Она много болела, у нее плохое сердце. Перенесла операцию. – Это прозвучало слишком по-детски.– А-а.Они подъехали к городским окраинам.– Будет вскрытие, – сказал Сазерлэнд. – По закону, как здесь принято, в случае насильственной смерти.Леклерку это не понравится. Сазерлэнд продолжал:– Для нас формальности только усложняются. Уголовная полиция не выдаст тело до окончания вскрытия. Я попросил, чтобы побыстрее, но очень их торопить мы не можем.– Спасибо. Я думаю отправить тело в Англию самолетом. – Когда с главной дороги они свернули на рыночную площадь, Эйвери спросил невзначай, будто не был заинтересован:– А как личные вещи? Не забрать ли мне их сразу?– Вряд ли полиция их вам отдаст, прежде чем получит санкцию прокурора. Он изучает данные вскрытия, потом дает разрешение. Ваш брат ставил завещание?– Понятия не имею.– И наверно, не знаете, душеприказчик вы или нет?– Не знаю.Сазерлэнд сухо усмехнулся.– Извините, у меня такое чувство, что вы еще не вполне созрели. Ближайший родственник и душеприказчик – не одно и то же, – сказал он. – Боюсь, что у вас нет никаких прав, за исключением того, как поступить с телом. – Он замолчал, повернул голову назад и подал машину задним ходом, чтобы поставить ее на свободное место. – Даже если полиция передаст мне личные вещи вашего брата, я должен буду держать их у себя, пока не получу соответствующего указания из Форин Офис, а они, – быстро продолжил он, потому что Эйвери хотел перебить его, – мне такого указания не дадут, пока не будет оформлен документ о передаче вам прав на наследство или о полномочиях на управление наследством. Но я могу вам выдать свидетельство о смерти, – прибавил он в утешение, открывая дверцу, – если требуется для страховой компании. – Он искоса посмотрел на Эйвери, будто прикидывал, рассчитывает ли Эйвери на какое-то наследство. – Пять шиллингов вам будет стоить регистрационная запись в консульстве и пять шиллингов заверенная копия. Что вы сказали?– Ничего.Они поднимались по ступенькам в полицейское отделение.– Нам придется встретиться с инспектором Пеерсеном, – заметил Сазерлэнд. – Он вполне хорошо к нам относится. С вашего позволения, разговор я возьму на себя.– Конечно.– Он мне очень помогает улаживать вопросы, связанные с ПБП.– С чем?– С Происшествиями с Британскими Подданными. В летний сезон у нас по одному ПБП на день. Просто позор. Между прочим, ваш брат не выпивал? По некоторым признакам он был…– Возможно, – сказал Эйвери. – Я очень мало с ним общался последние несколько лет.Они вошли в отделение.* * *Леклерк осторожно поднимался по широким ступеням Министерства. Оно находилось между Уайтхолл Гарденз и рекой, огромный обновленный портал окружали те ложноклассические статуи, которые так радуют глаз столичного начальства. Частично модернизированное здание охранялось сержантами с красными повязками; оно было оборудовано двумя эскалаторами; тот, что двигался вниз, был полон: рабочий день кончился.– Я вынужден, – робко начал Леклерк, обращаясь к замминистра, – я вынужден просить Министра разрешить новый разведывательный полет.– Не теряйте попусту время, – твердо сказал тот. – Последний полет и так вызывал достаточно опасений. Од принял стратегическое решение – полетов больше не будет.– Даже с задачей такого рода?– Именно с задачей такого рода.Замминистра прикоснулся пальцами к ящику для входящих бумаг – так управляющий банком прикасается к выписке счета.– Вам придется придумать что-нибудь другое, – сказал он. – Что-нибудь другое. Нет ли какого безболезненного пути?– Никакого. Можно попробовать спровоцировать побег из страны, из того района. Но это длинная история. Листовки, пропаганда по радио, денежные приманки. Это хорошо срабатывало во время войны. Придется иметь дело с множеством людей.– Все это едва ли выполнимо.– Да. Теперь многое изменилось.– Так есть еще какой путь? – настаивал он.Леклерк опять улыбнулся, словно хотел помочь другу, но не умел творить чудеса.– Агент. Краткосрочная операция. Туда и обратно – неделя на все.Замминистра сказал:– Но кого вы найдете для такой работы? В наши-то дни?– Кого, в самом деле? Дело очень рискованное.Кабинет замминистра был большой, но темный, с рядами книжных полок. Модернизация дошла до его личной канцелярии, отделанной в современном стиле, и остановилась. Кабинету придется подождать, пока он выйдет на пенсию. В мраморном камине горел газ. На стене висела картина морской битвы, написанная маслом. Были слышны гудки барж в густом тумане. Будто все это происходило у моря.– Калькштадт довольно близко от границы, – сказал Леклерк. – Мы бы не стали брать самолет из тех, что летают по расписанию. Мы бы организовали учебный полет, сбились с курса. Так делалось прежде.– Именно так, – сказал замминистра и продолжил:– Этот ваш человек, который умер…– Тэйлор?– Меня не интересует, как его звали. Он был убит, верно?– Это не доказано, – сказал Леклерк.– Но вы-то считаете, что его убили?Леклерк терпеливо улыбнулся:– Я считаю, что мы оба знаем, как опасно делать обобщающие заключения, когда речь идет о стратегическом решении. Я все же прошу разрешить еще один полет.Замминистра покраснел:– Я сказал вам, исключается. Нет! Теперь ясно? Мы говорили об альтернативах.– Есть одна альтернатива, которая, по-моему, почти не затронет мой Департамент. Это, скорее, дело для вас и Форин Офис.– Да?– Дайте намек лондонским газетам. Постарайтесь, чтобы материал давали как можно шире. Напечатайте фотографии.– И?..– Наблюдайте за ними. Наблюдайте за восточными немцами и советскими дипломатами, следите за их контактами. Бросьте камень в гнездо и смотрите, что будет.– Я вам точно скажу, что будет. Протест со стороны американцев, от которого эти стены будут дрожать лет двадцать.– Естественно. Я забыл об этом.– Тогда считайте, что вам повезло. Вы предлагали забросить агента.– Только гипотетически. У нас нет конкретного человека.– Послушайте, – сказал замминистра с категоричностью многоопытного человека. – Позиция Министра очень проста. От вас поступило донесение. Если оно правдивое, оно должно изменить нашу систему обороны. И вообще оно должно все изменить. Терпеть не могу сенсаций, Министр тоже. Если уж собаки подняли зайца, вы по меньшей мере должны по нему выстрелить.Леклерк сказал:– Предположим, я нашел нужного человека, тогда надо изыскивать ресурсы. Деньги, снаряжение. Возможно, расширение штатов. Транспорт. В то время как перелет…– Почему вы создаете так много трудностей? Насколько я понимаю, вы и ваши люди существуете как раз для таких вещей.– Это входит в нашу компетенцию. Но нас ведь сокращали, как вы знаете. Мы потеряли много. Некоторые функции нашего Департамента утрачены, если говорить честно. Я никогда не пытался повернуть стрелку часов в обратную сторону. В конце концов, – тонкая улыбка, – наше положение немного анахронистично.Замминистра поглядел из окна на огни у реки.– А по-моему, даже очень современное. Ракеты и прочее. Не думаю, чтобы Министру это представлялось анахронизмом.– Я имею в виду не цель, а способ нападения: потребуется операция по прорыву границы. Со времени окончания войны этого почти никто не делал. Впрочем, это один из приемов тайной войны, который традиционно входит в компетенцию моего Департамента. Или входил.– К чему вы клоните?– Я всего только размышляю вслух. Вполне вероятно, что Цирк лучше нас оснащен для подобного дела. Может быть, вам стоит поговорить с Контролем. Мои специалисты по вооружению окажут ему поддержку.– То есть вы думаете, что сами не справитесь?– Мой Департамент, в его теперешнем виде, нет. А Контроль может. Если, конечно, Министр не будет против, чтобы подключить еще одно ведомство. Точнее, два. Я не знал, что вас так беспокоит огласка.– Два?– Контролю придется доложить в Форин Офис. Это его обязанность. Так же как я докладываю вам. И тогда голова будет болеть у них.– Если они узнают, – сказал с презрением замминистра, – на другой день это будет обсуждаться в каждом вшивом клубе.– Такая опасность есть, – признал Леклерк. – Я подозреваю, в частности, что у Цирка нет специалистов по военным объектам. Ракетная установка – это сложное дело: стартовые платформы, пламеотбойные щиты, кабельные трассы; информация об этих вещах требует соответствующей обработки и оценки. Мне кажется, мы с Контролем могли бы объединить силы…– Это исключено. Вы не умеете работать вместе. Если бы ваше сотрудничество и было успешным, это противоречило бы нашему принципу: не допускать монолита.– Ах да, конечно.– Предположим, вы займетесь этим сами; предположим, вы найдете человека; что еще потребуется?– Дополнительные расчеты. Срочное предоставление средств. Расширение штата. Тренировочный центр. Покровительство Министерства; спецпропуска и полномочия. – И опять укол ножом:– И небольшая помощь Контроля… мы могли бы получить ее под каким-нибудь предлогом.Над водой расплывалось жалобное эхо гудящих в тумане кораблей.– Если иначе нельзя…– Может быть, вы доложите Министру, – сказал Леклерк.Пауза. Леклерк продолжал:– В практическом смысле – нам нужно порядка тридцати тысяч фунтов.– Подотчетных?– Частично. По-моему, вы не хотели знать подробности.– За исключением финансовых. Знаете, подготовьте записку о ваших расходах.– Отлично. Набросаю в общих чертах.Снова пауза.– Едва ли это самая большая сумма по сравнению с риском, – сказал себе в утешение замминистра.– С потенциальным риском. Мы хотим внести ясность. Я не делаю вид, что убежден. Просто подозрение, очень серьезное подозрение. – Он добавил – не смог сдержаться:– Цирк бы запросил вдвое больше. Им слишком легко дают деньги.– Тридцать тысяч фунтов, значит, и наше покровительство?– И человек. Но я должен найти его сам.Короткий смешок. Замминистра резко сказал:– Кое-какие детали Министр знать не захочет. Вам понятно?– Конечно. По-моему, в основном говорить будете вы.– А мне кажется, Министр. Вам удалось его сильно встревожить.Леклерк заметил с ехидной почтительностью:– Мы не должны так поступать с нашим руководителем, с нашим общим руководителем.У замминистра было такое выражение лица, будто он не чувствовал, что над ним есть еще начальство. Они встали.– Кстати, – сказал Леклерк, – о пенсии миссис Тэйлор. Я написал ходатайство в Министерство финансов. Там считают, что нужна подпись Министра.– Боже мой, почему?– Вопрос в том, был ли он убит при исполнении.Замминистра оцепенел.– Какая бесцеремонность! Вы просите Министра подтвердить, что Тэйлор был убит.– Я прошу о пенсии для вдовы, – с достоинством возразил Леклерк.– Он был одним из моих лучших людей.– Разумеется. Они все лучшие.Министр не поднял глаз, когда они вошли.* * *А инспектор полиции поднялся со стула – маленький, толстый, с выбритой шеей. Он был одет в штатское. Эйвери предположил, что он детектив. Он пожал им руки с видом профессионального соболезнования, усадил их в современные стулья с тиковыми подлокотниками и предложил сигареты в жестяной коробке. Они отказались, тогда он закурил одну сам, и дальше она играла роль как бы удлинителя его коротких пальцев, когда он жестикулировал, и служила инструментом для рисования, когда в наполненном дымом воздухе он принимался очерчивать предметы, о которых говорил. Он то и дело отдавал должное печали Эйвери, погружая подбородок внутрь воротника и бросая интимно-сочувственный взгляд из-под нахмуренных бровей. Вначале он рассказал обстоятельства происшествия, с утомительными подробностями расхваливая усилия полицейских в поисках машины, часто упоминал личную озабоченность начальника полиции, известного англомана, и выразил убеждение, что преступник будет найден и наказан по всей строгости финского закона. Некоторое время он говорил о своей любви к англичанам, восхищался королевой и сэром Уинстоном Черчиллем, рассуждал о преимуществах финского нейтралитета и наконец перешел к разговору о покойнике.Вскрытие, с гордостью говорил он, завершено, и мистер прокурор (его собственные слова) объявил, что обстоятельства смерти мистера Малаби не дают повода для подозрений, несмотря на значительное присутствие в крови алкоголя. Бармен в аэропорту говорил о пяти порциях Штайнхегера. Он повернулся к Сазерлэнду.– Он хочет видеть брата? – спросил он, явно предполагая особый такт в обращении в третьем лице.Сазерлэнд смутился.– Это как мистер Эйвери, – сказал он, как если бы дело было вне его компетенции. Оба посмотрели на Эйвери.– Пожалуй, нет, – сказал Эйвери.– Есть у нас одно затруднение. С установлением личности. – сказал Пеерсен.– С установлением личности? – повторил Эйвери. – Моего брата?– Вы видели его паспорт, – вставил Сазерлэнд, – до того как послали мне. В чем затруднение?Полицейский кивнул:– Да, да.Он открыл ящик и вынул несколько писем, бумажник, и какие-то фотографии.– Его звали Малаби, – сказал он. По-английски он говорил бегло, с тяжелым американским выговором, который хорошо сочетался с сигарой. – У него был паспорт на имя Малаби. Паспорт в порядке, верно?Пеерсен взглянул на Сазерлэнда. На секунду Эйвери показалось, что озабоченное лицо Сазерлэнда выражайте искреннее сомнение.– Конечно.Пеерсен начал раскладывать письма – одни в стопку перед собой, другие обратно в ящик. То и дело, добавляя в пачку письмо, он бормотал: «Так, так» или «Да, да». Эйвери чувствовал, что вспотел, что у него стали влажные ладони.– Значит, вашего брата звали Малаби? – опять спросил он, закончив перекладывать письма.Эйвери кивнул.– Разумеется.Пеерсен улыбнулся.– Не разумеется, – сказал он, направив на него свою сигару и дружелюбно кивнув, как если бы предлагал какой-то вопрос на обсуждение. – Все личные вещи, письма, одежда, водительские права – все принадлежит мистеру Тэйлору. Вы знаете что-нибудь о Тэйлоре?У Эйвери в голове появилась ужасная тяжесть. Конверт, что делать с конвертом? Пойти в уборную, уничтожить, пока не поздно? Но могут остаться следы: конверт был плотный и блестящий. Даже если его разорвать, на поверхности будут плавать кусочки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34