Скажи мне, дочь, неужели все это не вызывает у тебя никаких подозрений?
Лизелл молчала. Ее отец всего лишь озвучил ее собственные сомнения, которым она не давала волю.
— Это невероятное на грани невозможного, — довел до сведения слушателей Судья. — Еще раз повторяю, приглашение, которое ты получила, — хитрая уловка, к тому же топорно сделанная.
— Кому и зачем нужно хитрить, сэр?
— Вряд ли можно понять предельную ограниченность ума. Тебе, я уверен, и в голову не могло прийти, что мир испытывает тебя на прочность. Бесстыдная и ненормальная жизнь, которую ты ведешь, притягивает всяких проходимцев.
Лизелл почувствовала, как от злости кровь бросилась ей в лицо. Но ей удалось, приложив усилия, сохранить спокойный тон:
— Жизнь, которую я веду, безупречна и достойна.
— Общественная польза от твоих порнографических лекций наилучшее свидетельство тому. — Крылья носа его чести раздулись, выражая отвращение. — Мне очень жаль, что ты вынуждаешь меня использовать такие неприличные выражения.
— Все это смешно, оскорбительно и совершенно не соответствует правде. В моих лекциях нет ничего порнографического. В них достоверно излагаются нравы и обычаи бомиров, ни для кого не оскорбительные, просто безнадежно убогие, что реакция сегодняшних слушателей и продемонстрировала. — От возмущения она почти кричала, но сил сдерживаться уже не было.
— Я не намерен терпеть дерзость, дочь моя. Ты должна разговаривать со мной с подобающим уважением.
— А ты тогда не нападай несправедливо на мою работу и не пятнай мое достоинство ложными обвинениями!
— Твою работу? Что за надобность незамужней женщине из порядочной семьи оставить отцовский дом и идти работать? Ты что, не видишь, в какое неловкое положение ты ставишь своих родителей, или ты настолько равнодушна к ним? А что касается твоего достоинства, то я бы очень хотел, чтобы оно было незапятнанным, хотя твое поведение вынуждает меня подозревать как раз обратное. Какая репутация будет у незамужней женщины, которая превращается в даму, ищущую внимания толпы? Она принимает денежные вознаграждения в обмен на сомнительного рода публичные выступления. Живет одна, выказывая тем самым явное пренебрежение ко всем правилам приличия, и путешествует по всему миру как заурядная искательница приключений. Где же здесь твое достоинство, твое чувство долга? Неужели у тебя совсем отсутствует способность понимать такие простые вещи? Неужели ты думаешь удивить всех тем, с какой бесцеремонностью этот так называемый замминистра общается с тобой? Ты для него как охотничий трофей, и я думаю, этот твой новый облик, несомненно, укрепится за счет твоего неприличного свободного поведения и вульгарного внешнего вида.
С ужасом Лизелл почувствовала, как из глаз ее потекли слезы, ей легче было бы умереть, нежели позволить отцу увидеть их. А она-то думала, что ее отец уже давно потерял способность выдавливать из нее слезы.
Горло у нее сжалось. На секунду она онемела от боли и ярости. К ее удивлению, мать пришла ей на помощь:
— Ну, послушай, — ты немного преувеличиваешь, — извиняющимся тоном возразила Гилен. — Внешний вид Лизелл никак нельзя назвать вульгарным, она одета вполне скромно и прилично.
Его честь на секунду задумался:
— Возможно, в ее наряде и нет ничего вопиюще вульгарно — признал он наконец. — Но что-то есть в ее выражении лица, манерах, во всем ее облике, что-то такое, что позволяет заподозрить в ней некоторую распущенность. Может быть, дело в этой толстой шали, которую она так небрежно набросила на плечи, а это свободного кроя пальто…
— У нее очень хорошая стройная фигура, — мягко заметила Гилен. — Уж с этим нашей дочери повезло.
— Нечего ей гордиться тем, что дала природа. Что это у нее за прическа — мало того, что копна, да еще и завита…
— Волосы у нее сами вьются. Я помню, когда она была малюткой и…
— И выкрашена в огненно-красный цвет.
— Это очень модный оттенок — клубника-блонд. О, я думаю, в этом только моя ошибка, дорогой, — это мое материнское пристрастие к золотисто-красному цвету.
— Цвет лица темный, как у чернорабочего.
— Это загар, привезенный с Бомирских островов, он скоро сойдет. Может быть, умываясь молоком перед сном…
— Выражение лица неприятное — недостает наивности и чистоты. Я думаю, причина здесь в контуре губ, они слишком толстые для истинно утонченной девушки, и эта вечно недовольная гримаса…
— Ваше собственное чувство справедливости, сэр, едва ли дает вам право обвинять нашу дочь за форму ее рта, — с достоинством произнесла Гилен.
— А я и не сажаю ее на скамью подсудимых. — Судья наградил свою жену таким пронзительным взглядом, как будто подозревал ее в скрытом легкомыслии. — То, чего я не произнес вслух, видно по тому, в каком жалком положении она сегодня находится. Она своим упрямством и дерзостью запятнала себя в глазах света, и этого нельзя не признать. Она превратилась в старую деву, и, похоже, останется ею навсегда. Она по глупости упустила свой лучший шанс, а теперь они ей просто не выпадают.
— Но ей только двадцать пять, — возразила Гилен, — и она еще очень привлекательна. Может быть, не все надежды потеряны? Из очень достоверного источника я узнала, что господин Гирайз в'Ализанте вернулся в город… — Имя, как пуля, пронзило мозг Лизелл, словно электрический разряд прошел по нервам и, наконец, вывел ее из состояния оцепенения.
— …И женщины так же толпами за ним гоняются, но он все еще холостой. Я уверена, что сердечное раскаяние нашей дочери сделает возможным для г-на в'Ализанте возобновить свои отношения с ней.
— Все, хватит, — перебила ее Лизелл; долго сдерживаемые ярость и унижение наконец-то нашли выход. — Я хочу сказать вам обоим всего лишь несколько слов, так что, пожалуйста, выслушайте; я заявляю, что у меня нет никакого желания иметь дело с господином Гирайзом в'Ализанте. Я не стану утруждать себя разговорами с ним, тем более приносить ему какие-то извинения. Господин в'Ализанте и я — совершенно разные люди. Если ему придет в голову зайти ко мне, меня для него не будет дома.
— Но, моя дорогая… — попыталась остановить ее Гилен.
— Во-вторых, — продолжала Лизелл, — очень сожалею о неполноценности моего лица, фигуры, манер, одежды, цвета волос, интеллекта и характера, но я должна поставить вас в известность, что я покорно их все приемлю и не предвижу какого-либо их значительного изменения в ближайшем будущем. Я надеюсь, что вы не очень всем этим разочарованы.
— Я запретил тебе говорить дерзости, — напомнил дочери Эдонс.
— Я помню это, сэр. И еще со всем должным уважением хочу ответить на те замечания, что были высказаны по поводу моей работы…
— Что касается твоей работы, я готов вынести свое решение. Уясни себе, что твоя глупая самостоятельная трудовая деятельность закончилась сегодня. Я слишком долго позволял этому ведущему в никуда эксперименту продолжаться, но сейчас я исправляю свою ошибку. С этого момента ты должна вернуться к нормальной жизни и приличному поведению. Ты будешь жить под отцовской крышей, под моим отцовским присмотром. И не будет больше никаких выступлений на публике и, само собой разумеется, этих отвратительных лекций. Пожелаешь какой-нибудь деятельности, пожалуйста, — занимайся благотворительностью, но ты не должна получать денежные вознаграждения за свой труд. Ты можешь продолжать писать под мужским псевдонимом, но ни один трактат не будет представлен издателю, пока я не просмотрю его и не буду уверен, что тема и содержание соответствуют правилам приличия. Время от времени ты сможешь выезжать за пределы Ширина, посещая только те дома, где тебя готовы принять, но никаких поездок за пределы Вонара; время твоего беспутного бродяжничества кончилось. Что ж, дочь моя, надеюсь, я ясно выразил свои мысли?
— Вполне, сэр, — Лизелл набрала полную грудь воздуха. И когда она снова заговорила, голос ее звучал ровно и слова она произносила с деланным спокойствием. — Позвольте мне последовать вашему примеру и довести до вашего сведения, что я никогда больше не намерена следовать вашим правилам. Я буду продолжать работать и жить самостоятельно, я буду путешествовать столько, сколько захочу и сколько будет необходимо, я буду читать лекции, какие хочу, и писать, как хочу, и, совершенно естественно, я буду требовать плату за свои труды. Уверена, мой выбор будет вам не по нраву; сожалею, но изменить ничего не могу.
За этим воцарилось тягостное молчание, нарушенное, наконец, предательским шепотом Гилен Дивер:
— О, Лизелл, разве можно так разговаривать с Судьей !
— Не утруждайте себя, мадам, напоминая ей о ее долге, это бесполезно, — остановил ее Эдонс. — Она по своей природе — упрямая, неблагодарная революционерка. Достаточно взглянуть ей в глаза, чтобы понять, какое удовольствие ей доставляет издеваться над отцом.
«Вы абсолютно правы», — подумала про себя Лизелл.
— Но я не думаю, что твоего самодовольства хватит надолго — наставлял свою заблудшую дочь Судья. — Твой отказ от всех дочерних обязательств освобождает меня от отцовской ответственности. Пока ты не вернешься в дом отца, можешь считать, что все связи между тобой и твоими родителями разорваны. — Пораженная жена бросила на него умоляющий взгляд, который он не потрудился заметить. — Пусть более член моей семьи не ждет от меня ни помощи, ни сочувствия, ни поддержки. Заболеешь или попадешь в аварию — не приходи ко мне, умоляя дать тебе деньги на врачей. Ты не получишь от меня и завалящего медяка.
— Мне от вас ничего не нужно! — вспыхнула Лизелл, она сорвалась и вновь почувствовала себя семнадцатилетней девчонкой. — Мне не нужно ничего из того, что вы можете мне дать.
— Ты слишком льстишь себе. — Судья держался с привычным самообладанием, но по ледяному тону можно было судить, до какой степени он раздражен. — Ты вообразила, я полагаю, что тетушка по матери оставит тебе наследство, которое обеспечит тебе комфорт и безопасность.
И свободу, добавила про себя Лизелл.
— Возможно, так оно и будет, но хватит ли у тебя благоразумия и бережливости, чтобы правильно распорядиться этими деньгами? Ты тратила и продолжаешь тратить громадные суммы на свои бесполезные и бессмысленные мытарства по всему свету. При той скорости, с которой ты тратишь, твоих капиталов надолго не хватит. И как только они закончатся, ты приползешь домой, вымаливая у меня прощения и помощи. Не хочешь ли ты избавить нас от всех этих унизительных моментов?
У Лизелл забилось сердце. Снова ее папаша продемонстрировал свою отвратительную способность озвучивать ее самые худшие опасения, но ни в коем случае нельзя дать ему понять, что его стрела попала в цель. С напускным безразличием она ответила:
— Заграничные поездки необходимы, так как они дают подтверждение тем фактам, которые я излагаю в своих книгах, статьях и лекциях, а последними я зарабатываю на жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я признал, что получаемый таким образом доход покрывает не только расходы на поездки, но и годовые издержки? Жилье, питание, стоимость одежды, бензин, ну и все прочее?
Лизелл чувствовала, как предательский румянец вопреки загару пробивается наружу. Казалось, все лицо пылает. Губы отца искривились, выражая крайнее презрение. Она ненавидела отца, когда он надевал эту маску каменной неприступности, но и лгать ему она не могла.
— Балансовый отчет пока убыточен, — призналась она, — но гонорары за мои публичные выступления растут, постоянно увеличивается объем продаж моей книги, и есть основания полагать, что в скором будущем, возможно, в ближайшие полгода — именно на этот срок мне хватит оставшихся денег — мой доход будет равен или даже превысит мои…
— Ты проматываешь свое наследство, ты совершенно не способна контролировать свои дурацкие, пустые затеи, — констатировал Эдонс. — Ты уже не маленькая девочка, тебе пора признать печальную реальность: способности твои ограничены, талантов минимум, так что все твои усилия обречены на провал. Ты обанкротишься, тебя выселят на улицу, ты вынуждена будешь признать свое поражение, и не на кого будет его списать. И что потом? Ты выберешь более доходную профессию, сделавшись в действительности тем, кем ты и должна быть, что очевидно многим уже сейчас?
— Возможно! — вновь вспыхнула Лизелл, и скрытые в глубине демоны подстрекнули добавить: — Под доходной профессией вы полагаете жизнь под вашей крышей, папа?!
Слезы текли по щекам Гилен Дивер, она беззвучно плакала. Раскаяние охватило Лизелл:
— Прости, мама, — пыталась она ее успокоить, — я не хотела тебя огорчить…
— Ты огорчаешь нас обоих с того самого дня, когда ты появилась на свет, — отчеканил судья. — А сейчас ты нас просто позоришь.
Гилен в знак несогласия слабо качнула головой, но не рискнула ему перечить.
— Мама, пожалуйста, не плачь. Глупо было с моей стороны так выйти из себя, и…
— Оставь ее, — приказал его честь. — Тебе мало того, что ты довела ее до слез? Все свои высказывания адресуй мне.
— У меня много высказываний, которые я могла бы вам адресовать, но они должны подождать пока. — Лизелл сдерживала себя титаническими усилиями. — Как я уже сказала, у меня назначена встреча, и я не могу пропустить ее. Сэр, мадам, всего хорошего. — И, сделав маленький неловкий реверанс, направилась к выходу.
— Секундочку, — остановил ее судья.
Она непроизвольно остановилась и готова была убить себя за такое автоматическое повиновение.
— Если ты решила отделить себя от своей семьи, то я должен потребовать от тебя отказаться от фамилии, носить которую у тебя больше нет законного права, — бросил ей вслед Эдонс. — Ты должна понять, что я не позволю позору или скандалу коснуться имени Дивер.
Невыносимо. Лизелл опрометчиво на секунду расслабилась.
— Имя Дивер, — выкрикнула она, — будет на первых полосах всех газет мира, когда я выиграю Великий Эллипс. — И высоко вскинув голову, она покинула аудиторию. Прикажи ей отец остаться, в этот момент у нее бы достало сил не подчиниться, но он не дал ей шанса одержать победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95