Но сегодня, против обыкновения, он радовал глаз и чуть ли не манил к себе.
Лагуну заполнили разнообразные суда. Они приходили сюда на протяжении последних трех дней, ведь Парнисская регата притягивала к себе участников не только со всех концов Далиона, но даже из Хурбы.
Теперь множество разномастных посудин мерно покачивались на волнах под аккомпанемент специально сочиненной по случаю праздника музыки; владельцу тех из них, которые будут признаны выдающимися в своей категории, получат призы из рук самого герцога. Разумеется, выбирать предстояло из нескольких сотен всевозможных парусников, домбулисов, сендилл, остроносых гоночных джистилий, причем конструкции некоторых из них существенно изменились. Так, было замечено, что двенадцать весел победительницы прошлой регаты, наибыстрейшей джистильи Гвема Фрино «Высшая магия», удлинились до ужасающих размеров, и болельщики ломали головы над тем, как это обстоятельство скажется на ее скорости. Суда помельче, все без исключения, были надраены, свежевыкрашены, и блестели во всей своей красе, расцвеченные флажками, вымпелами и розетками. Однако, как бы они ни радовали глаз, их все равно затмевали великолепные венеризы, среди которых скользила и гордость его милости герцога — венериза «Великолепная», знакомая подавляющему большинству лантийцев. Невозможно было не заметить роскошный «Золотой восторг» Кор-Малифона с золочеными мачтами и парусами из златотканой материи. Бросалась в глаза и жутковатая «Полночь» Кру Беффела с серебряной россыпью звезд на черных как вороново крыло парусах, серебряными же снастями и черепом в качестве носового украшения. Прочие суда по стати и убранству немногим уступали этим. За венеризами следовали другие участницы состязаний не такие большие и шикарные, но в определенном отношении куда более занимательные. Они входили в категорию «капризов», воплотивших безудержный полет фантазии своих создателей. «Капризы», созданные, чтобы потешить публику, совершенно не походили друг на друга. Бестолковые и порой едва способные держаться на воде конструкции тем не менее являли собой чудеса человеческой фантазии. Одно из новейших судов — «Змеиное гнездо» Джафа Лонина — представляло собой деревянное чудище, вырезанное в форме огромного узла извивающихся, бьющихся в конвульсиях гадов, причем каждая из тысяч красно-золотых змей была точной копией живой твари вплоть до мельчайших чешуек и остекленевших глаз без намека на веки. «Змеиные» мотивы на флагах прекрасно дополняли паруса, раскрашенные под змеиную кожу. Не менее примечательным был и «Заколдованный лес» лорда Ресса Дреннересса, три изогнутые мачты которого поддерживали полог из ветвей с покрытыми ярко-зеленой эмалью медными листиками. Нет нужды говорить о том, что о парусах тут не могло быть и речи. «Заколдованный лес», слишком тяжелый в верхней части, двигался за счет усилий галерных рабов. Шел он тяжело и медленно и казалось, что мало-мальски приличный бриз легко перевернет его вверх килем. Впрочем, об этом не стоило и задумываться. Если что и имело значение в сооружении «капризов», то уж никак не соображения практической пользы. Скорее наоборот. Практичность в этом случае сходила за вульгарность, и главное внимание уделялось художественному образу.
Зрители прямо-таки заполонили берега лагуны Парниса. На острове у кромки воды прохаживались облаченные в черное фигуры. Даже мрачные представители всемогущего ордена Избранных не остались равнодушны к знаменитой регате. Наиболее шумные из горожан бурно отстаивали самые удобные места. Несмотря на ранний час, на пристани уже произошло несколько драк, и набранной из гражданского населения дружине пришлось утихомиривать смутьянов. Герцогские гвардейцы, всецело занятые охраной вверенной им платформы, предпочли остаться в стороне, и распоясавшиеся хулиганы изувечили нескольких дружинников.
Больше других повезло тем, чьи дома были расположены в непосредственной близости от театра действий, особенно от герцогской платформы, которая должна была стать отправной и конечной точкой состязаний. Краткосрочная арендная плата за такие жилища была непомерно высока. Однако башня Вежни, расположенная на стыке Лурейского канала и лагуны Парниса пустовала. Уезжая куда-то по делам, лорд Трун Вежни не сумел заблаговременно подыскать квартирантов, и вот уже несколько месяцев его дворец был заперт, таким бы и оставался, если б в день регаты, на рассвете, не появился некий незнакомец.
Незнакомец — согбенный старикан — кутался в грязные лохмотья неопределенного цвета. Видавшая виды шляпа с обвислыми полями скрывала и волосы его, и физиономию, которую, впрочем, и так было не разглядеть в тусклом предутреннем свете. Из-под небрежно намотанного шарфа выбивалась спутанная седая борода, чуть оживленная рыжиной. От внимательного взгляда не укрылось бы то обстоятельство, что седина эта казалась запекшейся, будто от мучного клейстера, а вот рыжина — весьма натуральной. Сгорбившееся под лохмотьями старческое тело на самом деле было крепким и мускулистым, а руки, выглядывавшие из протертых рукавов, — руками человека в самом расцвете сил. Рядом с незнакомцем вышагивала невысокая коренастая бабенка в киртле из выцветшей грубой полушерстяной ткани. Волосы ее были убраны под платок, в руке она несла корзинку с тряпьем и щетками. Словом, самая обыкновенная поденщица. Но опять же, если присмотреться, можно было различить под глазами и на скулах угольные тени, в неверном утреннем полумраке делавшие ее лицо значительно старше, чем оно было на самом деле. Территория, прилегавшая к башне Вежни, оказалась пустынной. Толпы еще не начали собираться, хотя вот-вот должны были появиться первые, самые предусмотрительные зрители. Неподалеку сонно и лениво слонялась группка гвардейцев, продежуривших у платформы всю ночь. Но здание башни загораживало от них большую часть улицы, и они никак не могли видеть, что старик проковылял к запертому черному ходу и с удивительным проворством взломал замок.
— Отличная работа, ваша светлость, — заметила спутница старца.
— Подобные навыки — неотъемлемый атрибут нашей профессии, моя принцесса, — с любовью ответил Вурм Диднис. Вынув замок из петли, он распахнул двери и жестом радушного хозяина пригласил дочь войти, затем затворил створки и задвинул тяжелый засов. Они очутились в просторном сумрачном холле с голыми стенами. Сквозь щели в запертых ставнях протискивались настырные тоненькие лучики света, которых вполне хватало, чтобы осветить путь к спиралью уходившей к самой вершине башни узкой лестнице. Диднис и думать забыл про свою мнимую немощность, Джоски бросила корзину, и оба начали подниматься. Они миновали пять первых просторных этажей, и ступеньки вывели их к тому месту, где здание сужалось, переходя в тонкий точеный шпиль, вмещавший в себя лишь по одной комнате на этаж. Еще несколько минут подъема — и вот они уже на затхлом чердаке. В самом центре от пола к люку в потолке вела стремянка, по которой Диднис мигом взобрался, отворил люк и выбрался на обзорную площадку башни. Следом поднялась и Джоски.
По высоте и великолепию башня Вежни никоим образом не могла сравниться с другими, более монументальными лантийскими дворцами, но вид с нее открывался замечательный. Опершись о перила, доходившие им до пояса, отец и дочь с удовольствием обозревали раскинувшийся под ногами город, его безлюдные в этот час улицы и набережные — мало кто из горожан видел Ланти-Юм таким притихшим.
К востоку розоватый рассвет только-только начал золотить блестящие купола и черепицу крыш, вдыхая жизнь в их яркие краски. Но большая часть Ланти-Юма все еще нежилась в предутренней дымке. Там и сям в чьем-то окне или у неизвестно чьей двери оранжевым светлячком горел фонарь. В целом же город еще дремал, укутанный призрачной серой пеленой.
У подножия башни Лурейский канал сливался с лагуной. Туда, на самое пересечение, где неясным пятном маячила на серебристых водах какая-то громадина, и указал Вурм Диднис.
— Вон там, милая Джоски, прямо под нами, пришвартована герцогская платформа. Видишь?
— Не слепая, ваша светлость, — с гримасой нетерпения ответила ему дочь.
— Обрати внимание на небольшое возвышение посередине — на нем трон, с которого его милость будет наблюдать за празднеством.
— Не маленькая, ваша светлость!
— Так вот, моя принцесса. С этого-то возвышения его милость сможет беспрепятственно следить за ходом состязаний. Горожане, собравшиеся на пристани, смогут, в свою очередь, беспрепятственно любоваться его милостью. Таким образом герцог продемонстрирует народу понимание своих обязанностей, кои являются неизбежным дополнением к благородному званию и своего рода привилегией…
— Знаю, папа. Ты уже сто раз говорил.
— Позволь также обратить твое внимание на небольшое незанятое пространство, отделяющее нас от герцогской платформы.
— Вижу, ваша светлость. Я, между прочим, не идиотка!
— Моя Джоски — самая умная девочка на свете.
— Тогда не обращайся со мной как с круглой дурой. Что там эти солдафоны вынюхивают на плоту?
— А, — с усмешкой отмахнулся Вурм Диднис, — это они проверяют, не подложил ли кто-нибудь взрывчатку. Должно быть, по их мнению, это исчерпывающая мера предосторожности.
Джоски рассмеялась.
— Итак, моя принцесса, я поручил тебе подготовить наше оружие. Задание весьма и весьма ответственное, но я ничуть не сомневаюсь в твоей компетентности. Так порадуй же своего отца, моя умница.
— Раз плюнуть.
Несмотря на столь решительное заявление, Джоски прямо-таки распирало от самодовольства. Слегка улыбнувшись, она задрала подол и отцепила от потайного пояса несколько предметов.
— Всегда подозревала, что для чего-то эти юбки да годятся.
Она проворно скрепила детали воедино и, приладив к деревянной опоре маленький тугой лук, потянула за рычаг, который поворачивал шестеренку и изогнутый прут, а тот, в свою очередь, притягивал тетиву к пусковому крючку. Осталось только снабдить арбалет увесистой стрелой.
— Все. Готово.
Вурм Диднис внимательно осмотрел оружие.
— Идеально, моя принцесса. Быстро и безупречно. Иного я не ожидал.
— Что теперь, ваша светлость?
— Теперь придется запастись терпением. Вскоре наша благородная добыча займет место прямо под нашим носом. Мы хорошенько, не спеша, присмотримся к ней. Потом так же хорошенько прицелимся. Легкое нажатие на спусковой крючок — и стрела летит в цель. Герцог Ланти-Юма падает наземь, на его место восходит новый правитель, и род Вурм Диднисов влияет на ход истории.
— Мы прославимся?
— В определенных кругах.
— Должны, непременно должны прославиться! Мы ведь самые лучшие, правда?
— Наследственность моей Джоски проявляется в ее воинственном духе. По храбрости ты не уступаешь своей покойной матери, дитя мое, а высшей похвалы для меня не существует.
— Ваша светлость, а какой она была?
— Неукротимой, моя принцесса. Человеком редкостной силы духа, удивительного бесстрашия и благородства. Никто на свете не сравнился бы с ней в искусстве управляться с кинжалом. И ты — вся в нее.
— Спасибо, ваша светлость. — Видимо не желая обнаруживать обуревавшее ее чувство дочерней привязанности, Джоски не сводила глаз с герцогской платформы. Через секунду она спросила: — И долго нам его ждать?
— Думаю, пару часов. Может, больше.
— Придется несколько часов сидеть здесь сложа руки?
— Отсюда открывается чудесный вид. Можно любоваться, как корабли собираются на регату.
— Па, но это такая скучища.
— Многие дорого бы заплатили за такой наблюдательный пункт.
— По мне, так пусть бы забирали его за так. Говорю же, скучища. Да и вообще, как можно думать о судах, когда в животе пусто? Между прочим, я не завтракала.
Вурм Диднис с улыбкой отставил арбалет в сторону.
— Неужели ты думаешь, будто я допущу, чтобы моя голубка голодала? Хорошим же я был бы тогда отцом! Смотрите, миледи Джоски… я позаботился о нас обоих.
Говоря это, наемный убийца выудил из одного из своих бездонных карманов завязанную узлом салфетку, которую тут же развернул и расстелил на крыше. В салфетке оказались: небольшой хлебец с изюмом, ломоть сыра, несколько яблок и груш и два миниатюрных глазированных пирожных. В другом кармане нашлась бутыль эля и гроздь винограда.
— Завтрак!
— Пикник, дитя мое. Пикник на заре.
— Какая красота! А что там за начинка в пирожных?
— По-моему, миндальная паста.
— Ой, чудесно!
— Приступайте, миледи. Приступайте.
Они уселись поудобнее и плотно позавтракали, а мир вокруг тем временем понемногу просыпался. Ночную прохладу сменило мягкое влажное тепло солнечного утра. Воды канала и лагуны замерцали мириадами золотых огоньков под безоблачным небом, поднялись на крыло крикливые морские птицы, и вот уже на берегах начал собираться народ. Самые первые, сгорая от нетерпения занять удобные места, прибыли едва ли не следом за Диднисами. Потом подошли другие, громко переговариваясь в звонкой утренней тиши. С каждой минутой ручеек зрителей становился все полноводнее, и вскоре лантийцы тысячами хлынули отовсюду, нагруженные корзинами с провизией, одеялами, на которых можно будет сидеть, и в широкополых соломенных шляпах, чтобы уберечься от солнца. К гомону человеческих и птичьих голосов примешивался плеск весел — последние из судов спешили занять свои места в торжественном параде. Появились вездесущие лоточники с талисманами, безделушками, шарфами, конфетами и переносными жаровнями. Вскоре к морскому воздуху примешался аромат жареного мяса, запах дыма, специй, мусора и человеческих тел. Следом за торговцами явились жонглеры и акробаты, крысоловы нищие — весь тот сброд, что придает любому событию праздничный дух. И вот уже на берегах лагуны яблоку негде было упасть. Единственные незанятые места остались под огромным полотняным балдахином, раскрашенным во все цвета радуги, что бросал тень на ряд мягких кресел, возвышавшихся слева от герцогской платформы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43