Николас знал: Асакуса, как и остальные части города, не сохранила шрамов того времени. Японцы приложили для этого очень много усилий. В этой части Токио, может, даже в большей степени, чем в других районах города, все еще царил дух величественной эпохи Эдо.Море людей окружало ворота Каминари. Быстрые тени его метались по плоскости ворот. Красно-черный гигантский фонарь из рисовой бумаги висел меж двух деревянных статуй богов ветра и грома, охранявших богиню, которую любили и которой поклонялись, хоть она однажды и подвела доверившихся ей людей.Протискиваясь сквозь толпу спешащих японцев, Николас свернул на вымощенную булыжником Накамисэдори, минуя магазинчики сластей и сувениров, доверху набитые товаром.Повинуясь импульсу, он свернул в ближайшую боковую улочку и медленно зашагал в полутьме. Внезапно Николас остановился перед крохотной витриной с названием “Ёноя”, выполненным иероглифами. Стеклянные полки внутри были заполнены самшитовыми гребнями.Николас вспомнил, как Юко медленно, ритмично расчесывала таким гребнем волосы. Какими мягкими, длинными и блестящими были эти пряди — густые и светящиеся. Однажды он спросил у нее: “Неужели у всех на Востоке такие чудесные волосы?” — и она смущенно засмеялась, оттолкнув его:— Только у тех, кто может себе позволить вот это, — ответила она, все еще смеясь, и показала ему искусно вырезанный гребень ручной работы. — Потрогай, — предложила она.— Липкий, — сказал он.— Но он никогда не застрянет в волосах, Николас, — пропела она своим музыкальным голоском. — Этот самшит привозят с самого Кюсю, с юга. Дерево разрезают и зачищают на нем все неровности, после этого неделю сушат над особым огнем. Потом пластины плотно связывают вместе, поверх связки надевают бамбуковое кольцо и оставляют сохнуть на тридцать лет, чтобы они были совершенно сухими перед тем, как из них будет вырезан гребень. В магазинчике в Асакуса, где я покупала его, мастера учатся по двадцать лет. Они сидят по многу часов неподвижно — двигаются одни только руки, делающие гребень.Николас был поражен. “Даже к созданию такой обыкновенной вещицы, как гребень, — подумал он, — мы относимся тщательно, с артистизмом. Ни один западный человек никогда не поймет — зачем? Или подумает, что мы ненормальные, раз посвящаем столько времени такому маленькому и вроде бы неважному делу?”Повиновавшись импульсу, Николас вошел в магазин и купил гребень для Жюстин. В то время, как продавщица снова смазывала маслом гребень, осторожно заворачивала его в три слоя рисовой бумаги и укладывала в кедровый футлярчик ручной работы, он разглядывал разные гребни, искусно выложенные на полках. В каждом округлом изгибе, в каждом ровном зубце он снова видел Юко перед зеркалом, ее молочно-белая рука поднималась и опускалась, словно волна в реке черных волос. Он видел этот угольно-черный каскад, контрастирующий с белоснежным кимоно, красноватые края которого струились подобно кровавым потокам.Он наклонился к ней и, положив руки на хрупкие плечи, повернул к себе, она поднялась. Мягкое шуршание шелка напоминало горестно-сладкое опадание божественных цветков сакуры в середине апреля, когда, казалось, возвращались древние боги Японии, наполняя ароматный воздух своим незримым присутствием.Ощущение Юко, видение. Юко, ее запах — все вместе буквально перевернуло Николаса изнутри. Он снова почувствовал глубокий страх перед тем, что некогда она открыла в нем — перед мощью сексуального влечения. В шестьдесят третьем ему едва исполнилось восемнадцать. К этому времени он еще не знал женщин, а уж тем более таких сильных, как Юко.Она будто держала Николаса в нежных сетях, и, когда ее ладонь коснулась его щеки, он вздрогнул от внезапного ощущения ее ласки. Как всегда, Юко пришлось взять инициативу в свои руки. Ее пальцы скользнули вдоль смуглого тела, сбрасывая с плеч кимоно. Оно опало с шорохом, приоткрывая изгиб ее грудей с затвердевшими сосками. У Николаса перехватило дыхание и судорожно сжался живот.Мягкое белое кимоно сползало по рукам, его алая кромка теперь была подобна лижущему пламени. Теперь она была нагая, свет очерчивал фигуру Юко, отбрасывая глубокую тень на потаенные места ее тела, больше приоткрывая, нежели пряча.Николас почувствовал, как ужас наполняет его, когда она двинулась, словно колдунья, высвобождая его чувства, вытягивая на свет его вязкое желание. Он ни в чем не мог отказать ей в такие мгновения. И все же была в ней какая-то глубоко затаенная грусть, когда ее рука скользила меж его бедер.— Это все, о чем ты можешь думать? — спросил он глухо.— Это все, что у меня есть, — ответила она со стоном, направляя его.Медленно сознание его вернулось к реальности, к пустому месту на полке, где раньше лежал подарок для Жюстин. Юко исчезла так же неожиданно, как исчез этот гребень со стеллажа.Николас подумал о том, что же стало с волшебным гребнем Юко. Бросил ли Сайго его следом за ней в пролив Симоносэ-ки? Был ли он у нее в волосах, когда он оглушил ее битой, а потом связал перед последним, длинным путешествием на лодке по этим неспокойным водам? Или какая-нибудь девчонка нашла его среди брошенных вещей Юко и сейчас носит его?Николас почувствовал, что глаза его полны слез. Вопреки клятве никогда не вспоминать тот момент, когда его двоюродный брат — это исчадие ада! — рассказал ему о смерти Юко, он вновь и вновь прокручивал происшедшее в своей памяти. Его сердце опять разрывалось на части. Сегодня он чувствовал потерю Юко столь же остро, как и тогда, год назад. Наверное, есть раны, которые время залечить не в состоянии.Механически он принял из рук продавца роскошно завернутый пакет, подписал счет на карточку “Америкэн экспресс” и ощутил, будто “ками” — душа Юко — находится где-то рядом, дотрагиваясь до него, вместе с ним разглядывая разложенные гребни.И на это мгновение смерть исчезла из мира живых, будто и не было никогда барьера между жизнью и смертью. Неизвестное вдруг стало известным и понятным. Перенесся ли он к мертвым или это ожила тень Юко?Потрясенный, Николас снова стоял в одиночестве у прилавка. Продавщица странно смотрела на него, не зная, улыбнуться или страшиться необычного выражения его лица.Выйдя на Накамисэдори, Николас вернулся к храму Сансёдзи, где продавали рисовые лепешки и черепашьи палочки, точно так же, как и сто лет назад. Он не хотел расставаться с прошлым, развеять последние сладостные видения этого сна наяву. У киоска на обочине Николас остановился купить сладости, которые делались из яиц и муки. Древний торговец наливал их в формочки кукол, покрывая затем соевым джемом.Но, взяв крохотную конфету в руку, Николас понял, что не хочет ничего есть, особенно сладкого. Прошлое будто оставило во рту привкус пепла. Раньше он думал, что со смертью Сайго обрывки прошлого высохнут и опадут, как старая змеиная кожа. Но теперь, вернувшись в Японию, он понял, что это не так. Так и не могло быть. В жизни существует непрерывность, которую невозможно отрицать. Как часто говорил отец Николаса, полковник Линнер: “Это единственный настоящий урок истории, и те, кто не усвоил его, исчезают из-за своей нерадивости”.Перед воротами храма Сансёдзи он отдал конфету старику, со спиной, тонкой и согнутой, как ствол дерева на сильном ветру. Старик в узкополой шляпе поблагодарил его кивком, но даже не улыбнулся.Николас вошел в храм с высоким сводчатым потолком и холодным каменным полом; здесь видения и отголоски прошлого, казалось, исходили из полумрака, наполненного запахом ароматических палочек, напоминая ему обо всем, чего он и сам не смел забыть.Выйдя обратно в сверкающую ночь ситамати — нижней части города, Николас снова увидел старика, обхватившего рукой толстый медный край чаши, в которой жгли благовония.С Николаса уже довольно было старой Японии и сонма воспоминаний, всколыхнувшихся в нем. Ему хотелось ярких огней нового Токио, только что отстроенных небоскребов, еще пахнущих краской, он жаждал затеряться в толпе молодых японцев, таких модных и шикарных в своих просторных пиджаках, свободных рубашках и брюках с высоким поясом. Спустившись в метро, он проехал девять станций по линии Гиндза, перешел на линию Хибия и быстро доехал до Роппонги. Выйдя на воздух, он свернул на запад в сторону Сибуя. В здании Исибаси стеклянный лифт поднял его на самый верхний этаж; через металлические двери он вошел в “Дзян-Дзян”. Сквозь огромные окна, выходящие на юго-восток, было видно залитое светом здание советского посольства.Воздух колыхался, как живой, сотрясаемый аккордами “Йеллоу мэджик оркестра” и английской группы “Джапан”. Было уже далеко за полночь, а здесь все гремело и переливалось в синих клубах сигаретного дыма. Мощные прожекторы били лучами с высокого потолка по качающейся деревянной танцплощадке, превращая ее в волнистую тигриную шкуру.Вокруг центральной площадки тремя рядами стояли прозрачные пластиковые столы, окруженные синими велюровыми банкетками. Официантки быстро и ловко пробирались сквозь толпу. Движение, жар, звук обрушивались на присутствующих сокрушающими волнами. Энергия современной жизни!Она пронизывала Николаса, когда он протискивался сквозь ритмично колышущуюся толпу. Глаза его блуждали в море юных накрашенных лиц, натыкаясь на смех, возбуждение, замечая модно причесанные головки, склоненные на плечи парней, руки, обнимающие талии и бедра, извивающиеся тела дервишей ночи, завороженных музыкальными ритмами, распаленных алкоголем и запретными наркотиками, а над всем этим — пьянящее чувство вечной молодости. Смерти не было здесь места, и, приди она, ее бы оставили за порогом.На какой-то миг Николас удивился самому себе — что, собственно, он здесь ищет. Он подумал, о Жюстин, зная, что ее здесь ему не найти. * * * Заметив Николаса, идущего по залу, Акико Офуда быстро спряталась в тень. Сердце ее лихорадочно забилось. Почему Николас появился тут? Неужели ему что-то известно? Может ли быть такое?“Нет, — подумала она, успокаивая себя. — Еще слишком рано. Это, конечно же, простое совпадение. Шутка богов”. Она поднялась со своего места и медленно пошла вдоль залитой светом танцплощадки.Она не теряла Николаса из виду, наблюдая за ним незаметно, но внимательно. Она рассматривала его жесткое, угловатое лицо, в котором не было ничего от классической красоты. Оно было слишком странным и необычным. Продолговатые, вытянутые к вискам карие глаза выдавали восточную кровь, как и характерные скулы. Но мощная англосаксонская нижняя челюсть была явно западного происхождения — наследство, доставшееся от отца.Широкоплечий брюнет с узкими бедрами танцора и мощными мускулистыми ногами серьезного атлета.Акико захотелось раздеть его донага, чтобы насладиться этим переплетением могучих мышц. Она и сама толком не знала, чего хотела. Столько противоречивых чувств, борющихся друг с другом, переполняло ее.Как она ненавидела Николаса! Ее поражала сила этой ненависти. Непредвиденная встреча обнажила весь спектр эмоций, так долго скрываемых Акико. Она дрожала от ярости, несмотря на то, что ее глаза наслаждались его движениями, исполненными мощи, заметной даже с такого расстояния, — в повороте головы, в плавной походке, в точных движениях плеч и рук. Все говорило о чрезвычайной опасности, тугой пружиной свернутой внутри этого человека.Но, следуя за ним на определенном расстоянии, она ощутила странный, зарождающийся в ней восторг; мелькнула мысль:“Какая же выдающаяся карма должна быть у меня, если я получила такое преимущество перед ним с самого начала!” Сердце ее громко стучало, пока глаза впитывали силу Николаса, мощь его духа. Как же она ждала момента, когда впервые лицом к лицу встретит его! Невольно ее пальцы дотронулись до щеки, легко поглаживая упругую кожу. У нее едва не закружилась голова от сладостного предвкушения, хотя ее воля и стремилась оттянуть этот момент как можно дальше. После столь долгого ожидания Акико не хотела скорой развязки, и, конечно, это не должно было случиться раньше назначенного времени.О да, это было гениально — предложить Сато пригласить гайдзинов на свадьбу! “Особенно этого Линнера, — шептала она своему будущему мужу в вечерней полутьме. — Мы же все знаем историю его семьи. Подумай только, какое лицо ты приобретешь, пригласив Линнера на столь важное событие!”“Да, да, Николас, — пела она про себя, следуя за ним, — скоро наступит минута, когда я посмотрю тебе прямо в глаза и увижу, как твоя сила разлетается серым пеплом по ветру”.Она шла как пьяная, горло перехватывало, мускулы на бедрах подрагивали с каждым ударом сердца, ее неодолимо тянуло к нему. Но она использовала все свое самообладание, чтобы не разрушить в одночасье то, над чем трудилась так долго.Акико прекратила преследование, пошла быстрее, игнорируя похотливые взгляды мужчин и зависть женщин — она привыкла к этому. Пора было забирать Ёко, Сато уже возвращается домой с поля битвы. * * * Акико искоса поглядывала на Ёко, когда они быстро ехали через центр Токио. “Она чудесное создание, — подумала Акико. — Мой выбор правилен”. Она нашла Ёко несколько недель назад и, когда убедилась в правильности выбора, поговорила с ней. Так началась, как считала Акико, странная дружба этих двух ночных птиц.Акико однажды спросила Ёко, чем та занимается днем. “А... Пришла — ушла. Я — торговый агент, — беззаботно ответила она. — Доставляю на дом парфюмерию, косметику. В остальное время смотрю телевизор. Не только спектакли, но и учебные программы, изучаю каллиграфию, составление букетов, даже чайную церемонию”.В стране, где девяносто три процента населения смотрят телевизор по меньшей мере раз в день, это, наверное, не было удивительно. И все же Акико потрясло, что ее страна обучает своих жителей вот так, “по доверенности”. Она училась чайной церемонии у своей матери, вспомнила, как следила за ее лицом, слушала ее голос, наблюдала за узорами ее кимоно, которое двигалось здесь — так, а там — совсем иначе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87