Мы с ним далеко не пара.Карден, казалось, был вполне удовлетворен услышанным. Он улыбался, кивал головой, поправлял очки и листал лежащее перед ним досье.– Да, кстати, – сказал он, словно только сейчас вспомнив нечто важное, – когда вы попросили кредит у бакалейщика, сколько у вас было денег?– Ни гроша, – беспечно ответил Лимас. – Я уже неделю сидел на мели. А может быть, и дольше.– А на что вы жили?– Да так, перебивался кое-как. Я перед этим болел. Простуда какая-то. Неделю вообще ничего не ел. Возможно, поэтому так и психанул. Сдали нервы.– Но ведь вам кое-что причиталось в библиотеке?– Откуда вы знаете? – вспыхнул Лимас. – Вы что, были…– Почему же вы не пошли получить их? Тогда не пришлось бы просить кредита. Не так ли, Лимас?Лимас пожал плечами.– Не помню почему. Кажется, библиотека в субботу утром закрыта.– Понятно. Вы уверены, что в субботу утром библиотека была закрыта?– Нет, не уверен. Просто мне так кажется.– Вот именно. Благодарю вас. Это все, что мне хотелось выяснить.Когда Лимас сел на место, дверь открылась и в зал вошла огромного роста уродливая женщина в сером мундире с нашивкой на рукаве. Следом за ней шла Лиз. Глава 22. Председатель трибунала Она медленно вошла в зал суда, глядя по сторонам широко раскрытыми глазами, похожая на разбуженного ребенка, попавшего в залитую светом комнату. Лимас успел забыть о том, как она молода. Заметив его между двумя охранниками, она остановилась.– Алек!Шедший рядом охранник положил руку ей на плечо и подтолкнул туда, где только что стоял Лимас. В зале было очень тихо.– Как тебя зовут, детка? – быстро спросила председательница.Лиз остановилась, опустив руки по швам и распрямив пальцы.– Как тебя зовут? – уже громче повторила председательница.– Элизабет Голд.– Ты член британской коммунистической партии?– Да.– Сейчас гостишь в Лейпциге?– Да.– Когда ты вступила в партию?– В тысяча девятьсот пятьдесят пятом. Нет, в пятьдесят четвертом. Кажется, так…Ее отвлек шум в зале, грохот отодвигаемых стульев и голос Лимаса – страшный, угрожающий, истерический:– Эй вы, ублюдки! Оставьте ее в покое!Лиз в ужасе обернулась и увидела, что он вскочил с места, что лицо его залито кровью, а одежда в беспорядке. Она увидела, как охранник ударил его кулаком, так что он едва удержался на ногах. Потом они накинулись на него вдвоем и заломили назад руки. Голова его упала на грудь, затем дернулась в сторону от боли.– Если он не успокоится, выведите его, – распорядилась председательница и, сурово кивнув Лимасу, добавила:– Вам дадут слово позже, если пожелаете. А сейчас помолчите. – И, обернувшись к Лиз, резко сказала:– Ты наверняка помнишь, когда вступила в партию.Лиз ничего не ответила. Немного подождав, председательница пожала плечами и, пристально глядя не нее, спросила:– Элизабет, тебе когда-нибудь объясняли, что партийные дела носят сугубо секретный характер?Лиз кивнула.– А тебе говорили, что никогда не следует пытаться узнать, какое именно место занимает тот или иной товарищ в организационной структуре партии?– Да, конечно, – снова кивнула Лиз.– Сегодня тебе придется пройти серьезную проверку в этом вопросе. Для тебя же лучше, гораздо лучше, что ты ничего не будешь знать. Ничего, – неожиданно подчеркнула она. – Тебе достаточно знать только одно: мы трое за этим столом являемся партийными работниками очень высокого ранга. Мы действуем по распоряжению нашего Президиума в интересах партии. Нам надо задать тебе несколько вопросов, и твои ответы имеют для нас большое значение. Отвечая на них честно и бесстрашно, ты поможешь делу социализма.– Но кого здесь судят? – прошептала Лиз. – Что сделал Алек?Председательница через ее голову взглянула на Мундта и сказала:– Может быть, никого не судят. В том-то и дело. Может быть, только обвиняют. Для тебя не имеет значения, кого именно обвиняют. Твое незнание этого – гарантия беспристрастности твоих ответов.На мгновение в маленьком зале воцарилась тишина, а потом Лиз спросила так тихо, что председательница, чтобы услышать, невольно наклонилась вперед.– Это Алека судят? Алека Лимаса?– Я тебе уже говорила: для тебя же лучше не знать ничего. Расскажешь правду – и тебя отпустят. Так будет разумнее всего.Лиз, должно быть, снова прошептала что-то или сделала какой-то жест, потому что председательница вновь наклонилась к ней и настойчиво повторила:– Послушай, детка, ты хочешь вернуться домой? Делай, как я скажу, и ты вернешься. А иначе… – Она запнулась, а потом добавила чуть загадочно, указывая рукой на Кардена:– Этот товарищ хочет задать тебе несколько вопросов. Совсем немного. А потом тебя отпустят. Но только говори правду.Карден поднялся и улыбнулся доброй, благодушной улыбкой.– Элизабет, – начал он, – Алек Лимас был твоим любовником?Лиз кивнула.– Вы познакомились в Бэйсуотере в библиотеке, где ты работаешь?– Да.– А до того вы никогда не встречались?Лиз покачала головой.– Мы познакомились в библиотеке.– Элизабет, у тебя было много любовников?Ее ответ заглушил яростный крик Лимаса:– Карден! Ты свинья!Лиз быстро обернулась и сказала:– Не надо, Алек. Они тебя выведут.– Да, – сухо подтвердила председательница, – выведем.– Скажи-ка мне, – переменил тему Карден, – Лимас был коммунистом?– Нет.– А он знал, что ты коммунистка?– Да, знал. Я ему сказала.– А что сказал он, узнав об этом?Лиз не понимала, врать ли ей или говорить правду, и это было самым мучительным. Вопросы сыпались с такой быстротой, что она не успевала их обдумать. А они слушали, следили, ждали ее слова или жеста, способного навредить Алеку. Она не могла врать, пока не поняла, что именно поставлено на карту, ведь она могла попасть впросак и погубить Алека, а то, что Алек в опасности, – в этом она уже не сомневалась.– Так что же он сказал? – повторил Карден.– Он рассмеялся. Ему было наплевать на такие вещи.– И ты поверила, что ему наплевать?– Разумеется.И тут во второй раз заговорил более молодой член трибунала. Глаза его были полузакрыты:– И ты считаешь это нормальной реакцией человека? То, что ему наплевать на диалектику и законы развития истории?– Не знаю. Просто я ему поверила, вот и все.– Это не важно, – сказал Карден. – Скажи, а он вообще-то был весельчаком? Довольным жизнью и прочее?– Нет. Он редко смеялся.– Но узнав, что ты член партии, он рассмеялся. Как ты думаешь, почему?– Думаю, он презирает коммунистов.– Презирает или ненавидит? – уточнил Карден.– Не знаю, – жалобно ответила Лиз.– А вообще, он способен был сильно чувствовать – любить? Ненавидеть?– Нет, пожалуй, нет.– Но он ударил бакалейщика. Почему же он так поступил?Лиз вдруг перестала доверять Кардену, его ласковому голосу и лицу доброго волшебника.– Не знаю.– Но ты задумывалась над этим?– Да.– Ну, и к каким же выводам ты пришла?– Ни к каким, – равнодушно сказала Лиз.Карден поглядел на нее задумчиво и чуть разочарованно, так, словно она не выучила заданного урока.– А знала ли ты, – задал он, вероятно, один из самых существенных вопросов, – что он собирается избить бакалейщика?– Нет, – ответила Лиз, пожалуй чересчур поспешно, отчего после некоторой паузы улыбка на лице Кардена сменилась выражением явной озадаченности.– Когда ты в последний раз видела Лимаса? – спросил он наконец. – Я имею в виду до сегодняшнего дня.– Я не видела его с тех пор, как он попал в тюрьму.– Ну, а когда же ты видела его в последний раз? – Голос Кардена был мягок, но настойчив.Лиз было жутко стоять спиной к залу, ей хотелось обернуться, посмотреть на Лимаса, увидеть выражение его лица, найти в нем какую-нибудь подсказку. Ей стало страшно и за себя: все эти вопросы базировались на каких-то подозрениях и обвинениях, о которых она не имела ни малейшего представления. Они, конечно, понимают, что ей хочется помочь Алеку, понимают, что она боится. Но кто поможет ей? Почему никто не хочет помочь ей?– Элизабет, когда ты в последний раз встречалась с Алеком Лимасом?Опять этот голос! Как она ненавидела этот ласковый, бархатный голос!– Вечером, перед тем как это случилось. Накануне его драки с бакалейщиком.– Драки? Это была не драка, Элизабет. Бакалейщик не дал Лимасу сдачи, у него просто не было такой возможности. На редкость неспортивный прием! – засмеялся Карден, и было особенно страшно оттого, что никто в зале не подхватил его смеха. – Скажи, где вы встречались в последний раз?– У него на квартире. Он тогда болел, не ходил на работу. Он лежал в постели, а я приходила и готовила ему еду.– И покупала продукты?– Да.– Как это мило с твоей стороны. Должно быть, пришлось выложить кучу денег? – участливо спросил Карден. – Ты в состоянии была содержать его?– Я вовсе не содержала его. Он давал мне деньги. Он…– Ах, вот как? – резко сказал Карден. – Значит, у него были деньги?«О Господи, – подумала Лиз, – Господи, что я наделала».– Немного, – быстро сказала она, – совсем немного. Фунт-другой, не больше. Нет, больше у него не было. Он даже не мог оплатить счета – за электричество, за квартиру. Все это оплатили потом, когда он исчез. Оплатил его друг, а не он сам. За все заплатил его друг.– Ну конечно, – сказал очень мягко Карден, – за все заплатил его друг. Специально пришел и заплатил по счетам. Старинный друг, из тех, верно, с кем он дружил до переезда в Бэйсуотер. А вы, Элизабет, когда-нибудь видели этого друга?Лиз покачала головой.– Понятно. А какие еще счета оплатил этот друг, не знаешь?– Нет.., не знаю.– А почему ты запнулась?– Говорю вам, не знаю, – сердито сказала Лиз.– Но ты запнулась, – пояснил Карден. – По-моему, ты что-то хотела сказать, но потом передумала.– Нет.– Лимас когда-нибудь рассказывал тебе об этом друге? У которого много денег и который знает его адрес?– Он вообще никогда не упоминал ни о каких друзьях. Я думала, что у него нет друзей.– Понятно.В зале установилась зловещая тишина, особенно зловещая для самой Лиз, потому что она, подобно слепому ребенку, была как бы отрезана от окружающего мира; они могли оценить ее ответы по какой-то лишь им одним известной мерке, а страшная тишина никак не давала ей понять, что именно они выяснили.– Сколько ты зарабатываешь, Элизабет?– Шесть фунтов в неделю.– У тебя есть сбережения?– Немного. Несколько фунтов.– А сколько ты платишь за квартиру?– Пятьдесят шиллингов в неделю.– Довольно солидно, не так ли? А ты аккуратно платишь за квартиру?Она беспомощно покачала головой.– А почему? – продолжал Карден. – Не хватает денег?– Я получила договор об аренде, – прошептала она. – Кто-то оплатил аренду и прислал мне договор.– Кто же?– Не знаю. – Слезы катились у нее по лицу. – Не знаю… Пожалуйста, не спрашивайте меня больше. Я не знаю, кто это был… Шесть недель назад мне прислали договор из банка в Сити.., какой-то благотворительный фонд.., тысячу фунтов… Клянусь, я не знаю, кто это сделал… Взнос из благотворительного общества, сказали мне. Вам же все известно.., скажите мне, кто…Закрыв лицо руками, она заплакала, стоя спиной к залу и сотрясаясь от рыданий. Никто не шелохнулся. Наконец она опустила руки, но продолжала глядеть вниз.– А почему ты сама с этим не разобралась? – спросил Карден. – Или тебе часто дарят по тысяче фунтов?Лиз ничего не ответила.– Ты не стала разбираться потому, что кое-что предположила. Верно? Снова закрыв лицо руками, она кивнула. – Ты решила, что деньги пришли от Лимаса или от его друга. Так?– Да, – с трудом ответила она. – Я слышала, что бакалейщик тоже получил какие-то деньги, кучу денег откуда-то вскоре после суда. Об этом много судачили на улице, и я подумала, что это, наверное, друг Алека…– Чрезвычайно странно, – сказал Карден, как бы самому себе. – Чрезвычайно… Скажи, Элизабет, а после того как Алек попал в тюрьму, с тобой никто не пытался увидеться?– Нет, – соврала она. Теперь она понимала совершенно отчетливо, что они пытаются узнать об Алеке что-то скверное, что-то связанное с деньгами или его друзьями, что-то связанное с бакалейщиком.– Ты уверена? – удивленно спросил Карден, и его брови поднялись над золотой оправой.– Уверена.– Но твой сосед, Элизабет, – терпеливо продолжал спрашивать Карден, – уверяет, что к тебе приходили мужчины, двое мужчин, вскоре после того, как Лимаса приговорили к тюремному заключению. Или это были просто любовники? Случайные любовники, вроде Лимаса, которые давали тебе деньги?– Алек не был случайным любовником! – закричала Лиз. – Как вы можете…– Но он давал тебе деньги. Эти двое тоже?– О Господи, – всхлипнула она, – не спрашивайте…– Кто это был?Лиз не ответила, и тогда Карден вдруг закричал впервые за все время:– Кто?!– Не знаю. Они приехали на машине. Друзья Алека.– Опять друзья Алека? Чего они хотели?– Не знаю. Они все время спрашивали меня о том, что мне рассказывал Алек. Они сказали мне чтобы я разыскала их, если…– Как? Как разыскала? Каким образом?Наконец она сказала:– Он живет в Челси… Его зовут Смайли… Джордж Смайли… Я должна была позвонить ему.– И ты позвонила?– Нет!Карден захлопнул свое досье. Смертельная тишина воцарилась в зале. Указав пальцем на Лимаса, Карден заговорил совершенно бесстрастно, отчего его слова казались еще страшнее:– Смайли хотел выяснить, не слишком ли много разболтал ей Лимас. Лимас сделал то, чего никак не могла ожидать от него британская разведслужба: он завел себе девицу и выплакался у нее не груди.Карден негромко засмеялся, словно все это было лишь милой шуткой.– Точно так же, как Карл Римек. Лимас совершил ту же ошибку.– Лимас когда-нибудь рассказывал о себе? – продолжил допрос Карден.– Нет.– И ты ничего не знаешь о его прошлом?– Нет. Я знаю, что он чем-то занимался в Берлине. Какое-то правительственное задание.– Значит, он все-таки кое-что рассказывал? Он говорил тебе, что был женат?После долгого молчания Лиз кивнула.– А почему ты не повидалась с ним, когда он попал в тюрьму? Ты ведь могла навестить его.– Я думала, что ему этого не хочется.– Понятно. А ты писала ему?– Нет. Да, один раз.., просто, чтобы сказать ему, что я буду его ждать. Я не думала, что он придаст этому какое-то значение.– А ты не думала, что он тоже этого хочет?– Нет.– А когда его выпустили, ты не пыталась встретиться с ним?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27