Потом из-за спины Мундта вышел охранник и крикнул Лимасу, чтобы тот вставал. Лимас подполз к стене и, цепляясь дрожащими руками за белый кирпич, стал медленно подниматься. Он почти уже был на ногах, но тут охранник ударил его, и он упал. И снова начал подниматься. Теперь уже никто не мешал ему. И вот он наконец встал, прислонившись спиной к стене. Тут он заметил, что охранник переносит тяжесть тела на левую ногу, и понял, что тот снова ударит его. Собрав остатки сил, Лимас рванулся вперед и двинул охранника головой в лицо. Теперь они рухнули вместе, Лимас оказался наверху. Высвободившись, охранник встал, а Лимас продолжал лежать, ожидая неминуемой кары. Но Мундт что-то сказал охраннику, и Лимас почувствовал, как его схватили за руки и за ноги. Когда его волокли по коридору, он услышал, как захлопнулась дверь камеры. Страшно хотелось пить.Его втащили в маленькую уютную комнату с письменным столом и креслами. На зарешеченных окнах полуопущенные шведские шторы. Мундт сел за стол а Лимас, чуть прикрыв глаза, сидел в кресле. Охранники встали у двери.– Пить, – попросил Лимас.– Виски?– Воды.Мундт наполнил графин из-под крана в углу комнаты и поставил его вместе со стаканом на стол.– Принесите чего-нибудь поесть, – распорядился он.Один из охранников вышел и вернулся с чашкой бульона и кусочками колбасы. Пока Лимас ел, они молча наблюдали за ним.– Где Фидлер? – спросил он наконец.– Арестован, – коротко ответил Мундт.– За что?– Заговор с целью подрыва госбезопасности.Лимас спокойно кивнул.– Значит, ваша взяла. Когда его арестовали?– Прошлой ночью.Лимас помолчал, пытаясь сосредоточиться на Мундте.– А что будет со мной? – спросил он.– Вы свидетель по его делу. Потом вас, разумеется, тоже будут судить.– Выходит, я участник лондонской операции по дискредитации Мундта?Мундт кивнул. Потом прикурил сигарету и передал ее через охранника Лимасу.– Совершенно верно, – сказал он.Охранник подошел к Лимасу и с явным отвращением сунул ему в рот сигарету.– Изящная операция, – заметил Лимас. – Ну и мудрецы эти китайцы, – добавил он.Мундт промолчал. В ходе дальнейшей беседы Лимас постепенно привык к таким паузам. У Мундта был довольно приятный голос, чего Лимас никак не ожидал, но говорил он редко. В этом и заключался секрет его исключительного самообладания: он говорил лишь тогда, когда считал нужным. Это отличало его от большинства профессиональных следователей, которые обычно брали инициативу на себя, создавая атмосферу некоторой доверительности и используя в своих целях психологическую зависимость заключенного от тюремщика. Мундт презирал подобные методы работы: он был человеком фактов и поступков. Лимасу был по душе именно такой стиль.Внешность Мундта полностью соответствовала его темпераменту. У него было телосложение атлета. Красивые волосы были коротко острижены, причесаны и приглажены. Черты его молодого лица были жесткими и резкими, выражение – устрашающе прямым: тут не было места ни юмору, ни фантазии. Выглядел он молодо, но не слишком: старшие, должно быть, относились к нему со всей серьезностью. Он был хорошо сложен. Стандартная одежда прекрасно сидела на его стандартной фигуре. Глядя на Мундта, Лимасу нетрудно было вспомнить о том, что тот убийца. В нем ощущалась холодность и безжалостная самоуверенность, делавшие его великолепным кандидатом на роль палача. Это был крайне жестокий человек.– Обвинение, по которому вы, если потребуется, предстанете перед судом, – убийство, – спокойно сказал Мундт.– Значит, охранник мертв? – спросил Лимас.Волна резкой боли снова захлестнула мозг.Мундт кивнул.– С учетом данного обстоятельства обвинение в шпионаже представляет собой чисто академический интерес. Я рекомендовал публичное слушание дела Фидлера. Такова же и рекомендация Президиума.– И вам нужно мое признание?– Да.– Другими словами, у вас нет никаких доказательств.– Доказательства у нас появятся. У нас будет ваше признание. – В голосе Мундта не было злобы. Не было в нем и нажима или театрального наигрыша. – С другой стороны, в вашем случае можно будет говорить о смягчающих обстоятельствах: вас шантажировала британская разведка; они обвинили вас в краже денег и потребовали участия в реваншистском заговоре против меня. Такая речь в вашу защиту, несомненно, понравится суду.Лимас, казалось, вдруг начисто утратил самообладание.– Как вы узнали о том, что меня обвинили в краже?Мундт молчал.– Фидлер оказался сущим идиотом, – наконец заговорил он. – Как только я прочитал отчет нашего друга Петерса, я сразу понял, для чего вас заслали. И понял, что Фидлер на это купится. Фидлер безумно ненавидит меня. – Мундт кивнул, как бы подтверждая истинность собственных слов. – А вашим людям это, конечно, известно. Весьма хитрая операция. Кто же ее придумал? Наверняка Смайли. Он?Лимас ничего не ответил.– Я затребовал у Фидлера отчет о его расследовании ваших показаний, – продолжал Мундт. – Велел ему прислать мне все материалы. Он стал тянуть время, и я понял, что не ошибся. Вчера он разослал материалы всем членам Президиума, забыв прислать мне копии. Кто-то в Лондоне очень хорошо поработал.Лимас снова промолчал.– Когда вы в последний раз виделись со Смайли? – как бы между прочим спросил Мундт.Лимас помедлил, не зная, что говорить. Голова раскалывалась от боли.– Когда вы виделись с ним в последний раз? – настаивал Мундт.– Не помню, – ответил Лимас. – Он, собственно уже отошел от дел. Просто заглядывает к нам время от времени.– Они ведь большие друзья с Петером Гийомом?– Кажется, да.– Гийом, как вам известно, ведал экономической ситуацией в ГДР. Крошечный отдел в вашем Департаменте. Вы, наверное, даже толком не знали, чем они там занимаются.– Да.От чудовищной боли в голове Лимас почти ничего не видел и не слышал. Его тошнило.– Ну, и когда же вы виделись со Смайли?– Не помню.., не могу вспомнить…Мундт покачал головой.– У вас поразительно хорошая память, во всяком случае, на все, что может опорочить меня. Любой человек в состоянии вспомнить, когда он в последний раз виделся с кем-нибудь. Ну, скажите-ка, это было после вашего возвращения из Берлина?– Кажется, да. Я случайно столкнулся с ним в Цирке.., в Лондоне. – Лимас закрыл глаза. Он обливался потом. – Я не могу больше разговаривать, Мундт. Мне плохо.., мне очень плохо…– После того как Эш вышел на вас – угодил в подстроенную ему ловушку, – вы, кажется, с ним обедали?– Да, обедал.– Вы расстались примерно в четыре часа. Куда вы пошли потом?– Вроде бы в Сити. Точно не помню. Ради Бога, Мундт, – застонал он, сжимая голову руками, – я больше не могу… Проклятая голова…– Ну, и куда же вы отправились? Почему избавились от «хвоста»? Почему вы так старались улизнуть от слежки?Лимас ничего не ответил. Сжимая голову, он судорожно глотал воздух.– Ответьте на один только этот вопрос, и я отпущу вас. Вас уложат в постель. Позволят спать сколько захотите. А иначе вас отправят в ту же камеру. Понятно? Свяжут, закуют и оставят валяться на полу, как животное. Ясно? Ну, куда вы отправились?Дикая пульсация боли в голове еще больше усилилась, комната заплясала перед глазами. Лимас услышал чьи-то голоса и шум шагов, вокруг заскользили призрачные тени; кто-то что-то кричал, но кричал не ему, кто-то открыл дверь, да, конечно, кто-то открыл дверь. Комната заполнилась людьми, кричали все разом, потом стали уходить, кто-то ушел, Лимас слышал, как они уходят, грохот их шагов отзывался ударами в его голове. Потом все замерло и наступила тишина. На лоб, словно длань самого Милосердия, легло мокрое полотенце, и чьи-то добрые руки понесли его куда-то.Он очнулся в больничной кровати, у изножья которой, покуривая сигарету, стоял Фидлер. Глава 18. Фидлер Лимас огляделся по сторонам. Постель с простынями. Палата на одного, окно без решеток, лишь занавески, а за ними матовое стекло. Бледно-зеленые стены, темно-зеленый линолеум на полу. И Фидлер, стоящий над ним с сигаретой в зубах.Санитарка принесла еду: яйца, жидкий бульончик и фрукты. Чувствовал он себя отвратительно, но решил, что поесть все же следует. Он принялся за еду. Фидлер продолжал глядеть на него.– Как вы себя чувствуете?– Чудовищно, – ответил Лимас.– Но немного получше?– Вроде бы да. – Лимас помолчал. – Эти мерзавцы измолотили меня.– Вы убили охранника. Вам это известно?– Я так и предполагал… А чего они ожидали, действуя столь идиотично? Почему не взяли нас обоих сразу? Зачем было вырубать свет? Они явно перестарались.– Боюсь, что мы, немцы, всегда готовы перестараться. У вас там довольствуются тем, что необходимо.Они замолчали.– А что было с вами? – спросил Лимас.– Тоже допросили с пристрастием.– Люди Мундта?– Они и лично Мундт. Очень странное ощущение!– Можно сказать и так.– Нет, нет, я говорю не о физической боли. В смысле боли это было сущим кошмаром. Но у Myндта, видите ли, были личные причины поглумиться надо мной. Независимо от моих показаний.– Потому что вы высосали из пальца всю эту историю?– Потому что я еврей.– О Господи, – вздохнул Лимас. – Поэтому меня обрабатывали с особым усердием. А он стоял рядом и все время шептал мне… Все это очень странно…– Что он шептал?Фидлер помолчал, а потом пробормотал:– Ладно, все уже позади.– Но что все это значит? Что случилось?– В тот день, когда нас арестовали, я обратился в Президиум за ордером на арест Мундта.– Вы рехнулись, Фидлер. Я говорил вам, что вы просто рехнулись. Он никогда…– Кроме предоставленных вами, у нас имелись против него и другие улики. Я собирал их по крупицам в течение последних трех лет. Вы дали нам решающее доказательство, вот и все. Как только это стало ясно, я разослал докладную всем членам Президиума. Кроме Мундта. Они получили ее в тот день, когда я потребовал его ареста.– В тот день, когда он арестовал нас.– Да. Я знал, что Мундт без боя не сдастся. Знал, что у него есть в Президиуме друзья или по крайней мере сторонники. Люди, которые испугаются и прибегут к нему, как только получат докладную. Но я был уверен, что в конце концов он проиграет. Президиум получил страшное оружие против него – мою докладную. Нас тут пытали, а они тем временем читали и перечитывали ее, пока не поняли, что все в ней точно. И каждый из них понял, что все остальные тоже понимают это. И они начали действовать. Объединенные общим страхом, общей слабостью и общим знанием фактов, они выступили против него и назначили трибунал.– Трибунал?– Закрытый, разумеется. Он состоится завтра. Мундт арестован.– А какие у вас еще улики? Что вам удалось собрать?– Завтра узнаете, – улыбаясь, ответил Фидлер. – Всему свое время.Он замолчал, глядя на Лимаса.– А этот трибунал, – спросил Лимас, – как он проводится?– Все зависит от президента. Не забывайте, это ведь не народный суд. Скорее похоже на следственную комиссию – заседание комиссии, назначенной Президиумом для расследования обстоятельств определенного дела. Трибунал не выносит приговор, он дает рекомендацию. Но в случае вроде нынешнего рекомендация равнозначна приговору. Просто она остается секретной как часть работы Президиума.– А как ведется расследование? Адвокат? Судьи?– Там будут трое судей, – сказал Фидлер, – и адвокат. Завтра я выступлю обвинителем по делу Мундта. А защищать его будет Карден.– Кто такой Карден?Фидлер помолчал.– На редкость крутой мужик, – сказал он. – Внешне смахивает на сельского врача – невзрачный и благодушный. Но он прошел через Бухенвальд.– Почему Мундт не взял защиту на себя?– Не захотел. Говорят, у Кардена есть свидетель защиты.Лимас пожал плечами.– Ну, это уже ваши проблемы, – сказал он.Они снова замолчали. Потом Фидлер сказал:– Я бы не удивился – во всяком случае, не настолько удивился, – если бы он истязал меня из ненависти или зависти ко мне. Понимаете? Бесконечная, мучительная боль и все время твердишь себе: или я потеряю сознание, или сумею перетерпеть ее, природа решит сама. А боль все усиливается и усиливается, словно натягивается струна. Ты думаешь, что это уже предел, что сильнее болеть не может, а оно болит сильней и сильней, а природа помогает только в одном – различать степень боли. И все это время Мундт шептал мне; «Жид.., жид поганый…» Я мог бы понять – наверняка мог бы, – если бы он пытал меня во имя идеи, если угодно, во благо партии или из ненависти лично ко мне. Но это было не так, он ненавидит…– Ладно, – оборвал его Лимас. – Он ублюдок. Вам следовало бы знать это.– Да, – согласился Фидлер, – он ублюдок.Фидлер казался взволнованным. «Ему нужно выговориться», – подумал Лимас.– Я постоянно вспоминал вас, – продолжал Фидлер. – Часто вспоминал наш разговор, вы помните, тот, про мотор.– Какой еще мотор?Фидлер улыбнулся.– Извините, это буквальный перевод. Я имею в виду Motor – двигатель, движитель, побудительную силу, как там это называют верующие христиане…– Я не верующий.Фидлер пожал плечами.– Вы понимаете, что я имею в виду. – Он снова улыбнулся. – То, что вас потрясает… Ну, попробую сформулировать это иначе. Допустим, Мундт прав. Знаете, он заставлял меня признаться в том, что я вступил в сговор с британской разведкой, решившей разделаться с ним. Понимаете его логику? Будто бы вся операция была задумана британской разведслужбой с целью втянуть нас, точнее, меня в дело по ликвидации самого опасного для них человека в Отделе. То есть заставить нас обратить собственное оружие против себя самих.– Он подъезжал с этим и ко мне, – равнодушно заметил Лимас. – Будто бы я все это и задумал.– Я говорю сейчас не о том: допустим, все так и было. Допустим, это правда. Я говорю это исключительно ради примера, как гипотезу. Так вот, вы могли бы убить человека, невинного человека?..– Мундт сам убийца.– Ну, а допустим, он не был бы убийцей? Допустим, что задумали бы убить меня? Лондон пошел бы на это?– В зависимости от обстоятельств. В зависимости от того, насколько это необходимо…– Ах, вот как, – с удовлетворением отметил Фидлер. – В зависимости от обстоятельств. Точно так же поступал и Сталин. Статистика жертв и дорожная катастрофа. Что ж, для меня это большое облегчение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27