И не по нынешним расценкам, – снова улыбнулся он.– Послушайте, – сказал Лимас. – Эту сделку предложили вы, а не я. Вы, Кифер и Петерс. Я не ползал на коленях перед вашими друзьями, подсовывая лежалый товар. Машину раскрутили вы сами, Фидлер. Вы назначили цену, вы пошли на риск. Кроме того, я пока еще не получил ни гроша. Так что не вините меня, если ваша операция окончилась пшиком.«Пусть они сами сделают первый шаг навстречу», – подумал Лимас.– Вовсе не пшиком, – возразил Фидлер. – Операция еще не закончилась. Да и не могла закончиться. Ведь вы не рассказали нам все, что знаете. Вы предоставили нам пока только один фрагмент актуальной информации. Я имею в виду «Роллинг Стоун». Позвольте снова задать вам тот же вопрос: как бы вы поступили, если бы я, или Петерс, или кто-нибудь еще преподнес вам подобную историю?Лимас подумал.– Мне было бы не по себе, – ответил он. – Такое случалось. Вы получаете намек или ряд намеков на то, что в определенном отделе или на определенном уровне у вас завелся вражеский агент. Ну и что дальше? Вы же не можете арестовать всех служащих. Вы не в состоянии расставить капканы на всех. Вы просто мотаете на ус. В случае с «Роллинг Стоун» вы даже не знаете, в какой стране он работает.– Вы, Лимас, практик, а не теоретик, – улыбаясь, заметил Фидлер. – Позвольте задать вам несколько элементарных вопросов.Лимас ничего не ответил.– Досье – текущее досье дела «Роллинг Стоун» – какого цвета оно было?– Серое с красным крестом – это означает ограниченный доступ.– А что-нибудь еще на обложке было?– Предупреждение. Список с пометкой, что любой человек, не поименованный в нем, если ему случайно попадет в руки досье, должен сразу, не открывая, вернуть его в расчетный отдел.– А кто был в этом списке?– Допущенных к «Роллинг Стоун»?– Да.– Заместитель Контролера, Контролер, его секретарша, расчетный отдел, мисс Брем из специальной регистрации и Сателлиты-Четыре. Кажется, все. И, наверное, отдел особой рассылки, но насчет этого я не уверен.– Сателлиты-Четыре? А чем они занимаются?– Странами за «железным занавесом», кроме СССР и Китая. Зоной.– То есть Германской Демократической Республикой?– То есть Зоной.– А разве не странно, что в этом списке оказался целый отдел?– Да, пожалуй, странно. Впрочем, не знаю, ведь прежде я никогда не имел дела с материалами ограниченного доступа. Кроме как в Берлине. Но там все было по-другому.– А кто в это время работал в Сателлитах-Четыре?– О Господи! Гийом, Хэверлейк, Де Йонг. Да, кажется, и он. Де Йонг как раз вернулся из Берлина.– Им всем разрешалось читать это досье?– Не знаю, Фидлер, – чуть раздраженно ответил Лимас. – И будь я на вашем месте…– Разве не странно, что целый отдел попадает в список, хотя в остальных случаях в него включены лишь отдельные сотрудники?– Говорю вам, не знаю. Да и откуда мне знать? В этом деле я был всего лишь клерком.– А кто носил досье от одного человека к другому?– Кажется, секретарши. А впрочем, не помню. С тех пор прошло несколько месяцев…– Тогда почему этих секретарш не было в списке? Ведь секретарша Контролера в него попала?На мгновенье наступило молчание.– Да, вы правы, – сказал Лимас. – Я сейчас вдруг вспомнил, – и в голосе его послышалось удивление, – что мы передавали его из рук в руки.– Кто еще из расчетного отдела имел дело с досье?– Никто. Этим сразу начал заниматься я, как только пришел туда. До меня им занимался кто-то женщин, но как только появился я, досье передали мне, а ее вычеркнули из списка.– Значит, вы лично относили досье следующему сотруднику?– Да, кажется, так.– А кому вы его передавали?– Я?.. Не помню.– Подумайте, – сказал Фидлер, не повышая голоса, но его настойчивость, похоже, застала Лимаса врасплох.– Заместителю Контролера вроде бы, чтобы доложить, какую акцию мы предпринимаем или рекомендуем.– Кто приносил досье?– Что вы имеете в виду? – Лимас, казалось, совершенно был сбит с толку.– Кто приносил досье вам? Кто-то из поименованных в списке, так?Лимас нервно потер щеку.– Да, кто-то из них. Понимаете, Фидлер, мне довольно трудно вспомнить это, я в те дни уже здорово пил. – В его голосе неожиданно зазвучали примирительные нотки. – Вы даже не представляете, как трудно…– Я еще раз спрашиваю вас, Лимас. Подумайте. Кто приносил досье вам?Лимас уселся за стол и покачал головой.– Не могу вспомнить. Может, потом вспомню. Но сейчас, правда, не могу. И не надо меня так теребить.– Это ведь не могла быть секретарша Контролера, верно? Вы всегда передавали досье заместителю Контролера, возвращали досье лично ему. Вы сами мне сказали. Так что все поименованные в списке должны были получать досье раньше Контролера.– Да, думаю, так и было.– Тогда остается отдел специальной регистрации. Мисс Брем.– Нет, она просто заведовала кабинетом секретной документации. Там хранилось досье, пока я с ним не работал.– Значит, – вкрадчиво спросил Фидлер, – досье попадало к вам от Сателлитов-Четыре, не так ли?– Думаю, так, – сказал Лимас беспомощно, словно был не в состоянии угнаться за блистательной работой мысли Фидлера.– На каком этаже находится отдел Сателлиты-Четыре?– На третьем.– А расчетный?– На пятом. Следующий после отдела специальной регистрации.– И вы не помните, кто приносил досье наверх? Может быть, вы спускались к ним, чтобы забрать его?Лимас в отчаянии покачал головой. Но вдруг резко обернулся к Фидлеру и буквально выкрикнул:– Да я это был! Конечно же, я! А получал я его от Петера! – Лимас словно пробудился ото сна, он покраснел, лицо его было взволнованным. – Вот в чем штука: помню, я как-то забирал досье у Петера в его кабинете. Мы еще поболтали с ним о Норвегии. Нам случалось бывать там вместе.– У Петера Гийома?– Да, у Петера. Я о нем совсем забыл. Он вернулся из Анкары за несколько месяцев до этого. Петер был в списке! Конечно, он там был! Вот в чем штука. Там стояло «Сателлиты-Четыре», а в скобках ПГ – инициалы Петера. До него этим занимался кто-то другой, но специальная регистрация заклеила то имя белой бумагой и внесла инициалы Петера.– А какой территорией ведает Гийом?– Зоной. Восточной Германией. Экономика. Маленький отдел, тихая заводь. Вот у него-то я и брал. А однажды, теперь припоминаю, он сам принес мне досье. Агентов у него не было. Я даже не понимаю, как он попал в эту историю. Петер еще с парочкой сотрудников занимался проблемами нехватки продовольствия. Реальным анализом положения.– Однако, принимая во внимание особые предосторожности, окружающие «Роллинг Стоун», вполне возможно, что так называемая исследовательская работа Гийома на самом деле была частью операции по руководству этим агентом?– Я ведь говорил Петерсу, – почти заорал Лимас, стукнув кулаком по столу, – что чертовски глупо думать, будто какая-то операция против Восточной Германии могла проводиться без моего ведома и, значит, без ведома всей берлинской организации. Я бы знал об этом, понятно? Сколько раз можно повторять одно и то же! Я бы знал!– Именно так, – мягко заметил Фидлер. – Разумеется, вы бы знали.Он встал и подошел к окну.– Видели бы вы, как тут осенью, – сказал он, глядя в окно. – Как здесь красиво, когда начинают желтеть листья. Глава 13. Скрепки и сорта бумаги Фидлеру нравилось задавать вопросы. Юрист по образованию, он иногда задавал их единственно из удовольствия задать и продемонстрировать несоответствие между фактом и абсолютной истиной. Так или иначе, Фидлер был наделен той инквизиторской настойчивостью, которая для адвокатов и журналистов есть вещь самоценная.В тот день после полудня они отправились погулять и спустились по гравиевой дорожке вниз в долину, а затем свернули в лес, тянущийся вдоль широкой неровной дороги, выложенной бревнами. Фидлер все время испытывал Лимаса, нисколько не приоткрываясь сам. Расспрашивал о здании на Кембриджской площади, о людях, которые там работают. Какое у них социальное положение, в каких районах Лондона они живут, работают ли их мужья и жены в том же учреждении. Он спрашивал о жалованье, отпусках, о морали и о столовой, спрашивал об их личной жизни, какие сплетни они обсуждают, какую философию исповедуют. Больше всего его интересовала их философия. Для Лимаса это был самый сложный вопрос.– Что вы называете философией? – удивлялся он. – Мы ведь не марксисты, мы люди обыкновенные. Просто люди.– Но вы же христиане?– Не многие из нас, как мне кажется. Я знаю не так уж много христиан.– Тогда почему они этим занимаются? – настаивал Фидлер. – У них должна быть какая-то философия.– Почему же должна? Может быть, они не знают, есть ли она, да и не задумываются об этом. Не у каждого есть своя философия, – отвечал Лимас, несколько сбитый с толку.– Тогда объясните, в чем заключается ваша философия?– Ах, ради Бога! – оборвал его Лимас, и некоторое время они шагали молча.Однако Фидлер был не из тех, от кого легко отвязаться.– Если они сами не знают, чего хотят, то почему они так уверены, что правы?– А кто вам сказал, что они в этом уверены? – раздраженно возразил Лимас.– Тогда в чем они видят оправдание своих поступков? В чем? Для нас, как я уже говорил вам вчера вечером, все весьма просто. Отдел и прочие организации вроде него – это естественное оружие в руках партии. Они в авангарде борьбы за мир и прогресс. Они для партии – то же самое, что сама партия для социализма: они – авангард. Сталин говорил, – Фидлер сухо улыбнулся. – Сейчас не модно цитировать Сталина, но он сказал однажды: ликвидированные полмиллиона – это всего лишь статистика, а один человек, погибший в дорожной катастрофе, – национальная трагедия. Он, как видите, высмеивал буржуазную чувствительность масс. Он был великий циник. Но то, что он сказал, верно: движение, защищающееся от контрреволюции, едва ли вправе отказаться от эксплуатации или уничтожения определенных индивидуумов. Все это так, Лимас, мы никогда не претендовали на стопроцентную справедливость в процессе преобразования общества. Один римлянин сказал в Библии: лучше умереть одному, лишь бы процветали миллионы, не так ли?– Кажется, так, – устало ответил Лимас.– А что об этом думаете вы? В чем заключается ваша индивидуальная философия?– Я просто думаю, что все вы – куча ублюдков, – резко бросил Лимас.Фидлер кивнул.– Такую точку зрения я могу понять. Она примитивна, построена на голом отрицании и крайне глупа, но она существует и имеет право на существование. А что думают другие сотрудники Цирка?– Не знаю. Откуда мне знать?– Вы никогда не беседовали с ними на философские темы?– Нет. Мы ведь не немцы. – Он помедлил и потом неуверенно добавил:– Но думаю, что никому из них не нравится коммунизм.– И этим, вы полагаете, можно оправдать убийства? Оправдать бомбу, подложенную в набитый людьми ресторан? Оправдать принесение в жертву агентов? Оправдать все это?Лимас пожал плечами.– Наверное, да.– Вот видите, и у нас то же самое, – продолжил Фидлер. – Я сам, не колеблясь, подложил бы бомбу в ресторан, если бы знал, что это приблизит нас к цели. А потом подвел бы итог; столько-то погибших женщин, столько-то детей и вот на столько мы теперь ближе к цели. Но христиане – а вы ведь христианская страна, – христиане не любят подводить итоги.– А собственно, почему? Им ведь приходится думать о самообороне.– Но они же верят в святость человеческой жизни. Они верят, что у каждого человека есть душа, которую можно спасти. Верят в искупительную жертву.– Не знаю, – сказал Лимас, – меня это как-то не волнует. Да ведь и вашего Сталина тоже?Фидлер улыбнулся.– Люблю англичан, – сказал он, как бы размышляя вслух, – и мой отец тоже любил англичан. Просто обожал.– Это вызывает во мне ответные теплые чувства, – буркнул Лимac.Они остановились, Фидлер предложил Лимасу сигарету и дал прикурить.Потом они стали подниматься круто наверх. Лимасу нравилась прогулка, нравилось идти широким шагом, выставив вперед плечи. Фидлер шел сзади, легкий и подвижный, как терьер, следующий за хозяином. Они прошагали уже час, а то и больше, когда деревья вдруг расступились и показалось небо. Они добрались до вершины холма, откуда смогли бросить взгляд на плотную массу елей, кое-где прерываемую серыми полосками почвы. На противоположном холме, чуть ниже вершины, виднелся охотничий домик, темный и низкий по сравнению с деревьями. В прогалине стояла грубая скамья, а возле нее – поленница дров и кострище.– Присядем на минутку, – сказал Фидлер, – а потом нам пора обратно. – Он помолчал. – Скажите: те деньги, те крупные вклады в иностранных банках, что вы об этом думаете? Для чего они предназначались?– О чем это вы? Я же говорил вам, что это были выплаты агенту.– Агенту из-за «железного занавеса»?– Наверное, да, – устало бросил Лимас.– А почему вы так считаете?– Ну, во-первых, это куча денег. Во-вторых, все те сложности с порядком оплаты. Особая подстраховка. И, наконец, тут был задействован сам Контролер.– А что, по вашему мнению, агент делал с деньгами?– Послушайте, я же говорил вам – не знаю. Не знаю даже, получил ли он их. Ничего не знаю, я был почтальоном, и только.– А что вы делали с банковской книжкой на ваше имя?– Вернувшись в Лондон, сразу же возвращал ее вместе с фальшивым паспортом.– А вам кто-нибудь писал из копенгагенского или хельсинкского банков? Я имею в виду – вашему начальству?– Понятия не имею. Так или иначе, любую корреспонденцию, конечно, передавали прямо в руки Контролеру.– А у Контролера был образчик подписи, которой вы открыли счет?– Да. Я долго тренировался, их осталось очень много.– Не один?– Целые страницы.– Понятно. Значит, письма могли направляться в банк после того, как вы открыли счет. Вас не обязательно было ставить в известность. Они могли подделать подпись и отправить письмо, не уведомляя вас.– Да, верно. Думаю, так оно и было. Я вообще подписывал кучу всяких бланков. Я всегда полагал, что корреспонденцией у нас ведает кто-то другой.– Но вы не знаете точно, была ли такая корреспонденция?Лимас покачал головой.– Вы все это неправильно понимаете, вы применяете тут не совсем верный масштаб. У нас была уйма всяких бумаг, гулявших туда и сюда, это была просто часть каждодневной рутины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27