– О, он очень искренний! – сказал отец Майкл. – И его возмутило, что подобное могло произойти в соборе.
– Но на нем же не лежит ответственность за это, не так ли?
– Никакой. Его работа – соборная музыка. Но у него очень сильно развито чувство ответственности за все происходящее и ощущение святости церкви вообще.
– Хотелось бы верить в то, что все служащие собора разделяют его отношение к вере, – заметил Мальтрейверс.
– Конечно, – согласился отец Майкл, у которого не было настроения выслушивать очередную порцию издевательств над религией от своего шурина. – Но Матью, может быть… – попытался он подыскать слово.
– Чрезмерно, – подсказала Мелисса.
– Да, рьяный… Может быть, точнее назвать его чересчур истовым. Этот случай ужасно расстроил его. Я потратил последние несколько минут на то, чтобы попытаться как-то успокоить его. Он сказал, что идет в собор молиться. Он много молится.
– Я думаю, вы все тут много молитесь, – сказал Мальтрейверс с издевкой. – Это ведь один из пунктов вашего контракта по найму на работу, не так ли?
– В настоящий момент, Гас, у меня слишком много проблем, чтобы вступать с тобой в новую бесполезную дискуссию по вопросам, в которых ты ничего не смыслишь, но о которых с большим апломбом рассуждаешь, – высокомерно отрезал отец Майкл. – Мисс Таргет, я думаю, нам пора идти.
Мисс Таргет снова обернулась к Диане, чтобы еще раз насладиться вежливым вниманием великой актрисы. В детстве ей внушили: рассматривать человека в упор – признак дурной манеры, однако она позволила себе минутную слабость. Было очевидно ее разочарование по поводу того, что нужно уходить, но мисс Таргет ловко скрыла его за маской благовоспитанности. Кроме того, она тешила себя тайной надеждой увидеться с Дианой еще не раз, пока та будет в Веркастере.
Их уход был ненадолго задержан неожиданным появлением репортера и фотографа из «Веркастер таймс», которые благодаря своим знакомым, работающим в соборе, узнали о краже Библии раньше, чем успела объявить об этом полиция. Отец Майкл был явно раздражен такой предприимчивостью и их несвоевременным вторжением, а Мальтрейверс дипломатично принял все на себя и провел их в кабинет.
Репортер был молодой, полный энтузиазма человек. Фотограф, намного старше его, приступил к своей работе лишь после того, как репортер взял полное интервью.
– Простите, но я не знаю, кто вы, – начал молодой человек с похвальной искренностью.
– Я – шурин священника Кована, но знаю достаточно много о деле. Меня зовут Гас Мальтрейверс.
– А, писатель, – оживился репортер, и Мальтрейверс подтвердил кивком правоту этого утверждения.
– Однажды я тоже напишу книгу, – сказал репортер.
– Многие из вашего племени собираются сделать это, – откликнулся Мальтрейверс. – Некоторые из моих лучших друзей на Флит-стрит хотят стать писателями; правда, большинство из них только говорят об этом. Итак, что же вы хотите знать?
Хотя вопросы задавались очень квалифицированные и точные, информация собиралась в странную смесь неразборчивого письма и стенографии, не известной Питману. Фотограф, давным-давно овладевший искусством молча погружаться в размышления на то время, пока работает репортер, что было очень полезно для обоих, с шумом возвратился к жизни, когда встал вопрос о фотографии, и Мальтрейверс направил его в собор, лживо уверив в том, что их с репортером действия одобрены священником Кованом.
– Сколько вам лет? – спросил репортер, когда они уходили.
– Я не понимаю, какое это имеет отношение к делу, – ответил вопросом на вопрос Мальтрейверс. – Однако священнику Ковану почти семьдесят и он отлично справляется со своими годами. На этот счет вы можете цитировать меня. Прощайте.
Усмехнувшись про себя, Мальтрейверс вошел в гостиную, где Диана и Тэсс со все возрастающими удивлением и тревогой обсуждали судьбы своих коллег.
– Ты шутишь! – волновалась Тэсс. – Он мог добиться роли, лишь переспав кое с кем, и я не осмеливаюсь даже подумать, с кем.
– Эти разговоры – не для города с такими святынями, – оборвал их Мальтрейверс. – Вы нарушаете дух благочестия. И вообще мы должны пойти и взглянуть на Дом Капитула.

Здание было закрыто для посетителей в течение всего дня: устанавливалась круглая деревянная сцена в центре его, вокруг расставлялись ряды соединенных друг с другом стульев. К тому времени, как они пришли, работа уже была закончена. Диана ступила на помост и осмотрелась.
– Гас, это прекрасно! – воскликнула она.
– Как ты помнишь, я пытался описать тебе его, но это одно из тех мест, которые ты должна была увидеть собственными глазами, прежде чем поверить мне, – сказал он. – Единственно, что прекраснее этого здания, так это, часовня Генриха VII, построенная примерно в то же время. Более того, акустика здесь лучше, чем в любом храме, хотя архитекторы, по-видимому, даже не задумывались над этим.
– Можем ли мы сейчас порепетировать? – спросила Диана.
– Да. Я вижу, тебе этого хочется. Давай повторим начало и конец. У нас достаточно времени, и, похоже, сюда никто не заглянет, так как на дверях табличка: «Закрыто».
Диана второй раз репетировала спектакль. Первый – в Лондоне, где Тэсс была ее единственным зрителем.
Она и Мальтрейверс сидели молча около получаса, пытаясь понять, что же получается.
– Ну, как тебе? – спросила Диана, когда отзвучало последнее слово.
– Так же впечатляюще, как всегда, – сказала Тэсс. – Но мне думается, ты не в состоянии будешь повторить это на вечере в Веркастере. – Она повернулась к Мальтрейверсу. – Почему ты не напишешь для меня что-нибудь подобное?
– Потому что, любовь моя, ты не Диана. И ты это понимаешь. Пойдемте, я покажу, вам артистическую уборную.
Из Дома Капитула они прошли по короткому переходу в крытый коридор, находящийся под прямым углом от того, по которому они шли. Украшен он был каменными арками, выглядел как четырехугольный монастырский свод.
– Тебе будет интересно узнать, что эта аркада соединяет южный трансепт с Домом Капитула и с монастырем, – сказал Мальтрейверс. – Я хотел бы обратить твое внимание на происхождение слова «аркада», но, к сожалению, сам не знаю, откуда оно пришло. Сейчас мы попробуем пойти этим путем. – Он повернул налево.
Они прошли аркаду, двинулись через левую из двух дверей, находящихся в конце стены, и очутились в маленькой, простой, светлой комнате, залитой послеполуденным солнцем, льющимся через окно. Из окна видна была речка Верта под склоном Аббатского холма.
– Ты можешь, конечно, вечером поднять шторы, и, смотри-ка, чудо из чудес, современное устройство. – Мальтрейверс распахнул дверь встроенного шкафа, и открылись умывальник и зеркало. – Боюсь, освещение не очень хорошее, но и чрезмерный грим не будет нужен. В чем-нибудь еще нуждаешься?
Диана улыбнулась и покачала головой.
– Нет, все прекрасно. – Она замахала руками, выдавая тем самым внутреннее волнение. – Этот Дом Капитула – магический, ты чувствуешь? Он помогает работать. Он создает настроение. – Неожиданно она обняла Огастаса как счастливый ребенок.
– Пойдем, я покажу тебе остальную часть собора, раз уж мы здесь, – сказал он, очень довольный тем, что доставил радость Диане.
Спускаясь к южному трансепту, он взял Тэсс за руку.
Кроме них, еще один человек прогуливался по крутой аркаде, но на противоположной стороне ее. Увидев Диану, он остановился и принялся жадно разглядывать ее. Видно было, что он любуется ее прекрасными, светящимися под солнцем волосами. Смотрел он на нее до тех пор, пока она не исчезла из виду.

Глава 3

Две стороны Дома Капитула, выходящие на юг и на запад, пылали, как вечернее солнце, которое забивает собой все остальные краски мира. Серые доспехи Святого Георга сияли, подобно серебру, среди мозаики из рубинов, изумрудов и золота; бледно-розовые черты святой девочки Эзельдреды светились на фоне необыкновенно голубых глаз; темно-синие одежды Девы так же были пронизаны светом. Яркие краски отражались от окон, уже давно не пропускающих потоков света внутрь, потому что потускнели от времени, покрылись выщербинами, разве что желтый туман просачивался сквозь них.

Во время спектакля Дианы свет станет незаметно угасать, но зрители не утратят внимания, пока будут следить за действием в лавандовом мраке. Мальтрейверс подумал, что уходящий свет явится дополнительным драматическим эффектом, с его выразительной игрой на стекле и камне. Этот эффект Мальтрейверс впервые обнаружил несколькими годами раньше, когда они с Мелиссой тут же, в Доме Капитула, сидели, тихо разговаривая, в день похорон отца. Мелисса убеждала его, что эффект зависит от причуд природы, а он, как всегда, остался при своем мнении.
– Сегодня не запланированы проверочные матчи, поэтому дождь крайне нежелателен, – сказал Мальтрейверс. – Однако я уверен, что ты и Майкл можете замолвить словечко перед Всевышним.

Когда зрители столпились около сцены, он легко коснулся руки Мелиссы и, кивнув в сторону окон, прошептал:
– Спасибо за твои молитвы.
– Не будь непочтительным. Ты знаешь, какой Майкл, – прошипела она в ответ.
– Пойду проведаю Диану. Подержи мое место.
Он пробрался через поток входящих людей и спустился по склону, осторожно избегая билетеров. Подсознательно стал ступать тише, когда подходил к двери. Распахнув, увидел очень спокойную, с закрытыми глазами Диану, сидящую в прямом деревянном кресле. Тихо притворив за собой дверь, он прошел мимо нее к окну, через щель в шторах взглянул на тропинку и вниз на соборное поле, все в золоте и расплывчатой голубизне летнего вечера.
Через несколько мгновений услышал расслабленное дыхание Дианы, повернулся к ней и улыбнулся.
– Знаешь, при такой публике ты вполне можешь играть в полную силу, – сказал он.
– Но я не могу играть перед самой собой в полную силу, – ответила она. – И нельзя сыграть плохо в здании, подобному этому. На что они похожи? Зрители?
– Богатые и жаждущие. И известные в Веркастере. Все духовенство, конечно, собралось, и я только что видел мэра со своей ослепительно красивой женой. Они прибыли вместе с… приготовься… с самим лордом Верта. Но не волнуйся, я уверен, он глух.
Мальтрейверс был намеренно болтлив. Диана всегда пребывала в смятении перед началом любого спектакля, что не являлось ни предрассудком, ни притворством. Даже самая некомпетентная публика знала Диану как явление уникальное, но давалось это ценой неимоверного напряжения актрисы. Для того, чтобы, пусть немного, но снять напряжение, готовилась, была создана и проводилась – являясь «пробным камнем», целая церемония. И одна из составных этой церемонии – быстрый несерьезный разговор прямо перед выходом на сцену.
– Как ты думаешь, они готовы воспринять то, что я предложу им? – спросила она, в последний раз проверяя перед зеркалом, все ли в порядке в ее костюме и гриме.
– Им, конечно, не будет скучно, – ответил он. – И не беспокойся о том, что они не поймут. Веркастер – одно из самых культурных мест в округе Лондона. Что касается крестьян, то их оттолкнула цена билетов.
– Их испугала моя цена?
– Она заставила их удивиться, но я объяснил им, что такова жизнь. Как бы там ни было, билеты распроданы полностью, сумма покрыла издержки и дала хорошую прибыль. Всё в порядке. – Он взглянул на свои часы. – Театр полон, раз ты приехала. Подожди здесь минуту.
Мальтрейверс пошел спросить у билетеров, собрались ли уже все зрители, и попросил закрыть входные двери. Он вернулся к Диане, и они вместе спустились по склону, приблизившись к двери, через которую слышалось бормотание вежливых голосов. Он взял Диану за руку и испытующе посмотрел на нее. Она быстро кивнула. Только тогда он открыл дверь, прошел по проходу между рядами и поднялся на сцену. Голоса смешались с нерешительными аплодисментами, которые он жестом остановил, начав говорить:
– Многоуважаемые лорд Верты, епископ, настоятель собора, мэр города, уважаемые гости, леди и джентльмены! – отрывисто произнес он. – С огромным удовольствием объявляю первый номер возрожденного фестиваля в Веркастере. Рады приветствовать вас в этом прекрасном здании, на необычном представлении, в котором участвует лишь одна актриса, прекрасная женщина… мисс Диана Портер.
Закончив говорить, он повернулся к распахнутой двери в фойе. К нему шла Диана, ослепительно улыбаясь. Эхом от всех стен отозвались аплодисменты. Он поддержал ее за руку, пока она всходила на помост, и отступил в зал, чтобы идти на свое место. Диана, со своими пшеничными волосами, рассыпанными по черному шелку вечернего платья с высоким воротом, с рубиновой брошью на горле, была ослепительно хороша. Она быстро обошла сцену, прежде чем уселась на высокий стул, установленный в центре. Сжала руки, низко наклонила голову – ждала, когда стихнут аплодисменты, наступит тишина и все сосредоточат свое внимание на ее неподвижной фигуре.
– Приходило ли вам когда-нибудь в голову, как Женщина попала в список избранниц Бога?! – спросила она тихим голосом, который вознесся к потолку, словно колокольный звон. – Сначала Бог сотворил Небо и Землю, потом День и Ночь. Потом Он разделил воды и создал моря и континенты, потом – траву, растения, плодоносящие деревья. – Она перечисляла, загибая пальцы. – Потом он создал солнце, луну и звезды, больших китов и скот. Потом – пресмыкающихся. Вершиной его творения является Адам, которого он создал по образу и подобию своему. И которому Бог приказывает дать название всему Им созданному.
Вдруг ее голос стал низким, как это происходит, когда взрослые теряют терпение с расшалившимся ребенком.
– Нет, Адам, ты не можешь назвать это гиппопотамом, потому что у нас уже есть один. А что, если назвать это гадиной? Нет? Тебе не нравится? Хорошо, пусть будет по-твоему, мы назовем это жирафом. А как насчет того пятнистого существа с длинной шеей? Нет, это глупо, оно не похоже на ежа. И ты не можешь просто сказать, что имя «птица» подойдет ко всему, что покрыто перьями… а сейчас продолжай и сосредоточься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27