через день или два останутся малозаметные шрамы, через неделю – всего лишь воспоминания. Фрейе есть что вспомнить.
Арни был прав, с ней все в порядке.
Йен задул лампу и вышел обратно на крыльцо, на мгновение сощурившись от дневного света. Высоко в небе кружил Мунин – надо полагать, следил, не появятся ли Сыны, хотя Йен был уверен, что теперь Сыны еще долго будут обходить этот холм.
…если, конечно, Локи не пошлет их за алмазом.
Что ж, раз он не собирается забирать алмаз у Фрейи, значит, алмаз останется здесь, а раз он останется здесь, это будет ее проблема.
Или кого угодно.
– Дерьмо, – сказал Йен.
Арни поднял бровь:
– Это ты о ситуации в целом или о чем-то в частности?
– О ситуации в целом.
– Тогда да, дерьмо. – Арни взмахнул флягой. – Он все убрал, как и обещал.
Двор-то Локи привел в порядок, но что до остального… Отпрыск умирает из-за проклятия, которое наслал на него Локи, а Йен, Арни и Фрейя сильно изранены. Нет, она-то через пару дней поднимется на ноги, как будто ничего не случилось.
– Я такого не ожидал, – сказал Арни. – Я всегда думал, что он… ну, больше похож на дьявола, а не на политика, который направо и налево всем руки пожимает. – Старик поморщился и снова отхлебнул из серебряной фляжки. – В обаянии ему не откажешь.
– В обаянии?
– Угу. – Арни кивнул. – Обаяние – это каким ты кажешься, а не какой ты есть на самом деле. Он выглядит вполне свойским парнем, – тут Арни покачал головой, – но когда небо наливается кровью и все накрывает тьма, думаешь, сидящий в темноте Локи должен улыбнуться и произнести «Да будет свет»?
– Нет.
– Я тоже так не думаю. – Арни повернулся к Йену. – Не хочешь пробыть тут еще пару деньков?
– Конечно. Почему бы и нет?
– Знаешь, – промолвил Арни, глядя на фляжку, – что-то меня тянет напиться в стельку, нажраться по-свински. Твоей фляжки мало, но в сундуках есть несколько бутылочек кой-чего совершенно замечательного, и я собираюсь опустошить немало этих бутылок. Я не обычный пьяница, я глупый пьяница… Как, переживешь?
– Конечно.
Арни поглядел Йену прямо в глаза.
– Нет, серьезно, переживешь? Я могу подождать, пока она не встанет с постели. Просто хочется покончить с запоем, пока она не проснулась, понимаешь?
– Да все в порядке, Арни.
Было бы неплохо провести пару дней, обдумывая, что предпринять дальше, да и Йен не в состоянии сейчас путешествовать. К тому времени, как он оправится, Арни тоже будет готов. Они, конечно, вернутся в Старую Крепость, поделятся с Отпрыском плохими вестями и доставят Осию домой в целости и сохранности.
А что потом?
Он чертовски хорошо знал, что потом. Нечего жалеть о прошлом, но Йена уже не вдохновляла идея отдать Фрейе остальные самоцветы. Однако еще меньше его вдохновляла идея оставить самоцветы Брисингамена на милость Локи и ему подобных.
Хорошо ли охраняют изумруд и сапфир? Наверное, очень хорошо. Но сможет ли Локи добраться до них?
Нет. Это даже не вопрос – сможет ли. Правильный вопрос – как именно он до них доберется?
Вот об этом стоит поразмыслить.
Йен откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Сначала поспать, потом полечиться… Хорошо бы уметь забываться сном без сновидений, теплым и успокоительным, чтобы проснуться свежим и отдохнувшим…
Кольцо Харбарда слегка сжало его палец.

Глава 31
Гости

Кофе был горячий, а сандвичи – очень вкусные, даже на морозе. Так, свежевыпеченный хлеб, салат-латук, маслины… но что это за солоноватый привкус рыбы, который гармонизирует все компоненты? Джефф снова откусил от сандвича. Не сардины. Может, анчоусы?
Да не так уж и холодно на этой неделе. Даже к морозу привыкаешь, приспосабливаешься к нему и душой, и телом. После того как неделю простоял мороз за минус двадцать, сейчас установилась просто теплая погодка. Даже хочется выйти на улицу в одной рубашке.
Ну, не то чтобы хочется. Однако и Джефф, и его напарник расстегнули парки и сняли перчатки.
– Пан-бане, – произнес напарник в нос, с французским акцентом. – Буквально – «обмакнутый хлеб». Хорошая и основательная крестьянская пища; я подумал, что это подойдет.
– Вкусно, – кивнул Джефф, прислонившись спиной к стенке караульной будки и не сводя глаз с дырки в земле – разве что изредка косясь на Билли, который стоял, прислонившись к открытой двери.
– Ну, ты же сам сказал, что обычно в таких случаях пробавляются сандвичами. И ты знаешь, что я просто раб традиций.
Джефф не мог не улыбнуться. Все, кто дежурил у кайрна, одевались в парки и иногда нахлобучивали на головы ушанки; те хоть и выглядели глупо с точки зрения некоторых – ну, с точки зрения всех, – зато исправно согревали уши и голову.
А Билли вырядился в теплый комбинезон, сшитый из какой-то мерцающей голубой материи, которая ни сном ни духом не походила на натуральное волокно, с золотыми полосками по бокам. И в результате выглядел на редкость неуместно в обнимку с дробовиком «Моссберг-500» – словно охотник на уток в засаде на крупную дичь.
Уши Билли закрывала лыжная лента-наушник из того же материала, что и его… зимний костюм, только чуть потемнее. Единственной уступкой условностям была пара поношенных зимних ботинок и продранные гетры. Джефф узнал их: гетры принадлежали отцу Билли.
Он взглянул на часы. 12.35, а значит, ему осталось караулить чуть меньше трех часов. Потом надо пробежаться по городу – возможно, заглянуть к Хансенам, посмотреть, как там Дэвид Петерсон, – и домой, принять душ и переодеться. Сегодня среда, стало быть, обедают они у Аарстедов.
– Какие у тебя планы на обед, Билли?
– Во-первых, я планирую пообедать. – Билли улыбнулся. – Сегодня я готовлю обед дома, у Ольсонов. А во-вторых, не усердствуй ты так. – Он посерьезнел. – Сегодня заглянешь к Торсенам?
Джефф покачал головой:
– Нет, завтра, наверное, загляну. В понедельник он чувствовал себя прекрасно. Уже встал на ноги и ковылял по дому, но больше всего времени проводит в подвале – испытывает на прочность Торри и Мэгги.
Док Шерв полагал, что Торсену следует погодить с тренировками, но, дожив до лет дока, начинаешь понимать, что не всякую битву можно выиграть.
Джефф тоже это понимал. Назначить Билли в караул было правильно – да и нельзя сказать, что на него нельзя положиться. Джефф просто не хотел думать над тем, кто согласится, а кто не согласится сторожить с Билли, так что не стал дожидаться добровольцев, а взял Билли себе в напарники.
– Хорошо. Остановлюсь и зайду к ним завтра, когда поеду из города.
– Из города? Но…
– Эгей, у меня там квартира и работа – по крайней мере еще вчера они у меня были. Шеф-повар Луи все понимает насчет личных дел и крайней необходимости, да и приятно было вернуться сюда ненадолго. Но знаешь ведь пословицу – нельзя дважды войти в одну и ту же реку?
Джефф растерялся. Он как-то не думал насчет планов Билли – но ведь сам-то он вернулся домой…
– Ничего, – сказал Билли, словно читая мысли Джеффа. – Это все пустяки. Мне нравится в городе – и не только потому, что там у меня гораздо больше шансов, чем здесь, встретить Его… Послушай, Джефф, даже если тебе это не нравится, это твоя проблема, не моя.
– Как раз это я и собирался сказать.
– И тем не менее, – Билли удовлетворенно кивнул, – хорошо, что есть возможность приехать сюда на время. – Он пожал плечами. – Да я сам знаю, что и раньше мог бы появиться.
Джефф попинал снег носком ботинка.
– Да, – произнес он наконец. – У тебя всегда была такая возможность.
– Конечно. Ладно, оставим прошлое. – Билли спокойно взглянул на своего напарника. – Только скажи мне, будет ли мой старый лучший друг рад видеть меня, когда я приеду в следующий раз.
Уж Билли-то всегда сумеет посадить Джеффа в дерьмо.
– Ну конечно, буду.
Улыбка Билли была красноречивее всяких слов.
– Ладно… Что за черт! – Он схватился за дробовик и выпалил в воздух.
В дыре ходила ходуном ветка, на конце которой развевался как безумный белый лоскуток.
Джефф уже поднял «гаранд» к плечу, сняв оружие с предохранителя.
– Я был бы счастлив, если бы меня не подстрелили. И если бы в меня вовсе не стали стрелять, – пророкотал знакомый бас; речь сопровождалась еще более энергичным размахиванием флага. – Это всего лишь Ивар дель Хивал и два его спутника, взыскующие укрытия от холода, куска хлеба, глотка воды и теплого угла для ночлега.
Билли посмотрел на Джеффа:
– Ты знаешь этого типа?
Тот кивнул:
– Друг Ториана Торсена. Добрый друг.
Хорошо. Приятно будет снова увидеться с Иваром дель Хивалом. Выходит, Йен и Осия подобрали его по дороге домой.
Но осторожность никогда не помешает.
– Не будем торопиться, ладно?
– Как скажете, господин офицер; я только отведу ствол в сторону и буду весело щебетать, а если велите, даже сведу щебет к минимуму.
– Это было бы неплохо. Для разнообразия, – сказал Джефф, даже не поворачивая головы к Билли. Он опустил «гаранд» и снял с крюка в будке новую веревочную лестницу. Джефф не вполне понимал, за что ее полагается крепить, но можно будет подогнать машину и зацепить верхнюю ступеньку за прицепное кольцо.
На дне колодца обнаружился Ивар дель Хивал, высокий толстый мужчина, одетый в оранжевое с черным; его улыбка походила на белый остров в черном море бороды. Он стоял, подняв руки и разведя пальцы, точно так же, как и двое бородатых незнакомцев, которые жались к нему, дрожа в своих тонких серых туниках и легинсах. Было в них нечто странное, больно знакомое… густые бороды и… Дерьмо!
– Да-да-да, – сказал Ивар дель Хивал, – и на ладонях у них растет шерсть, и совсем не потому, что они сами с собой развлекались. Позвольте представить моих друзей Хрольфа и Луфена. Их послали со мной по приказу Отпрыска, чтобы помочь вам разобраться с тем Сыном, про которого нам стало известно. Они, как и я, тоже не хотят, чтобы их подстрелили. Честное слово.
– Билли…
– Я тут. – Билли, не поворачиваясь спиной к отверстию в земле, взял с полки в будке новый, с иголочки, сотовый телефон. – Какой номер?
– Торсенов, чей же еще?
– Может, у тебя есть идея получше…
– Просто нажми на вызов, а потом на цифру «три».
– Готово. А потом на кнопку «продать»?
– Ты хочешь сказать, «передать»? Да.
– У тебя ведь раньше не было сотового телефона?.. О, добрый день, мистер Торсен. Извините за беспокойство, мы тут с Джеффом караулим Скрытый Путь, и если это не доставит вам с Торри больших хлопот, не могли бы вы подъехать? Нет-нет, все просто чудесно – по крайней мере мне так кажется. Просто ваш старый друг – Ивар… как бишь там его?.. Ну не важно, Ивар как бишь его там, да, это он… Только что появился и привел с собой парочку друзей. Я думаю, все нормально, но, видите ли, проблема заключается в том, что это Сыны Фенрира.
Билли мгновение слушал, затем улыбнулся:
– Сеанс связи окончен. Полагаю, это значит, что он скоро здесь появится, как ты думаешь?


L'ENVOY
Норна Посылка (фр.) – так называется заключительная четырехстрочная строфа классической французской баллады, где автор обращается к лицу, которому посвящена данная баллада.



Весна приближалась, в воздухе уже ощущался ее запах. Почки на деревьях раскрылись за ночь, вскоре, безо всякой, казалось бы, промежуточной стадии, они превратятся в полностью развернувшиеся листья. Дальше к северу весна бы напоминала своей стремительностью взрыв.
Однажды – давным-давно, хотя она и не помнила, когда именно, – Минни слышала, что именно такова весна в Сибири. Если у вас достаточно терпения, вы и в самом деле можете увидеть, как на ветвях раскрываются почки. Здорово было бы на это взглянуть, но она слишком стара, чтобы путешествовать.
Нет, она, конечно, крепкой породы: мать Минни была в девичестве Хансен.
Рак не сгложет ее внутренности, артрит не разрушит ее суставы; не будет никаких прогрессирующих или изматывающих болезней. Просто с каждым днем она будет становиться все слабее и слабее; каждый спуск по лестнице будет пугать ее все сильнее и сильнее; каждая трапеза будет казаться все более безвкусной, пока однажды вечером она не уснет в своей постели – тогда-то все и откажет. Совсем как в «Одноколке» Холмса. Холмс, Оливер Венделл (1809–1894) – американский романист, эссеист и поэт.


Минни покачала головой. Сейчас этот стих уже не проходят в школе: слишком много приходится объяснять. А жаль.

Встал пастор на ноги устало –
И что ж глазам его предстало?
Я вам открою без утайки! –
Обломки бедной таратайки.
Понятно даже простакам,
Что разом, а не по кускам
Вдруг развалился фаэтон.
Так ткнешь пузырь – и лопнет он.

Хансены – они как эта самая старая одноколка. Бывает и хуже.
Раз пузырь пока не лопнул, она тепло оденется, выберется на холод через черный ход, оставив открытой наружную дверь и не до конца захлопнув внутреннюю, возьмет старое деревянное коромысло и, повесив на него два возмутительно ярких оранжевых пластиковых ведра, спустится по ступенькам и потащит свои старые кости в лес по натоптанной тропинке.
Минни шла с преувеличенной осторожностью, примериваясь к обратной дороге. То и дело попадались островки снега, а под черной грязью земля еще не успела оттаять. Как бы не поскользнуться и не сломать бедро, навернувшись.
Извиваясь, тропинка вела ее через лес к любимой березовой роще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37