— Побереги это до суда, — усмехнулся Чан. Если он и удивился тому, что Сиву известно имя его любовницы на другом конце света, то ему это удалось хорошо скрыть. — Я имею в виду, если тебе что-нибудь удастся доказать.— На суде, — сказал Сив, — я представлю Ки Шен Сонг собственной персоной, потому что я собираюсь привлечь ее по твоему делу, и не как свидетельницу, а как ответчицу. Мы у нее нашли шесть унций кокаина — чистейшего, отборного — и ей самой нелегко придется, Дракон. Ну, так что ты на это скажешь?— Ты, мусор! — закричал Чан. — Моя сестра ничего общего не имеет со всем этим!— Она красивая женщина, — великодушно признал Сив. — А ты знаешь, что в тюрьме делается с женской красотой? Она тает, как воск. Тюрьма разъедает ее, как серная кислота. — Сейчас он удвоил внимание, поскольку ему впервые удалось вызвать кое-какую реакцию у Дракона и он хотел выдавить из этого как можно больше.— Что ты мне такое говоришь?— Что? — переспросил Сив. — А то, что Ки Шен Сонг у нас сидит здесь, в участке. — Он невесело рассмеялся. — Но как такое может быть? Она ведь в Гонконге, не так ли?— У вас нет права задерживать мою сестру, — продолжал возмущаться Чан.— Эка ты разошелся! Да у тебя никак остались еще кое-какие человеческие чувства! — удивился Сив. — После того, как ты ухлопал трех полицейских.— Они ворвались ко мне в дом, — оправдывался Чан, но, характерно, что тон его голоса изменился: стал из агрессивного жалобным. — Человек в моем положении должен иметь телохранителей. А эти полицейские сами виноваты. Они вломились с пистолетами наизготовку, дураки такие. Что можно было ожидать? Мои люди выполняли свой долг, защищая меня.— Ну, а шестнадцатилетнюю девушку, что ты изувечил? Она тоже ворвалась к тебе, угрожая пистолетом? — продолжал гнуть свое Сив. — Нет, не могу поверить я, что у тебя есть человеческие чувства.— Вы никогда не сможете доказать, что Ки имеет что-либо общее с моим бизнесом, — сказал Дракон, силясь показать, что его вовсе не задело то, что сообщил ему Сив.— Увидимся на суде, Дракон, — сказал Сив, бросая смятый бумажный стаканчик из под кофе в привинченную к полу корзину для мусора.Прежде чем он успел вызвать охранника, чтобы тот открыл дверь, Чан пробурчал:— Не цепляйся к Ки. Ты дорого заплатишь за то, что втягиваешь ее в это дело.— Это что, угроза? — осведомился Сив, стуча в стальную дверь. — Если это так, то считай, что забронировал себе билет в Пэлукавиль. И обратного билета тебе не потребуется.Сив оставил Чана наедине с собой, чтобы дать ему возможность переварить информацию, и зашел в соседнюю комнату, где сидела Диана, наблюдавшая за ними во все время разговора через двустороннее зеркало.— Это называется чистейшей воды блефом, босс, — сказала она. — До такой степени откровенным блефом, что меня здесь чуть не стошнило. — Она проследила за ним глазами, когда он шел к поцарапанному металлическому столику, на котором стояло нечто, напоминающее термос с горячим кофе. — У нас нет ничего против его сестры. Единственное, что мне удалось заметить, когда я последовала за ней в женскую уборную, так это то, что она шумно выясняла с кем-то отношения. Это даже нельзя было классифицировать как нарушение общественного порядка.— А что ты так всполошилась? Главное, это сработало. — Сив взял бумажный стаканчик из припасенных на этот случай и высящихся стопкой рядом с термосом. — Боже, ты ведь сама видела, как он задергался! Впервые удалось его так поддеть. — Он налил себе еще кофе. — Сейчас я вернусь к нему и добью начатое дело. — Он заметил неодобрительное выражение в ее глазах и остановился. — А что?— Как насчет его адвоката? Если бы он был здесь во время вашего разговора, он бы не позволил тебе...— А пошел бы он куда подальше, этот адвокат Чана! И еще подальше — сам Чан! Когда он стрелял в моих людей, когда он увечил ту девушку, чтобы добраться до меня, он поставил себя вне закона, он сказал свое адью всему человеческому роду. И ты напрасно растрачиваешь свои чувства на Дракона и ему подобных.— Вот как? — глаза Дианы блеснули. — А какие чувства привязывают тебя к нему? Почему ты вообще лезешь в следствие? Не понимаю, что такое накатило на тебя, босс!— Ладно, хватит! — огрызнулся Сив. — Ну а ты, почему ты не в Нью-Ханаане? Я ведь поручил тебе обхаживать нашего друга детектива Блокера.— Я только что разговаривала с ним по телефону. — Она бросила на Сива такой взгляд, который не будь он так поглощен делом, заставил бы его сморгнуть. — Все будет передано тебе по факсу в течение ближайшего часа.— Это хорошо. Интересно, подтвердят ли данные посмертного вскрытия твою теорию относительно боевого веера? Эта твоя книжка может дать нам ключ.— Ты бы все-таки закруглялся с этим делом босс, — посоветовала Диана. У тебя меньше, чем через час, встреча с коллегами из Международного агентства по борьбе с торговлей наркотиками.Вернувшись в комнату для допросов, где по-прежнему сидел Питер Чан, Сив продолжил свою психическую атаку.— Я только что проведывал твою сестру, Дракон. Что-то она не очень хорошо выглядит.— Подонок, — скрипнул зубами Чан. — Что тебе надо?— Мне? Мне много не надо, — наклонился к нему Сив. — Всего только ваш сучий путепровод. Каждый сучий дюйм этого путепровода. Как крестный отец Чайна-Тауна, ты эти имена держишь вот тут. — Он постучал по темени Дракона. — Ты их мне сообщаешь, и я сделаю так, что кока, найденная у твоей сестры, просто испарится. Пфу! — и нет ничего. Мне это раз плюнуть, Дракон. Я ведь твой ангел-хранитель.Чан взглянул на Сива.— Ну, тогда меня можно назвать падшим ангелом.Сив нахмурился. — Что ты этим хочешь сказать?— Крестный отец Чайна-Тауна? — Чан покачал головой. — Нет у меня такого авторитета. Я только стрелочник. Или, пожалуй, меня можно назвать садовником, который, как добрый Джонни Эплсид Прозвище Джона Чэпмена (1774 — 1847), один и пионеров садоводства в США, распространявший яблочные культуры в Огайо. «Эплсид» значит «яблочное семечко».

, любовно высеивает маковый порошок, который ему поставляют. И за это мне платят жалование. Неплохое, конечно, но все-таки жалование, — не больше.К этому Сив был явно не подготовлен. — Но, согласно нашей информации...— Да, которую вам подкинули мы же, — прервал его Чан. — По-моему, это вы в полиции называете дезинформацией. Нам было выгодно, чтобы вы верили этой сказочке. Но теперь я перед тобой, так сказать, саморазоблачаюсь. Вроде как Волшебник Оз. Своего рода шарлатан. — Он взглянул на Сива со странным выражением в глазах. — Вот теперь вы меня взяли, после того, как столько месяцев гонялись за мной. Ну и что? Вы ведь гонялись за призраком. Так все и было задумано. Теперь вы не ближе к истине, чем были тогда, когда начинали охоту на меня: у меня ведь нет информации, которая вам нужна. Я понятия не имею, где начинается путепровод и кто им заправляет.— Чушь собачья! Ты ведь ездишь в Гонконг четыре раза в году. С кем ты там встречаешься? С мальчиками на побегушках, что ли?— Фактически, так оно и есть. Эти люди немногим больше, чем это. И, главное, они как бараны, отделенные от стада. То есть чисты, как младенцы, с точки зрения информации. Как и я. Тебе нужны их имена? Пожалуйста, могу дать.Сив почувствовал, как гнев заливает ему глаза. Ему хотелось сграбастать эту ухмыляющуюся, косоглазую рожу и разодрать ее в клочья. Но он ничего не сделал.А только сказал:— У меня к тебе только один вопрос, и советую тебе хорошенько подумать, прежде чем ты на него ответишь, потому что от того, как ты на него ответишь, зависит будущее твоей сестры. — Он наклонился к самому лицу Дракона и, вцепившись в подлокотники стула, на котором тот сидел, вперился прямо в его глаза. — Если не ты заправляешь всем в Чайна-Тауне, то кто?Он увидел, как что-то крохотное и отчаянное ворохнулось в глазах Чана. — Если я тебе это скажу, то меня можно считать покойником.Ну, а если не скажешь, то, приятель, можешь считать, что песенка твоей сестры спета. — Он приблизил губы к самому уху Дракона. — Тебе еще не доводилось бывать внутри наших исправительных заведений, и ты не знаешь их прелестей. Особенно для женщин с внешностью твоей сестры. Она не протянет и шести месяцев. И ты ее после этого не узнаешь. Женщины там — ого-го. Бульдозеры о двух ногах. Скрутят твою сестрицу, она и зачахнет. И ты ее сам на это обрекаешь, Дракон.С этими словами Сив отступил на шаг. У виска Чана билась жилка.— Хорошо, — сказал он, наконец. — Но ты за это должен вызволить меня из тюряги.— Нет, этот номер у тебя не пройдет. И думать забудь.— Или это, или ничего, — отрезал Чан. — Я могу пойти на такое только в компании с тобой.— Туда, куда мы с тобой пойдем, я прихвачу с собой оперативников.— Думаешь, они тебе помогут? Тот тип исчезнет, прежде чем ты успеешь выйти за двери этого участка.— Что ты такое мелешь?— А ты что, думаешь, там никто не знает о том, что здесь происходит? — бросил ему Чан. — Пораскинь сам мозгами.И Сив впервые с начала этого допроса почувствовал себя неловко. Пожалуй, Чан не врет, подумал он. * * * Мильо, находясь в объятиях Морфеи, грезил вслух о своей жене. Морфея, вьетнамка исключительной красоты, привыкла к этим постамурным излияниям своих клиентов. Внешне молодая, внутренне она была, пожалуй, постарше его.Жена Мильо уже много лет как умерла, но он едва ли забыл, что она вытворяла с ним, а, вернее, что они вытворяли друг с другом.В те дни имя Мильо еще не было придумано. Он жил тогда несколько поближе к Азии, чем теперь, увлеченный противоречивыми политическими течениями этого региона. Поближе к революции.Теперь все переменилось. Азия стала всего-навсего сферой его деловых интересов, противоречивые политические течения — увлечениями молодости, а революция — и вовсе достоянием истории. С интернационализацией мировой экономики даже в прошлом выдающиеся лидеры перестали мечтать о ней.Задолго до других Мильо разочаровался в своей — ихней? — политике. Смерть жены была последним в ряду факторов, подтолкнувших его к резкой смене образа жизни. С ней утратились последние связи с прежней жизнью (с дочерью он потерял связь еще раньше). И он прекратил существование. Через полгода после этого в Париже появился некто Мильо, снабженный соответствующими верительными грамотами, и довольно скоро был принят в Общество Возвращения в Лоно Истинной Веры, или, короче, просто в Лоно.Но сознание человека не так просто расстается с прошлой жизнью. Как непрестанно работающий трал, его память постоянно вытаскивает из прошлого разные случаи, мрачные, постыдные, неприятные, которые отравляют ему часы удовольствия и сна.Морфея, которая изучила в совершенстве, как угодить ему с физической и с психологической точек зрения, тем не менее, была несколько растеряна и не знала, как приостановить этот поток психической эманации, отражающий его прошлую жизнь. После обильного секса, когда он лежал в полусонном состоянии, переплетясь с ней потными ногами, его слова текли, как темная река ошибок, прегрешений и тайной боли. Она поддерживала его голову, целовала его покрытый потом лоб, как будто его мучила лихорадка, понимая, что эта боль подавленных желаний, составляющих поток сознания, может разрастаться, как злокачественная опухоль. И сколько семей она сокрушила, сколько жизней унесла!Скоро Морфея узнала, со сколькими мужчинами жена Мильо спала, и сколько раз она подстраивала так, что он заставал ее с ними. Невозможно измерить боль, сосчитать обиды, которые она ему наносила. Почему же, не могла понять Морфея, они так долго прожили вместе? Однажды ей показалось, что она понимает причину: жена Мильо была очень обаятельной и она привлекала различных влиятельных людей обоего пола, как пламя привлекает мотыльков. Поэтому ее помощь ему была бесценной.Ничего удивительного не бью в том, что Мильо занимал мысли Морфеи: по-своему она любила его, чувствовала в нем величие, которого его жена в нем не могла заметить.Юные годы Морфеи прошли в Азии, и ею мужчины всегда пользовались, как вещью. И поскольку она очень рано поняла, что таков, по-видимому, ее жребий (по правде говоря, она и не могла себе представить другого), и надо, по крайней мере, получать свою quid pro guo Услуга за услугу, компенсация (лат.)

.Прежде она никогда не чувствовала душевной привязанности к клиентам, да и не чувствовала в этом потребности. Более того, это ей всегда казалось не только рискованным делом, но и просто ужасным. Но, с другой стороны, в этом чувстве было и нечто захватывающее. Ей в Мильо все нравилось, даже его боль, потому что боль была частью его личности, частью того, что сделало его таким, каков он есть.Примерно через час он замолчал: темная река слов обмелела. А потом он заснул в объятиях Морфеи. И пока он спал, она все переваривала эпизод с соблазнением женой Мильо любовницы министра финансов, целью чего было узнать секреты министра и заставить его ходатайствовать о том, чтобы Мильо предоставили пост в Индокитае.А потом Морфея вообще отдалась фантазиям. А в ее фантазиях всегда фигурировал Мильо и мысли о том, как счастливо бы она могла жить с ним. Просто жить нормальной жизнью.Мильо пробудился от своего сна в Ле Порт-дю-Жад Le Portes du Jade — Нефритовые Ворота (фр.)

, как всегда, посвежевшим. Этот дом удовольствий, представлял из себя белокаменный особняк XVIII века с обнесенным каменной стеной садиком с розами, фиалками и аквилегией. Посередине садика был фонтан в виде изумрудно-зеленой русалки, совокупляющейся с такого же цвета дельфином. Под большим каштаном стояла единственная скамеечка кованного железа.Особняк этот стоял на левом берегу Сены, в трех кварталах от Сорбонны, совсем рядом с бульваром Сен-Мишель. Из многих его окон была видна роскошная зелень Люксембургского Сада.Вот на него и смотрел Мильо, одеваясь. За его спиной Морфея зашевелилась в кровати.— Скажи мне, дорогая Морфея, — обратился он к ней, завязывая галстук, — о чем ты думала, пока я спал?— Как всегда, грезила о времени.Мильо обернулся и посмотрел на нее с удивлением.— В самом деле? Интересно, это как?Она улыбнулась ему своей загадочной улыбкой, которая всегда его привлекала к ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84