Когда они наступают, мы должны отойти и затянуть их в ловушки. Мы не будем атаковать их, мы просто попридержим их у этого берега до тех пор, пока они не решат, что им здесь нечего делать. Когда они понесут достаточные потери людей, лошадей и кораблей, они начнут отходить, и это будет победой.
- Это плохая победа! - сказал Нагамори. - Настоящему самураю стыдно изображать отступление и прятаться за стенами! - Некоторые из окружавших его одобрительно загудели.
Дзебу улыбнулся и сказал:
- Но ещё более стыдно признать, что применявшийся ранее способ битвы не дает результата. - Он перестал улыбаться и сурово посмотрел в глаза каждому из воинов, чьи лица были обращены к нему, особенно Нагамори Икуи. - Вы пользуетесь всеми привилегиями самураев, поскольку вас допустили защищать эту землю и этот народ. Оказаться неспособным понять истинный смысл некоторых вещей в решающий момент означает допустить катастрофу. Это означает предать тех, кого вы призваны защищать!
Торжественность и важность прозвучавших слов заставили всех снова пристально посмотреть на него.
- Я прошу вас понять, уважаемые господа, я здесь не для того, чтобы учить вас сражаться. Моя задача - наша задача - попросить меня научить вас простым способам ведения боя, отличным от тех, которые вы привыкли применять. Сегун, регент, бакуфу и их генералы сами решат, какую тактику им применить. Я же не военачальник.
Посмотрев на них, он мог заметить, что его простота и открытость произвели на них большое впечатление Первоначальное сопротивление, выказанное Икуи и теми, кто соглашался с ним, было типичным для первого дня работы с новой группой. Он обучал самураев тактике монголов, методам и позициям ведения боя зиндзя уже пять лет, и он знал, он чувствовал, как преодолеть это сопротивление. В разных частях Священных Островов он организовал девять школ, подобных этой, укомплектованных мастерами военного искусства зиндзя и ветеранами китайской кампании Юкио. В течение двух месяцев сто самурайских командиров в каждой школе проходили интенсивный курс обучения с суровой дисциплиной, строгими наказаниями, ежедневными тренировками от подъёма до отбоя и порою даже с бессонными ночами. Большинство самураев ненавидели школу, они приходили туда только потому, что правители их земель заставляли их обучаться там. Дзебу пропустил уже более двадцати тысяч человек через свой курс. Высших чинов и наиболее продвинутых учеников Дзебу обучал сам в Хакате.
Теперь, после того как ему удалось завоевать почтительное внимание этой группы, он мог говорить с ними о более глубоких вещах. Он открывал им своё сердце и делился некоторыми из принципов зиндзя, которые с отрочества были частью его жизненного пути.
- Освободитесь от страха смерти! Боящегося умереть не оставят в живых в бою. Страх смерти может даже убить вас…
Воины, ставшие знаменитыми, как вы, уважаемые господа, могут подумать, что они заслужили покой. Соблазн покоя и удобств может привести вас к краху. Опасность и лишения делают воинов сильнее. Покой и безопасность губят их. У меня закон: со старшими монахами я работаю даже больше, чем с молодыми.
Если вы хотите стать хорошими воинами, вы должны дисциплинировать себя сами более сурово, чем если бы вы были сырыми новобранцами. Занимайтесь, занимайтесь, занимайтесь. Практикуйтесь постоянно во всех видах своего оружия. Практикуйтесь до тех пор, пока меч не станет частью вашей руки. Слейтесь не только со своим луком и стрелами, но и со своей целью. Научитесь мгновенно реагировать на любой вид оружия, не оставляя себе времени на размышления…
Помните, что любая вещь может стать оружием. Мы, зиндзя, натренированы сражаться и убить, если потребуется, любым предметом, попавшимся под руку, - монашьим посохом, зонтиком, веером, даже чайной чашкой.
А так как вы офицеры, то вашим главным оружием должны стать воинские части, которыми вы командуете. Практикуйтесь с ними ежедневно по многу часов, муштруя их в той тактике, которую вы собираетесь применить…
Помните Муратомо-но Юкио. Не его безрадостные последние дни, но его великие победы. Тонамияма, Итинота, Симоносеки. В Китае Юкио организовал оборону города Гуайлиня от монголов силами, не превосходящими наши сейчас. Мы держались шесть месяцев, и монголы, в конце концов, так и оставили город непокорённым…
Юкио был мастером любого вида оружия. Я имею честь доложить вам, что он крепко наказал меня всего один раз. Тогда ему было пятнадцать лет. Он был веселым и мужественным. Он был мягким и справедливым. Во всём Юкио был примером, на котором вы можете воспитывать своих сыновей. Никогда не забывайте о нем. Он наблюдает за нами, когда мы сражаемся.
Дзебу почувствовал, что к его глазам подступили слёзы, он видел слезы на глазах у многих из слушавших его людей.
- Довольно разговоров, - сказал он наконец. - Теперь наши самураи и наши «монголы» покажут вам, как можно разбить войска Кублай-хана!..
Ама-сёгун и последний из зиндзя прогуливались по саду военного правителя Киуши в Дацайфу. Она несла бумажный зонтик, скрывавший ее лицо, чтобы никто не узнал её, гуляющую ночь с Дзебу. В воздухе стоял туман и собирался дождь. Они шли извилистой тропинкой, обходя заросли чёрного бамбука, полные светлячков и звона цикад. Лагуна в северной части сада была задумана как маленькая копия озера Бива. Её построил один из бывших правителей Киуши, чьё сердце не могло забыть родные провинции. А садовый домик на маленьком острове был миниатюрной копией места поклонения богине Чикубушима на озере Бива. Дзебу поднял Танико на руки. Она была крошечной и лёгкой. Он понёс её по каменным плитам к острову.
Слабый свет фонарей, струившийся из окон маленького домика, был искусно рассеян по саду. Дзебу посмотрел на обращённое к нему лицо Танико, любовно разглядывая её тонкие брови, нежную кожу, большие глаза. Он едва коснулся кончиками пальцев её шеи, и ему захотелось жадно целовать её, подобно воину, который утоляет жажду во время короткой передышки в битве. Они опустились на пол, Дзебу прижал Танико к своему телу. Они слились в поцелуе, который мог показаться бесконечным. Они любили друг друга так уже много раз. Он пошарил руками по ее спине, развязал оби, затем принялся снимать с неё одежды. Он был очарован тем, что, как бы ни многослойны были женские одежды, можно всегда легко добраться до тела единственной желанной женщины. Его собственная простая мантия, фундоши и набедренная повязка под ними никогда не были препятствиями. Соединив свои тела, они ощутили блаженство, граничащее с просветлением. Они слышали только, как дождевые капли стучали по крытой деревом крыше их убежища. Словно в медитации, они не замечали течения времени. Они не искали наивысшей точки в своем соитии, состояние возбуждения и экстаза, до которого они возвысились, было главным объектом их страсти. Они не были озабочены непременным завершением, они словно наслаждались прекрасной музыкой. Когда она снова смогла говорить, Танико спросила:
- Ты возьмёшь меня, когда поедешь завтра осматривать стену? Я буду рядом!
Он прислонился спиной к стене маленького домика. Её голова лежала на его груди.
- Дзебу, - отрывисто проговорила она, - мне бы не хотелось, чтобы меня несли вдоль стены на носилках. Я тоже хочу, как самурай, поехать верхом, если только я смогу взобраться на лошадь.
- Ничего не имею против, - сказал Дзебу.
- Этот Мунетоки, - зло сказала она, - пользуется моими советами во всём, но требует при этом, чтобы я пряталась, как прокажённая. У меня нет сил. Мы пленники закона на этих островах. И не только женщины, но каждый из нас, - с того момента, как пал император. Вот почему я боюсь за нас. Монголы нас победят, пока мы тут будем охвачены нашим гонором и церемониями.
- Да, - сказал Дзебу, - это именно то, чему я пытаюсь научить своих воинов.
- Я намерена предстать перед войсками как Ама-сёгун, когда придут монголы. Я не стану скрываться! Дзебу, сколько у нас еще времени до прихода флота Кублая?
- Он прибудет в следующем году, - сказал он с уверенностью. В прошлом году, в Год Зайца, монголы завершили своё завоевание Китая, разбив китайский флот в великой битве у южного берега. Последний император Сун, ещё мальчик, исчез в волнах, как и император-дитя Антоку в Симоносеки.
Дзебу охватило предчувствие, что монголы уже захватили власть на море. Вестники с суши доносили, что монголы с жестокостью правят как в Корее, так и в Китае, готовясь к нападению. Монголам удалось направить китайских солдат и китайские корабли, только недавно воевавшие против них, сражаться за себя. Аргун Багадур, начальник Управления Взысканий у Гу-паня, переметнулся из Хан-Балига в Корею, где он пробыл месяц, а затем отправился на паруснике в павшую столицу Сун Линьнань, самый большой порт в Китае. Аргун не хочет терять времени. Они придут следующей весной или ранним летом и постараются пробиться через береговые укрепления до наступления осенних штормов.
Её ноготки впились в его грудь, иссечённую шрамами.
- Что с тобой, Танико-сан?
- Я боюсь монголов! Так много раз ты был на волосок от гибели из-за них. Так много раз я теряла тебя. Я не хочу потерять тебя снова!
- Ты не должна думать о будущем. Будущего нет.
А сам, гладя её длинные волосы, не тронутые сединой, несмотря на возраст, думал: «Это так просто - потерять меня, моя любовь. Но я ещё очень многое должен сделать. Как и ты».
Глава 14
Письмо Кублай-хана Шиме Танико:

«Поскольку вы имеете склонность сносить головы моих посланников, я посылаю вам это письмо несколько необычным путём. В то время, когда вы получите его, лама, который передаст его в руки одной из ваших фрейлин, уже скроется. Если печать на письме будет сломана, то, я полагаю, вы снесёте голову и вашей фрейлине, успевшей столь многому научиться у вас. А чтобы вы не сомневались в подлинности этого письма, позвольте мне напомнить вам, что кличка „Слон“ была известна только нам с вами.
Не допустите провала моей последней экспедиции на ваши острова, чтобы польстить своим ложным надеждам. Она может быть отменена только в случае шторма. Кроме того, в тот раз мы послали лишь небольшую армию, большая часть наших войск была занята тем, что преодолевала сопротивление в южной части Сун. В этот раз мы выступили всей нашей мощью, объединившись силами с Китаем и Кореей, которые нам подчиняются.
Я хорошо помню вашу мудрость и силу характера. Поэтому я освободил вас много лет тому назад. Я знал, что вы будете, несмотря на то что вы - женщина, оказывать влияние на свою страну. Но вы пошли даже дальше того, чего я ожидал. Вы можете по своему опыту рассказать жителям вашей страны, каков я и какова моя мощь. Скажите им, что сопротивление мне приведет их к гибели, однако ваш маленький народ пожнет бесчисленные плоды своего благоразумия, стань он частью великого целого. Я даже приготовился посмотреть сквозь пальцы на казнь моих посланцев, поскольку тот, кто отдал приказ о ней, - уже мёртв. Я не понимаю людей, которые отвернулись от своего самого лучшего полководца, Муратомо-но Юкио, моего бывшего воина, и подчинились указаниям человека, который покончил с собой, бросившись с коня…
Я знаю, что ваш народ - гордый. Все нации верят в то, что они произошли от богов, но, кажется, вы верите в это с особой страстью. Так не допустите же, чтобы гордость привела ваш народ к гибели.
Вы очень хорошо меня знаете, госпожа Танико. Быть может, вы захотите возобновить ваше знакомство с аристократами Хан-Балига и окружением Великого Хана. Ничто так не обрадует меня, как ваше возвращение. Это станет возможным после того, как ваш народ убедится в том, насколько это почётно - подчиниться судьбе и следовать самым мудрым из возможных путей. Я знаю, что у меня достаточно и силы и власти, чтобы осуществить всё мною задуманное. Я могу сдвинуть горы и изменить русла рек. Неужели вы можете хоть на минуту предположить, что я позволю вашему крошечному народу на краю земли воспротивиться силе моей власти? Вы утверждаете, что вы живёте в тех местах, где восходит солнце. Я же скажу вам, что все нации на всех землях от восхода до заката солнца должны подчиняться Великому Хану. Так повелели Небеса!
Написано и запечатано в канцелярии Хан-Балига
в Четырнадцатый день Первого месяца,
в Год Змеи».
Сердито выпятив губу, Танико свернула письмо и поднесла его к жаровне, обогревавшей её комнату. Его предположение о её способности предать свою страну так же оскорбительно, как требование вернуться в его гарем. Непрошеные яркие воспоминания об их любви в его огромной постели промелькнули у нее в голове, и она почувствовала себя задетой. Это еще больше разозлило её, и она, в раздражении подтолкнув остатки письма в огонь, едва не обожгла кончики своих пальцев. Они не виделись уже много лет. Теперь бы он не захотел её в своей постели. Неужели он думает, что она не знает этого? Или это оттого, что у нее есть Дзебу? «Да, я знаю его, - думала она, - но он меня ещё не знает. Он не знает моего народа. Кем бы мы ни были - детьми богов или простыми человеческими существами, мы не можем быть предметом посягательства другой нации. Мы сами будем править своей страной, или - не будем существовать вовсе».
В один из последних дней Четвертого месяца к бухте Хаката с северо-запада стала приближаться маленькая джонка под одиноким красным парусом. И лодку, и сигнал, поданный этим цветным парусом, долго ждали. Сразу же в центр западной обороны города Дацайфу, вглубь страны от Хакаты, был послан вестник с одним простым сообщением о том, что монгольский флот отошел от Кореи.
Дзебу приказал пятнадцати кобая доставить его на приближающуюся лодку. Как только он увидел Шинга Спит, песчаные острова в северной части устья бухты Хаката, он вспомнил о дне Юкио и увидел, что корабли Такаши под кроваво-красными знаменами окружили этот же самый остров.
Как только маленькое суденышко Дзебу пересекло среднюю точку гавани, джонка под красным парусом попала в поле зрения. Часом позже Дзебу уже был на берегу, обнимая Моко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69