Удивительно, но она не испытывала никакого страха. Она была рождена ночью, и темнота не приводила ее в первобытный ужас, какой испытывает большинство людей. Мир без света был ее родной стихией, она наслаждалась своей невидимостью, которую обретала среди теней. Ночами в фуядзё она нередко поднималась с футона и бесцельно слонялась по многочисленным комнатам, вырабатывая остроту ощущений и способность уверенно двигаться ощупью; она украдкой карабкалась по черным лестницам и проползала через вентиляционные отверстия, чтобы подсмотреть, чем занимаются парочки.Один подошел. Гибкий и стройный, он так сливался с тенями, что она почувствовала его приближение, только когда он едва не налетел на нее. В невольном испуге Акико повернула голову, сдавленно вскрикнула и выругала себя за то, что не почуяла врага раньше.— Чего вы хотите? — спросила она хриплым шепотом, тихим как ночной ветерок, от которого шуршала крона кипариса у нее над головой.Человек промолчал, потому что звук мог выдать его. Акико почувствовала, как ее сердечко трепещет от противного страха. Ее глаза были широко открыты, зрачки расширились до предела, она вглядывалась в темноту, стараясь уловить хоть какой-нибудь отблеск света, который превратил бы его из привидения в нечто более осязаемое.— Я знаю, что вы там, — сказала она тихо, стараясь унять дрожь в голосе. — Если вы приблизитесь, я убью вас.Как она ни храбрилась, но все же начала дрожать. Она почувствовала, как холод пронизывает ее до самых костей, все вокруг казалось чужим и недоступным.Акико едва не расплакалась, и это помогло ей решиться. Она знала, что чем дольше будет ждать, тем с большей вероятностью утратит самообладание. Дрожь уже пробегала по ее напряженным мышцам, терзая ее, словно лихорадка. Или сейчас, или никогда. Надо только положиться на свое зрение. Она не заметила, чтобы он выходил из тени, в которой стоял. Значит, он все еще там, совсем рядом. Все эти привидения и твари, способные преображаться детские сказки.“Я боюсь, — сказала она себе самым спокойным внутренним голосом, на какой только была способна. — Но он убьет меня, если я ему это позволю, или, по меньшей мере, притащит обратно в фуядзё, что, разумеется, куда хуже смерти”.Она уже извлекла пистолет из-за спины, когда ощутила слева чье-то присутствие, и подумала: “Второй!” Она почувствовала, как что-то сдавливает ей горло, и машинально попыталась набрать в грудь воздуха. Не сумев этого сделать, она в панике вскрикнула и, подняв пистолет, нацелила его на какое-то смутное пятно. Ее указательный палец давил на курок. Она была готова на все, лишь бы набрать воздуха в изнемогающие легкие.От грохота выстрелов она закричала в ярости и страхе. Звук ударил в ее барабанные перепонки, и Акико пошатнулась. Ее тошнило от резкой вони пороха и от испепеляющего жара, источаемого чем-то непонятным, пронесшимся мимо нее подобно деснице смерти.Свет ослепил ее, и Акико вырвало на какую-то деревянную стенку, а потом она сползла по ней вниз, потому что ноги подогнулись. Что-то попало в глаза, она подняла свободную руку и вытерла лоб. В мокрые спутанные волосы набился песок, его крупицы скользили между пальцами. Ночью кровь казалась черной. Ее запах, похожий на запах меди, наполнял ноздри, заставляя Акико снова и снова давиться в судорогах, вытирать лицо. Теперь она судорожно рыдала.Какая-то тень нависла над ней, и она машинально подняла пистолет вверх, теперь уже почти не целясь. Ствол раскачивался из стороны в сторону. Она попыталась нажать на спусковой крючок, но палец не слушался ее. А потом кто-то вытащил пистолет из ее обмякшей руки, и она сдалась, все еще рыдая и причитая сквозь слезы:— Не отводите меня обратно, я не хочу возвращаться.Ее подняли с мостовой, она почувствовала прикосновение ветерка к разгоряченной щеке, потом услышала скрип, хлопок, скрежет задвигаемого засова. Ее окутало тепло чьего-то жилища. Дом был чужой, незнакомый, но сейчас она сознавала лишь, что это не фуядзё. Ее голова опустилась... * * * Перед глазами возникло какое-то лицо, похожее на лик обитателя луны, огромное, покрытое оспинами. Оно приближалось сквозь хитросплетения голых ветвей, острых, как оленьи рога.Акико закричала, пытаясь прикрыть лицо скрещенными руками. Она почувствовала, что ее влечет вперед и вниз, она кувыркалась, как листок на ветру, выдернутый из своего укромного жилища. Какого жилища?Человек с луны удалился, чувство было такое, будто с груди сняли тяжелый груз.— Так лучше? — Голос был мягким и певучим и произносил слова с сельским выговором.— Я не могу... дышать. — Ее голос напоминал писк какого-то грызуна, и Акико поняла, что во рту и горле пересохло, и даже слюнные железы не действуют.— Со временем все сможете.Мужчина с луны улыбнулся, или Акико так показалось. Она по-прежнему видела все будто через оконное стекло, исполосованное дождевыми струями.— Вы как в тумане, — выдавила она сквозь спекшиеся губы.— Когда вы перестанете плакать, — сообщил ей этот ласковый голос, — это пройдет.Потом она спала, скользя в каком-то головокружительном водовороте. Тревожная дрема. Страх был ей поплавком, не дававшим провалиться в небытие. Она была где-то на грани сна и яви, и ей грезились битвы. Веки дрожали, ноги и руки вздрагивали и брыкались, будто у спящей собаки.Когда она наконец проснулась, снова вечерело, и чувство было такое, словно время остановилось, хотя на самом деле с тех пор, как она подверглась суровому испытанию на улице, минуло восемнадцать с лишним часов.— Где вы это достали?Таков был первый вопрос, который задал ей человек с луны. Акико, разумеется, знала ответ, но не могла даже открыть рот. А уж выражать мысли словами и вовсе было выше ее сил.Он поставил перед ней огромную пузатую деревянную чашу с лапшой и, усевшись на татами подле футона, на котором лежала Акико, взял ее за подбородок и принялся молча разглядывать.Акико поднялась на локтях. Аромат дымящейся лапши заполнил всю комнату, вытеснил все прочие ощущения и мысли. И только наевшись, Акико увидела гладкий перламутровый пистолетик, лежащий у нее под боком. Именно о нем-то и спрашивал ее мужчина.Акико оглянулась на помятый футон. Ткань его была тонкой, но темные пятна цвета ржавчины сделали прекрасный хлопок жестким и лоснящимся. От этого зрелища у Акико снова заколотилось сердце, а в глазах, вероятно, промелькнуло какое-то странное выражение, потому что сидевший напротив мужчина улыбнулся и сказал:— Вам нет нужды бояться меня, кодомо-гундзин.Акико коснулась кончиками пальцев правого виска возле самых корней волос. Теперь, заморив червячка, она почувствовала мучительные спазмы боли и нащупала какую-то выпуклую повязку.— Почему это вы назвали меня маленьким воякой?— Возможно, по той самой причине, что вы носите с собой оружие, — тихо сказал он, наклоняясь вперед и подталкивая пистолет по татами в ее сторону.Он поднял голову. Неудивительно, что поначалу она приняла его за обитателя луны; Его лицо было таким же круглым, как полная луна, с рябыми щеками и плоским носом, как у китайца. У него были длинные тонкие усы, огибающие уголки рта, но вот другой растительности почти не оказалось. Его лицо казалось вылепленным из мягкого сырого теста.— Меня зовут. Сунь Сюнь, — сказал он, поклонившись. — Как я могу называть вас?— Так вы ведь уже нарекли меня, разве не так? Кодомо-гундзин.Он кивнул.— Как пожелаете.Акико подалась вперед и взяла с татами пистолет. Теперь он показался ей очень тяжелым. Не глядя на мужчину, она заговорила снова:— Что произошло... минувшей ночью?Сунь Сюнь уперся локтями в колени.— Вы застрелили того... ну, мужчину, который держал вас. Одна из пуль попала ему в левый глаз, раздробила надбровную дугу и застряла у него в мозгах.— Он... мертв?— Мертвее не бывает.Она с трудом проглотила слюну.— А другой?— Он набросился на вас, когда появился я. Полагаю, он собирался вас убить. Мне пришлось остановить его.Акико открыла было рот, чтобы задать следующий вопрос, но спохватилась.— Они могут послать кого-то еще, — сказала она. Сунь Сюнь пожал плечами.— Возможно.Она положила палец на спусковой крючок и подняла пистолет.— Я их тоже застрелю.Сунь Сюнь несколько секунд молча смотрел на нее. Он не спросил, что это за человек, способный послать по ее следу новых головорезов, и не поинтересовался, почему вообще была погоня.— По-моему, это было бы весьма неразумно.Она дерзко взглянула на него.— Почему? Это же спасло мне жизнь.Он встал и молча ушел, предоставив Акико усваивать ее первый урок. Жизнь Акико спас вовсе не пистолет, а неожиданное вмешательство Сунь Сюня. Осознав это и уразумев разницу, Акико поднялась и отправилась на поиски хозяина.Он был на улице, возился в маленьком милом садике, где росли карликовые деревья в кадках, Акико остановилась с краю, будто великан, вломившийся в Лилипутию.— Я хочу учиться, — тихо сказала она.Фонарь из рисовой бумаги висел на черном железном крюке, его свет падал на плечи усердно работавшего Сунь Сюня. Он не повернулся, никак не дал Акико понять, что слышит ее и знает о ее присутствии.— Я хочу, чтобы вы обучили меня тому, что знаете сами.Она опустила глаза и посмотрела на пистолет, который держала в руке. Его форма, его тепло внушали странное ощущение безопасности. Кроме того, это была вещь, принадлежавшая ее матери. Медленно и осторожно она пробралась между крошечными, словно выточенными ваятелем деревцами и подошла к мужчине, который работал, стоя на четвереньках.— Пожалуйста, — прошептала она, опускаясь на колени на узкой, выложенной камнем дорожке и сгибаясь в низком поклоне. Она протянула ему пистолет на ладони. — Возьмите его как плату. Это все, что у меня есть.Сунь Сюнь отложил в сторонку свой блестящий инвентарь и медленно повернулся. Он поклонился ей и, взяв пистолет с ее ладони, прошептал:— Большое спасибо, кодомо-гундзин.Той ночью, убив головореза, она едва не угробила и себя. Вот почему у нее на лбу была повязка. Когда она в конце концов сняла ее, под повязкой оказался красноватый рубец, который постепенно превращался в маленькую белую складку на коже. Пуля, которая убила ее врага, оставила отметину и на ней. Слишком близко они стояли. Акико радовалась, что отдала пистолет Сунь Сюню.Первый же этап обучения принес сюрпризы. Она встала в пять утра. Ученица и сэнсэй начинали свои упражнения в темноте с постановки дыхания, укрепления сердечно-сосудистой системы. С первыми рассветными лучами переходили к тай-чи-чуань — медленным движениям, помогавшим сохранять равновесие и улучшить координацию, подобно фигурам балета.Примерно с девяти до двух она оставалась одна, читая по заданию Сунь Сюня выдержки из книг, которые он приносил. Акико была великолепным читателем, с прекрасной памятью и большим словарным запасом. Она была прилежна, временами учение просто поглощало ее.Когда Сунь Сюнь возвращался из своих ежедневных походов за пределы района, они снова уединялись в маленьком саду, независимо от погоды. Оба брали блокнот из рисовой бумаги, кисточку из собольего меха и горшочек с чернилами. Поначалу Акико было нелегко. Ее сердце пылало от ярости, часто она содрогалась от избытка адреналина в крови. Ее голова гудела от переполнявших ее назойливых чувств, тогда Акико вспоминала ту ночь, и страх разом улетучивался, сменяясь холодной, подчиненной разуму ненавистью, разраставшейся подобно сорной траве в неухоженном саду.Поэтому Акико отказалась от живописи. Она еще могла смириться с довольно мягким тай-чи, с долгими часами зубрежки, но это... это было уже чересчур.Так она и сказала, когда ей впервые вручили этот альбом и кисточку. А Сунь Сюнь посмотрел на нее сверху вниз и ответил:— Кодомо-гундзин, я боюсь, что дал тебе слишком хорошее имя. Прежде чем учиться боевым искусствам, надобно постигнуть науку невозмутимости.— Но живопись... — Она произнесла это таким тоном, будто говорила о поприще мусорщика.Сунь Сюнь молча поразмыслил, не дал ли он маху. Интересно, можно ли обучить это необузданное юное создание самой трудной науке — науке терпения? Он мысленно пожал плечами. Это должна определить ее собственная карма, а его карма — обучать ее. А уж потом...— Прежде чем мы сможем приступить к изучению обороны, твое сердце должно очиститься от ненависти, — сказал он. — А для этого тебе потребуется некий канал. Я прикладываю эту пиявку к внутренней стороне твоего предплечья, и она высасывает из тебя кровь.— Но они скоро опять начнут искать меня!— Ты ведь больше не одинока в этом мире, кодомо-гундзин, — сказал он, ставя рядом с ней горшочек с чернилами.Она отвела от него глаза и посмотрела на необъятный белоснежный простор бумажного листа, лежавшего у нее на коленях.— Но я даже не знаю, как рисовать, — сказала она с жалобными нотками в голосе.Сунь Сюнь с улыбкой взглянул на нее сверху вниз.— Тогда давай начнем с основных правил. * * * Через несколько месяцев уроки живописи стали ее любимым времяпрепровождением, она наслаждалась, слыша, как сэнсэй поворачивает ключ в замке, в один и тот же час каждый день. Подняв голову, она выглядывала из окна, чтобы увидеть солнце, заливавшее бамбуковую ограду крошечного садика, и убеждалась, что такое освещение лучше всего подходит для занятий. Исполненная пыла, она нетерпеливо захлопывала книги, хватала этюдник и встречала сэнсэя в фусума, трепеща в предвкушении нового урока.Поначалу она огорчалась, когда шел послеполуденный дождь, потому что яркого освещения не было, и им приходилось заниматься другими уроками вместо живописи. Но со временем, когда Акико кое-чему научилась, она с нетерпением ждала этого дождя, потому что они просто сидели в открытых фусума, где было тепло и сухо, и при рассеянном свете рисовали косые скрещивающиеся дождевые струи.Да разве могла Акико когда-либо прежде помышлять, что скверная погода будет так радовать ее? Пока остальное человечество медленно брело по домам слякотными улицами, сгибаясь под тяжестью своих пожитков, дрожа под порывами ветра, мокрое до нитки, она спокойно обмакивала кисточку в чернила и прикасалась ею к бумаге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87